Мир приключений 1969 г.
Шрифт:
Нет, сердце реабилитировано, не в нем беда, что-то неладное творится с головой: появились какие-то странные приступы и головокружения. Новое заболевание?..
Утро, 14-е. После множества обследований Браун диагносцировал острый церебросклероз и посоветовал снова перебраться в клинику. Не хотелось бы, но приступы усугубляются...
Май, 16-е, под вечер. ...По настоянию Брауна срочно ложусь в клинику. Записи эти придется прервать (надеюсь, временно) и спрятать их (надеюсь, пока) подальше. А затем...
Браун советует уповать на медицину... Она действительно творит чудеса... Меня же терзают сомнения, хотя в виртуозность Брауна глубоко верую и убежден, что в этом я, во всяком случае, не ошибаюсь.
РАЗДЕЛ «Б»
4 июля, 5.30 утра
Да, в этомон не ошибся. Трагически для нас обоих.
Да, гениальный Мефисто действительно сотворил чудо. Но не то, которое ожидал Джеффрис. Чудовищное. И продолжить эту тетрадь суждено не ему, а мне.
Я обязанпродолжить ее. Обязан предостеречь от моей судьбы тех, кто был бы склонен — сознательно и легкомысленно — дозволить коварному случаю увлечь себя на запрещенный природой иллюзорный путь. Пусть никто не дерзает преступать ее вето. Поддавшихся соблазну не минует возмездие. Природа мстительна и не прощает ошибок.
Эту тетрадь я нашел сегодня ночью в глубине письменного стола. Какие-то заметки. Творческие переживания Джеффриса. Не хотелось читать. Но что-то ультимативно требовало пробежать эти страницы до конца. И тогда меня осенила чудовищная догадка.
Это было страшное открытие — эта лиловая тетрадь. Взглянул сейчас в зеркало: шапка из морской пены, а еще вчера только кое-где мелькала проседь.
Шесть дней назад незнакомая женщина перевезла меня из лечебницы в незнакомый дом. Ее дом. А тремя неделями раньше, открыв глаза, я непонимающе огляделся. Силюсь что-либо сообразить, осмыслить. Ничего не получается. Застилаемые туманом мысли ползут вяло, нехотя, неясными обрывками.
Но трагические события вжигаются в память. Внезапно в воображении вырисовалась озаренная летним солнцем картина катастрофы — последнее осознанное до провала в Ничто.
Чудесное утро 2 июня. Еду на мотопеде за город к родителям. Кругом, отставая и обгоняя, снуют легкие и тяжелые машины.
Затем... скупые кадры так стремительно промелькнули, что я не успел понять, что именно случилось. Резкий толчок швырнул меня, мир перевернулся, что-то на меня обрушилось. Мгновенная неимоверная боль в груди и животе, и все остановилось, прекратилось. Вселенная угасла. Стало Ничто.
Где Ничто протекало и как долго оно длилось, не представляю: меры пространства и времени были утеряны. Казалось, я целую вечность витал в бесконечности. Но вот механизм бытия вновь запущен: я очнулся на больничной койке.
Странно себя чувствую. В чем странность? Пытаюсь
анализировать. Не могу. Но делаю изумительное открытие: ощущаю свое тело невредимым. И никаких болей. Абсолютно. Будто ничего не произошло.Превосходная анестезия! Даже бинтов нигде, кроме головы, не чувствую. Значит, голову все-таки разбило.
Робко пробую шевельнуться. Движения свободны. Подтягиваю свои длинные ноги. Легко! Только они кажутся почему-то короче. Неужели... Но нет — пальцы подвижны. Видимо, все прекрасно. Дешево отделался.
И все же странно. Чудо хирургии и терапии? По-видимому. Божественное искусство, отлично починили!
Ощупываю лицо. Основательная борода! Но как сильно изменились руки. И обмякли.
Медленно, бесшумно открывается дверь. Мужчина в белом колпаке и халате. Внимательно глядя на меня, не спеша подходит к кровати. Садится на стул у ног и, помолчав, заговаривает.
Записанный в привычной для меня профессиональной форме, этот диалог имел бы примерно такой вид:
ПОСЕТИТЕЛЬ. Добрый день, наш дорогой пациент. Я — ваш палатный врач Грэхэм Крол. Как вы себя чувствуете?
Я. Неплохо, доктор. Гм, гм... что-то в горле — заговорил вдруг тенором. У меня баритон.
ВРАЧ. Ничего удивительного. После перенесенного вами и не такое еще может произойти.
Я. Где я, доктор?
ОН. В клинике профессора Вильяма Брауна.
Я. А какое сегодня число?
ОН. 13 июня.
Я. Только-то?.. А мне кажется, будто с момента катастрофы протекла вечность. Странно... И как-то странно чувствую себя.
ОН. Еще бы! Кроме катастрофы, вы перенесли еще и серьезную операцию.
Я. Тем более странно, что нахожусь в таком сравнительно благополучном состоянии. После такой аварии... Всего одиннадцать дней назад...
ОН. Да, срок действительно поразительно короткий. Радуйтесь: вы обрели вторую жизнь. Еще несколько лет назад подобное считалось бы немыслимым чудом. Необузданной фантазией писателей.
Я. Чему же я обязан всем этим, доктор?
ОН. Многому. Прогрессу медицины, последним ее успехам и важным открытиям, в том числе и профессора Брауна. И, конечно, его исключительному мастерству. Искуснейший хирург, мировая известность!
Я. А почему у меня забинтована голова?
ОН. Голова! Это же самый сложный и ответственный участок. Но хватит на первый раз — много разговаривать вам еще нельзя. (Он мягко улыбнулся и встал.) Бодритесь, всего наилучшего!
Беседу эту он провел в успокаивающем, очень осторожном, вежливом тоне. Но при свойственных мне педантичности и подозрительности я обратил внимание на то, что он ни разу не назвал меня по имени. Странно. Почему мне все кажется странным?..
После обеда явился другой врач. Коренастый, розоволицый, с выпуклым объемистым лбом и насупленными светлыми бровями над строгими серыми глазами. По его солидной походке я понял, кто это. Между нами состоялся.
ПРОФЕССОР БРАУН. Здравствуйте, дорогой клиент, поздравляю вас с благополучным возвращением к жизни! Надеюсь, вы чувствуете себя сейчас еще лучше, чем утром.
Я. Здравствуйте, профессор. К сожалению, хуже. Со мной творится что-то дикое. Боюсь даже умопомешательства.