Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке

Отношение к риску

Хотя постоянная осторожность, которую я называю конструктивной паранойей, часто встречается у новогвинейцев, я не хочу создать впечатление, будто вследствие нее они парализованы и неспособны к действию. Для начала скажем, что существуют осторожные и неосторожные новогвинейцы, так же как и осторожные и неосторожные американцы. При этом осторожные вполне способны взвешивать риск и действовать. Они совершают некоторые поступки, о которых знают, что они рискованны, однако тем не менее неоднократно совершают их, принимая должные предосторожности. Дело в том, что это жизненно важно: нужно добывать пищу, преуспевать в жизни, а иногда такие действия имеют для них особую ценность. Мне вспоминается высказывание, приписываемое великому хоккеисту Уэйну Гретцки насчет спорных бросков, которые могут не достичь цели: “100% бросков, которых ты не сделаешь, не достигнут цели”.

Мои новогвинейские друзья оценили бы остроту Гретцки и добавили бы к ней два примечания. Во-первых, аналогия с традиционной жизнью была бы более близкой, если бы вас наказывали за промахи... но вы все равно делали бы спорные броски, пусть и более осмотрительно. Во-вторых, хоккеист не может неограниченно долго ждать оптимальной возможности нанести удар, поскольку хоккейный матч имеет ограниченную длительность. Точно так же имеет временные лимиты и традиционная жизнь: вы через несколько дней умрете от жажды, если не рискнете отправиться на поиски воды, вы через несколько недель умрете от голода, если не рискнете добыть еду, и вы умрете меньше чем через столетие, что бы вы ни делали. Продолжительность жизни в традиционном сообществе в среднем существенно короче, чем в современном западном мире, в силу таких неконтролируемых факторов, как болезни, засухи, нападения врагов. Каким бы осторожным ни был представитель традиционного сообщества, в любом случае он, скорее всего, умрет, не дожив до 55 лет, и это может означать, что ему придется мириться с более высокими рисками, чем гражданину западного общества со средней продолжительностью жизни в 80 лет, — так же как Уэйну Гретцки пришлось бы делать больше ударов, если бы матч длился 30 минут вместо часа. Вот три примера неизбежного риска, обычного для традиционных сообществ, но ужаснувшего бы нас.

Охотники !кунг, вооруженные лишь небольшими луками и отравленными стрелами, размахивают палками и кричат, чтобы отогнать стаю львов или гиен от добычи. Когда охотнику удается ранить антилопу, маленькая стрела не убивает ее на месте; животное убегает, а охотник его преследует, и к тому времени, когда антилопа падает от действия яда через много часов, львы или гиены могут найти тушу первыми. Те охотники, которые не готовы отогнать хищников от своей добычи, будут голодать. Немногое кажется мне более самоубийственным, чем необходимость приблизиться к стае обедающих львов, потрясая палкой, чтобы их отпугнуть. Тем не менее охотники !кунг многократно делают это на протяжении десятилетий. Они стараются уменьшить риск, бросая вызов сытым хищникам с набитыми животами — такие могут и отступить, — а не голодным и тощим, которые явно только что обнаружили тушу и готовы отстаивать свои интересы.

Женщины народности форе с восточной части новогвинейского Нагорья, выйдя замуж, переселяются из родной деревни в деревню мужа. Когда замужняя женщина отправляется в родную деревню навестить родителей или других кровных родственников, она может путешествовать с мужем или в одиночку. В условиях постоянных войн женщина, рискнувшая отправиться через территорию врага в одиночку, подвергается опасности быть изнасилованной или убитой. Женщины пытаются уменьшить риск, прибегая к защите родственников, живущих в той местности, которую им предстоит пересечь. Однако и опасность, и возможность защиты трудно предвидеть. На женщину могут напасть из мести за убийство, совершенное на поколение ранее; ее защитники могут проигрывать в численности мстителям, а то и признать справедливость их требований.

Австралийский антрополог Рональд Берндт приводит историю молодой женщины по имени Юму из деревни Офафина, которая вышла замуж за мужчину из деревни Ясуви. Чтобы Юму со своим ребенком могла навестить родителей и братьев, требовалось пересечь район Ора, где недавно женщина по имени Инуса была убита жителями Офафины. Поэтому родичи Юму посоветовали ей обратиться за защитой к живущему в Ора родственнику по имени Асива, который к тому же был племянником погибшей Инусы. Однако в огороде у Асивы женщину увидели другие мужчины из Оры, которые изнасиловали ее на глазах у родственника, а потом убили ее и ее ребенка. Асива явно не очень старался защитить Юму, потому что считал, что ее убийство — законная месть за убийство Инусы. Почему же Юму совершила фатальную ошибку, доверившись защите Асивы? Берндт пишет: “Сражения, месть и ответная месть настолько общеприняты, что люди привыкают к такому положению вещей”. Другими словами, Юму, не желавшая навсегда отказаться от надежды увидеться с родителями, пошла на риск, хотя и пыталась его минимизировать.

