Мир Под лунами. Конец прошлого

Дафар

13.

– Не хочется мне тебя отпускать. Будь осторожна и во всем полагайся на Бронка, - напутствовал жену Хален, провожая ее в Шедиз.

Она последний раз пожала его руку. Царь захлопнул дверь кареты, махнул кучеру. Проводил угрюмым взглядом телохранителей Евгении. Пеликен ободряюще ему улыбнулся. Застучали подковы, заскрипели колеса. Олуди Евгения в сопровождении своих дам, священников, чиновников Дома провинций, гвардейцев и солдат отправилась в Шедиз.

После второго приглашения Процеро Халену пришлось признать необходимость поездки в Этаку. Правитель Красного дома - не тот человек, кому можно отказать. К тому же испокон веков шедизцы уважали олуди, даже больше, чем иантийцы, и отказ от визита был бы воспринят ими как оскорбление. Зная Процеро, Хален предпочел бы сопровождать жену, но в приглашении не было о нем ни слова, а значит, в Этаке его не ждали.

Евгения согласилась на поездку охотно. Нельзя не уважить народ, так преданный олуди! Она знала, что в старые времена шедизские цари, выполняя волю своего народа, даже выкрадывали олуди у соседей. Процеро, отобравший у своих людей все, что они имели, наказывающий их за малейшую провинность, запретивший выезд из страны, не смог справиться с их желанием видеть Евгению. Увязая в болотах, срываясь с горных круч, люди бежали в Ианту, чтобы просить у нее помощи и совета. Они верили, что ее взгляд исцеляет, а одно-единственное слово из ее уст способно изменить их жизнь. Корни этой веры уходили в седую древность, она зародилась еще тогда, когда великий Хасафер покинул побережье и перешел горы, чтобы, возведя Красный дом, основать свое царство.

Хален опасался, что Процеро, заполучив Евгению, силой оставит ее у себя. "Старик давно выжил из ума. Он готов на все, чтобы упрочить свою власть. А ты стоишь больше, чем армия и святые отцы вместе взятые", - говорил он, сердито хмурясь. Евгения смеялась, смотрела на него снисходительно: "Я бы даже хотела, чтобы он так поступил. Это стало бы настоящим приключением!"

В горах шел снег. Ледяной ветер продувал зимнюю карету насквозь. Девушки кутались в меха, топали ногами, тщетно пытаясь согреться. Прижавшись носом к крохотному оконцу и щурясь от недостатка света, Евгения читала правила дворцового этикета. Общение с первыми лицами Красного дома определялось строгими нормами дипломатического протокола. Каждый шаг, каждое движение сопровождались множеством условностей, но Евгения была этим довольна: они сведут к минимуму вероятность глупых поступков и защитят ее от назойливости придворных.

За окном промелькнули красные пограничные столбы. Воины последнего на юге гарнизона дружно прокричали славу Фарадам.

– Вижу их знамя, - сказала Лива, выглядывая в окно.
– Да, вот и шедизский гарнизон. Нас встречают.

Не проехав и ста метров, карета вновь остановилась. Заскрипел снег под копытами - подъехал всадник в высокой меховой шапке. Пеликен поспешил открыть дверь царице. Она знала, что этот мужчина с резкими чертами худого лица - Нурмали, посланник царя, с которым ей полагается быть почтительной, как с самим правителем. Она вышла из экипажа.

– Моя госпожа, Евгения Фарада, царица иантийская, моя олуди!
– обратился он к ней по-иантийски.
– От имени и по поручению моего повелителя, царя шедизского Процеро Пятого я, его слуга Нурмали, приветствую вас на нашей земле. Благодарю за великую честь!

Она ответила на шедизском:

– И я приветствую славного владыку, царя шедизского Процеро и тебя, уважаемый Нурмали. Отрадно мне знать, что в Этаку меня проводит столь знаменитый воин. Здоров ли господин Процеро? Все ли спокойно в его прекрасном доме?

– В Красном доме радость и оживление в ожидании вас, моя госпожа. Но здесь холодно, я не смею беседовать с вами на таком ветру. Примите от меня этот скромный дар, и продолжим наш путь.

По знаку Нурмали его слуги поднесли и передали ему длинную шубу. Темно-коричневый, в черных пятнах мех лоснился и мягко переливался на фоне белого снега. Леопард, поняла и оценила Евгения. Мех дикой кошки из западных лесов, которую она называла этим словом, ценился дороже золота. Нурмали накинул шубу ей на плечи. Сразу стало теплее. Она сжала рукой густой мех у ворота, улыбнулась.

– Благодарю тебя, мой друг. Мне нравится твой подарок.

Он скрыл польщенную усмешку и помог олуди сесть в экипаж.

На следующий день кортеж преодолел последний перевал, и в наступающих сумерках Евгения увидела Шедиз. Здесь был совсем иной климат. Белая заснеженная дорога полого уходила вниз, в черные леса. Воздух был так прозрачен, что видно было, как далеко-далеко, у самого горизонта, один за другим загораются на снегу едва заметные огоньки селений. У Евгении перехватило дыхание. Прижав ладонь к горлу, не в силах успокоить взволнованное сердце, она через открытое окно вдыхала запах зимы. Снег! Снег! Синие сумерки, синяя светлая ночь и бескрайние заснеженные просторы, мерцающие под облачным небом!

