Мир Под лунами. Конец прошлого

– Жар, тошнота, боль внизу живота. Скорее всего аппендицит. Здесь нужен врач, который... который сделает разрез и уберет изнутри гной.

– Хирург, - подтвердил Хален и поднялся. Приказал офицерам: - Несите его в фургон. Придется двигаться быстрее.

В повозке девушки помогли уложить офицера на кучу одеял. Возница свистнул, фургон дернулся с места. Сидя в полутьме рядом с Йени, Евгения непроизвольно напрягала все мышцы, словно пытаясь этим защитить его от немилосердных толчков.

– Не доеду, госпожа, - прохрипел он. Его лицо посерело от боли.

– Тихо-тихо. Согни ноги. Давай я буду держать тебя за руку, вот так. Доедем. Скоро доедем.

Голова раскалывалась на части. Ей казалось, что над мужчиной висит черное облако его боли. Она даже повела рукой, пытаясь его развеять. Евгении хотелось остаться одной, не слышать мучающих ее стонов. Но фургон в кортеже был только один, а снова выйти на солнце она была не в состоянии. На какое-то время она словно бы провалилась в забытье, из которого ее вывел луч света. Отдернув ткань, служившую повозке задней стенкой, внутрь заглянул Хален. Евгения перевела взгляд на офицера. Оказалось, он давно уже молчит - спит, и его лицо постепенно приобретает нормальный цвет.

В Хадаре, в доме губернатора, ждал врач. Евгения пришла в себя и попросилась было присутствовать на операции, но Хален так на нее рявкнул, что она сразу сникла, покорно направилась в отведенную ей комнату.

– Ну что вы, дорогая, как же можно? Ведь это мужчина, да еще и военный. Кровь, пот, крики... О чем вы только думали?
– ворковала Армина Хисарада, разливая по крохотным фарфоровым чашечкам чай.
– Я прослышала, вы интересуетесь медициной. Это, конечно, прекрасно, - травы, листья, настои и мази... Да, я сама когда-то этим увлекалась. Но резать живое тело - это неженское дело. Попробуйте напиток, я сама заваривала. Очень ароматный, правда? Можете угадать, на каких травах настоян?

Евгения, одетая в роскошный ночной халат Армины, мелкими глотками пила чай, отдававший валерианой и мятой, и вяло улыбалась. К слову, ни настоящего чая, ни кофе в Ианте не было, но травяные настои и отвары пользовались большой популярностью. Хозяйка с чашкой в руке порхала по комнате, то поправляя тюль на окне, то чуть переставляя какую-нибудь статуэтку, коих множество стояло на комодах и столах. И каждое ее движение, казалось, придавало комнате еще больше очарования. Армина выглядела и чувствовала себя значительно моложе своих сорока лет и очень напоминала Евгении ее собственную мать. Ее покои были такими же, как она сама: маленькие светлые комнатки, наполненные сладким запахом духов и изящными безделушками. Младшая, двенадцатилетняя дочка Хисарадов уютно устроилась в кресле-качалке с вышиванием в руках. Армина похвасталась ее работой, и разговор плавно перетек к приятным темам: новой моде на пышные, перехваченные лентами у локтя рукава и кружевное нижнее белье. С удовлетворением убедившись, что юная царица в женских вопросах разбирается все же лучше, чем в грубых мужских болезнях, хозяйка продемонстрировала ей свои юбки и сорочки и, насладившись похвалами, откланялась. "Прелестная девушка, - думала она про Евгению. Впрочем, она вообще ни о ком не умела думать плохо.
– Несколько взбалмошна, но это у нее по молодости. Все мы такими были", - она улыбнулась, вспомнив свои восемнадцать лет.

Хален собирался направиться из Хадары сначала в южный гарнизон, а потом доехать и до северного. Медлить было незачем; он хотел выехать уже завтрашним утром. Рашил отправлялся с ним, а его супруга со своей свитой должна была сопроводить в Киару царицу. В городе царь встретил Ханияра: как всегда в это время года, священник проводил здесь обряды, призывая милость земли и небес на сады и виноградники. Хален воспользовался встречей, чтобы посоветоваться: последняя выходка жены переполнила чашу его терпения, и он не знал, как вести себя дальше.

Ханияр, как всегда, молча выслушал его и еще некоторое время молчал, оглаживая бороду длинными пальцами, многие годы не знавшими никакой тяжелой работы.