Мой последний пример тонкого равновесия между конструктивной паранойей и осознанным принятием риска касается охотников-инуитов. Их метод добычи тюленей зимой заключается в том, что охотник стоит, иногда часами, над продушиной во льду в надежде, что тюлень всплывет к продушине, чтобы набрать воздуха; в этот момент его можно загарпунить. Этот способ связан с риском того, что льдина отколется и ее унесет в море, а охотник погибнет: утонет, замерзнет или умрет от голода. Охотникам было бы гораздо безопаснее оставаться на берегу и не подвергаться такому риску. Однако это, в свою очередь, означало бы угрозу голода, потому что возможности добычи на суше не идут ни в какое сравнение с тюленем, убитым у продушины. Хотя инуиты стараются выбирать льдины, которым в наименьшей степени грозит опасность отколоться, даже самый осторожный охотник не может наверняка предсказать, что льдина не отколется; другие опасности жизни в Арктике тоже способствуют небольшой продолжительности жизни в традиционном сообществе инуитов. Другими словами, если бы хоккейный матч длился всего 20 минут, игрокам пришлось бы рисковать, делая броски, даже если бы промахи наказывались.

Риски и разговорчивость

Наконец, я хотел бы порассуждать о возможной связи между двумя особенностями жизни традиционного сообщества: рисками и тем, что я воспринимаю как чрезмерную разговорчивость его членов. С самого первого приезда на Новую Гвинею я поражался тому, насколько больше времени новогвинейцы проводят в разговорах друг с другом, чем американцы и европейцы. Они непрерывно комментируют все, что происходит в данный момент, что произошло утром и что произошло вчера, кто, что и когда ел, кто и где мочился, обсуждают в подробностях, кто что о ком сказал и кто что кому сделал. Они не просто заполняют болтовней весь день; время от времени ночью они просыпаются и возобновляют разговоры. Это представляет собой трудность для западного человека вроде меня, привыкшего ночами спать без помех: в хижине, где приходилось ночевать вместе с новогвинейцами, меня все время будили их разговоры. Другие представители западного общества сообщают то же самое о разговорчивости !кунг, африканских пигмеев и других традиционных народностей.

Из всех бесчисленных примеров мне запомнился один. Однажды утром по время моей второй поездки на Новую Гвинею я находился в своем лагере в палатке вместе с двумя горцами, а остальные ушли из лагеря в лес. Горцы принадлежали к племени форе и говорили на языке форе. Я с удовольствием изучал его, и в разговоре, касавшемся известного мне предмета, встречалось достаточно повторов, чтобы я мог понимать большую часть того, что говорилось. Речь шла о сладком картофеле — на языке форе иса-аве, составляющем основу рациона горцев. Один из собеседников взглянул на большую кучу сладкого картофеля в углу палатки и с печальным видом сказал другому: “Иса-аве кампаи” [Нету сладкого картофеля]. Потом они сосчитали, сколько именно иса-аве в куче, используя местную систему счета на пальцах двух рук, потом пальцев ног и наконец точек на предплечьях. Каждый собеседник сообщил другому, сколько иса-аве он съел тем утром. Потом они сравнили подсчеты того, сколько иса-аве съел утром “красный человек” (то есть я: форе называют европейцев “тетекине” — именно “красный человек”, а не “белый”). Первый собеседник сообщил, что ему хочется иса-аве, хотя он позавтракал всего час назад. Потом они обсудили, на сколько времени хватит кучи иса-аве и когда “красный человек” купит еще. Ничего необычного в таком разговоре не было; он запомнился мне просто потому, что неизгладимо запечатлел в моей памяти слово “иса-аве” и поразил меня тем, как долго новогвинейцы могли продолжать обсуждение одной и той же темы.

Мы склонны отмахиваться от подобных разговоров как от “просто сплетен”. Однако сплетни выполняют определенную функцию и для нас, и для новогвинейцев. Одна из таких функций на Новой Гвинее связана с тем, что туземцы не имеют тех способов пассивного развлечения, на которые мы тратим так много времени, — телевидения, радио, кинофильмов, книг, видеоигр, Интернета. На Новой Гвинее разговоры — главная форма развлечения. Другая функция новогвинейской разговорчивости — поддержание и развитие социальных взаимоотношений, которые для местных жителей не менее важны, чем для представителей западного мира.

Кроме того, я думаю, что постоянный поток слов помогает новогвинейцам справляться с проблемами окружающего их опасного мира. Обсуждается все: мельчайшие детали событий, изменения, случившиеся со вчерашнего дня, то, что может случиться дальше, кто что сделал и почему. Мы получаем большую часть информации об окружающем мире благодаря массмедиа; туземцы на Новой Гвинее всю информацию черпают из;собственных наблюдений и из разговоров друг с другом. Для них жизнь более опасна, чем для нас. Непрерывно разговаривая и собирая как можно больше информации, новогвинейцы пытаются понять собственный мир и лучше подготовиться к отражению встречающихся опасностей.

Конечно, ту же функцию предупреждения риска разговоры выполняют и для нас. Мы тоже разговариваем, но меньше нуждаемся в этом, потому что опасностей нам грозит меньше, а источников информации у нас больше. Мне вспоминается моя американская знакомая, которую я назову Сарой и которая вызывала мое восхищение своими попытками справиться с окружающим ее опасным миром. Сара была матерью-одиночкой, работавшей полный рабочий день и на скромные заработки содержавшей себя и маленького сына. Будучи умной и общительной женщиной, она была заинтересована в том, чтобы найти правильного человека — партнера для себя, отца для своего сына, защитника и добытчика.