В каждом городке олуди встречали все жители от мала до велика. Они высыпали вдоль дороги, молодые матери поднимали над головой младенцев, старики окликали ее, калеки бросались под ноги коням. Евгения попросила Нурмали достать сани. Она не могла остановиться ни в одном из селений, и не только потому, что это запрещали правила ее пути. Если б она снизошла к одному из этих людей, то не смогла бы отказать остальным, а их были тысячи! И она проезжала мимо, благословляя их обнаженными руками, пока обе кисти не отнялись от холода. Лица проплывали мимо нее вдоль грязной дороги: темные от истощения и испачканные сажей, больные и бледные до синевы, сытые и румяные... И в каждом была иступленная мольба о помощи. Она скользила взглядом по этим лицам, искренне желая, чтобы сбылись все просьбы, которые они кидали ей: просьбы об исцелении от недуга, об избавлении от страха, о деньгах, о детях, о любви, о мести... Шедизские солдаты скакали туда-сюда вдоль обочин, расталкивая скапливавшиеся впереди толпы, награждая ударами плети тех, кто пытался выбежать на дорогу, и безжалостно давя людей копытами своих огромных вороных коней. А она не имела права возмутиться и проезжала мимо, оставляя позади раненых, которых обезумевшая толпа тут же затаптывала до смерти.

Через бесконечно долгое время этот кошмар все же закончился, и дорога, сделав последний поворот, привела к Этаке. В честь олуди крепостная стена была от зубцов до земли завешена красным полотном, а над нею трепетали на ветру красные с белым оленем знамена дома Процеро. Сам он ждал ее в воротах. Она не сразу различила его среди одетых в мундиры рослых генералов и вельмож - маленького жирного человечка с маслянисто блестящими черными глазками на круглом лице, укутанного в крашеные меха, из-под которых виднелись неожиданно худые и кривые ноги. Протянутая к ней рука тоже была тощая, с раздутыми суставами пальцев, над которыми свободно болтались массивные перстни. Своих рук и ног Евгения давно не чувствовала, шуба уже не согревала, и нос наверняка покраснел на морозе, от которого она отвыкла в Ианте. И потому она с охотой оперлась на эту костлявую руку, приветливо взглянула в беспокойные глаза. Последовал ритуал представлений и славословий, во время которого царь не сводил с ее лица бегающего взгляда, бестолково изучая светлые глаза, темные брови, придававшие этому лицу выражение печальной сосредоточенности, и побледневшие губы, что улыбались ему любезно и равнодушно. На хорошем иантийском языке он представил госпоже Евгении своих ближайших слуг и долго рассыпался в благодарностях Нурмали. Евгения терпела, согревала онемевшие пальцы в рукавах шубы, наблюдала, как вслед за словами царя меняются выражения лиц его придворных. Нурмали улыбался, когда остальные смеялись, и ограничивался скупым кивком там, где другие восклицали в восторге. Когда Процеро наконец замолчал, выдав напоследок какую-то плоскую шутку и выжидательно глядя на нее снизу вверх, она сказала по-шедизски:

– Рада со всеми вами познакомиться, господа. Я давно мечтала побывать в вашей прекрасной стране, и твое приглашение, государь, сделало меня счастливой. Какая красивая у вас зима! В Ианте не бывает столько снега. Как, должно быть, приятно пройтись по этому городу в такой великолепный день!

Процеро засуетился, со сладкой учтивостью предложил гостье проследовать ко дворцу. Телохранителям царицы с трудом удавалось держаться рядом - шедизцы окружили ее плотным кольцом и наперебой предлагали посмотреть налево и направо. Заметив, как олуди пытается через их головы разглядеть жмущихся к домам горожан, Процеро велел придворным расступиться. Улицы, по которым он вел Евгению, были перекрыты для экипажей. Несмотря на мороз, все окна всех зданий были распахнуты, и отовсюду на процессию падали лепестки живых цветов. Люди кричали славу, тянули к ней руки, едва не выпадая из окон. В начале пути она услышала за спиной голос Бронка, но так и не увидела его. На главной площади подошел управитель города, преподнес кубок горячего вина с пряностями. Евгения с сожалением вернула его наполовину полным. Казалось, улицам не будет конца, но вот из-за трехэтажных жилых домов показались сложенные из крупных каменных блоков древние стены дворца.

– Красный дом давно ждет вас, моя госпожа, - прошелестел вкрадчивый голос Процеро.

Громко восхищаясь и каждую минуту задавая вопросы, Евгения проследовала в ворота, под двумя металлическими решетками, через узкий мрачный коридор, где на каменных стенах тускло поблескивали боевые топоры и щиты, прошла по бесчисленным заснеженным дворам, в которых ее приветствовали придворные дамы в темных платьях и смеющиеся, с непокрытыми головами дети, по бесконечным анфиладам гулких сводчатых залов, поднялась и спустилась по пятнадцати крутым лестницам, двадцать или тридцать раз свернула направо и столько же раз налево. Ее спутник наконец остановился у дверей очередного здания, уходящих так высоко, что косяка было не разглядеть.