– Что ж, думаю, не пристало царю учить жену, - сказал он наконец.
– Предания говорят нам, что олуди редко ошибаются в своих поступках. Они чуют ветер за пять тсанов - так называли это наши предки. А еще они говорили, что олуди не ходят старыми путями. Евгения, скорее всего, сама не понимает, что толкает ее на столь необычные действия. Но она следует за своей душой, а душа олуди видит свет на сто лет вперед. По крайней мере, так написано в книгах. Я понимаю, что тебя смущает. Наши женщины не отличаются физической активностью. Однако не потому ли, что мы, мужчины, ради собственного удобства убедили их в том, что это неправильно и некрасиво? Я читал, что в древности немало было славных жен, которые правили своими землями твердой рукой и не боялись давать советы мужчинам. К тому же твоя жена учится не только сражаться на мечах, но и лечить людей. Она не боится крови, ее рука тверда - чем же ты недоволен? Кто знает, что несет нам будущее? Олуди не зря пришла именно в этот год. В нужный момент она даст нам помощь, в чем бы та ни заключалась. Поэтому не перечь ей. Я вижу, что Евгения любит тебя. Не заставляй ее сомневаться в тебе.

Хален молча кивнул. Они беседовали в чудесном саду Армины. Пройдя под яблонями, опустившими к земле кудрявые ветви, царь вышел во двор. Прислушавшись, он уловил за распахнутыми дверями дома нежный перебор струн. В зале слуги убирали со столов остатки ужина, и Пеликен, примостившись на трехногом табурете, наигрывал на лютне невнятную мелодию. Он не дежурил сегодня и потому был без мундира. Его белые шаровары и распахнутая безрукавка, казалось, светились в темноте.

– Пойдем со мной, - велел царь.

Пеликен вскочил с места, вышел во двор следом за Халеном.

Он был одним из гвардейцев царя - его товарищей по детским играм либо по военной школе, которую проходило в Ианте большинство мужчин. Двадцать четыре года - это возраст зрелого мужчины, но в Пеликене сохранилось немало юношеского задора. Кое-то в Киаре полагал, что его отцом был сам царь Барахия. У него и правда было что-то общее с Халеном: так же весело смотрели яркие глаза, так же падали на лоб длинные черные волосы. Отчаянно смелый, не раз напоказ рисковавший жизнью там, где это вовсе не требовалось, всем сердцем преданный повелителю, Пеликен отличался еще и своей любовью к женщинам. Ни одна юная горничная и ни одна красивая дама не могли чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Впрочем, Хален прекрасно знал, что за последние месяцы молодой офицер растерял свою славу опытного сердцееда. Словно тень он следовал за Евгенией, ловил каждый ее взгляд, бросался исполнять каждое приказание. Он перестал хвастаться любовными похождениями - видно, не хотел, чтобы слухи об этом дошли до царицы. Халена это забавляло, а теперь он решил поставить чувства товарища на службу себе.

– Я даю тебе поручение, Пеликен, - сказал он, останавливаясь в тени старой яблони. Офицер вытянул руки по швам и не сводил с него глаз.
– Завтра Евгения вернется в Киару. Отправляйся с ней. Пока меня не будет, ты станешь охранять ее...
– Пеликен дернулся, открыл было рот, но Хален погрозил ему.
– Будешь ее личным телохранителем. Подбери пару ребят себе в помощь, если нужно. Я начал учить ее обращаться с оружием. Думаю, она захочет продолжить. Научи ее всему, о чем попросит. Только смотри...

Он снова строго погрозил Пеликену пальцем.

– Если, не приведи случай, чего себе сломает, - я с тебя шкуру спущу!

Тот уже приплясывал на месте, как борзая на сворке.

– Все сделаю, государь! Клянусь, что не подведу! Ты же знаешь, госпожа Евгения всем нам дорога, как... совсем как ты, мой господин.

– Ну, ступай, - смягчился Хален. Тут же перебил сам себя: - И смотри, Пеликен, узнаю, что ты ей песни поешь или морочишь голову своими бреднями, - я с тебя не просто шкуру спущу, а...

– Не беспокойся, государь, - улыбнулся офицер.
– Если ты что такое услышишь, можешь мне сам все кости переломать. Только я к ней не подойду и никого другого не подпущу...

5.

Теперь жизнь Евгении шла по-новому, и она быстро забыла маленький дом царицы, где прожила зиму. Просыпаясь, она подбегала к окну, распахивала раму. В спальню врывалось дыхание моря. Во дворе под окном суетились люди: слуги катили огромные винные бочки, кухарки пронзительными криками подзывали поварят, гвардейцы устраивали шуточные поединки или плясали, выстроившись в круг... На крыше голубятни, что приютилась у крепостной стены, чистили перья белые голуби. В иные дни именно они будили царицу: примостившись за окном, стучали клювами в стекло и ворковали, требуя зерна.