"Мир приключений-3". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
— Охрану усилили?
— Усилил, насколько возможно.
— Частные телеграммы смотрели?
— Нет.
— Идем к Калерии.
Чаусов и Жбанков просмотрели поданные телеграммы.
— Похоже на шифр, — сказал Жбанков, вертя в руках бланк, исписанный тонким, красивым почерком. — Как вы думаете?
Чаусов прочел:
«Станция Песчанка. Востребования. Лузгиной. Масло прибудет седьмым. Погода прекрасная. После операции сердце останавливается, температура сегодня 37,5. Встречайте. Ребятишек поцелуй тысячу. Жесткий».
— Телеграмма подана 9.15, сейчас 10. Передали? — спросил Жбанков.
— Сейчас передаем.
— Задержите пока.
Чаусов и Жбанков тихо совещались.
— Телеграмма самая обычная. Ничего подозрительного не вижу, — настаивал Чаусов.
— Взгляните в окно, — волновался Жбанков. — С утра льет дождь, а тут — «погода прекрасная».
— Да, пожалуй…
— «Погода прекрасная» надо понимать: «все идет хорошо». Не заметили, кто подавал бланк? — спросил он Калерию.
— Не обратила внимания, кажется, носильщик. Вы же сами знаете, сегодня просто завалили телеграммами.
А сама на Жбанкова этаким упрекающим взглядом. Жбанков даже губу закусил, — досадно стало. Он вспомнил: стоял около, когда Калерия машинально считала слева, ошпаривая его глазами. И он взглянуть не догадался, занят был рассматриванием белокурых завитушек у ней на висках.
— Оплошали… — Жбанков отвел Чаусова в сторонку. — Знаете, что? Я сам махну с поездом. Переодевшись. А телеграмму надо отправить. Это поможет задержать кого-нибудь из шайки. Потом, я уверен, телеграмма только подтверждает заранее выработанный план. Так что, отправим или нет, нападение все равно произойдет.
— Но где и каким образом?
— Если бы бандиты нам любезно сообщили, тогда и говорить было бы не о чем. Все же можно догадаться о главном. Как это бывает? Останавливают в глухом месте поезд и — пожалуйте бриться!.. Надо следить за тормозами.
После всестороннего обсуждения телеграмму решили отправить по назначению. Охране станции Песчанка послана шифрованная — следить за адресатом и принять меры.
Встречный поезд из Песчанки выходил в 16,20. От Смирновска до Песчанки 445 верст. Поезда встречались на ст. Гнилово, — 340 верст от Смирновска.
Учтя все это, Жбанков решил, что нападения раньше 340-й версты ждать не следует, иначе теряла всякий смысл телеграмма, посланная, так сказать, в пространство.
Подпись «Жесткий» явно была вымышленной.
Жбанков ломал голову, стараясь проникнуть в сложную задачу шифра.
Его глаза блестели, как маслинки, он все время пощипывал хвостики под носом, Чаусов даже рассердился:
— Сколько раз тебе говорил, сбрей эти придатки. Ведь раз увидишь — на всю жизнь запомнишь эту мерзость.
— Дело не в этом. Усы — пустяк, раз плюнуть…
Жбанков в поезд не входил, чтобы не бросаться в глаза. Однако, набросив красноармейскую
шинель, вдоль состава несколько раз прошелся. Все время моросил мелкий надоедливый дождь, тепло было, как в бане. По платформе растерянно бегал какой-то молодой парень с чайником в руках.— Браток, не знаешь ли, где наши, челябинские? — парень поймал Жбанкова за рукав. — Вагон потерял, мать честная…
— Номер надо замечать.
— Какой там номер! Мы неграмотные. Вот, язви их душу! — парень с сокрушением вздохнул и полез наугад в первый попавшийся вагон.
Жбанков машинально скользнул глазами по составу. Как гвоздь вклинилась в сознание мысль: «Здесь:» На новенькой зелени вагона III-го класса стояло:
ЖЕСТКИЙ 1000.
Жбанков бросился в дежурную комнату.
Через пять минут поезд отошел, с опозданием на четверть часа.
В отделении восемь человек.
Чистенький, круглолицый гражданин, с бачками, типа Чичикова, пьет чай с вареньем.
Он очень словоохотлив и уже успел всем сообщить о цели своей поездки — в Фергану, по делу хлопкотреста. В пятнадцатый раз он подвигает баночку с вареньем своей vis-a-vis, хорошенькой блондинке, предлагая «подсластить внутренности», как он картинно выражается.
Блондинка пожимает плечами и в пятнадцатый раз отказывается.
— Благодарю вас, еще раз повторяю, я не выношу сладостей.
Чичиков настойчив:
— Никогда не поверю. Барышни все любят сладкое.
— Ну, значит, я не барышня.
Чичиков пристально смотрит в голубые глаза собеседницы, исследует ямки на щеках, жмурится и облизывается, как кот:
— Не похоже… Клянусь Аллахом, не похоже.
Пассажиры как-то виновато улыбаются, за исключением жалкого паралитика, повидимому, вообще неспособного улыбаться. Ему лет 35, брови нахмурены, выражение лица страдальческое, правая сторона тела парализована, нога отставлена, как деревянная.
Рядом с блондинкой — место человека в инженерной фуражке. Нервное, увядающее лицо, спазматическая улыбка часто кривит тонкие губы. Такую улыбку можно наблюдать на портретах Вольтера и Джиоконды да-Винчи.
Поодаль — почтенная чета, типа уездных волкодавов. Он — одутловат, землист лицом, часто оттопыривает нижнюю губу и зачем-то дует себе в нос. Челюсть огромная, лошадиная. Подруга — бела, крупичата, лунный лик, лоб отсутствует, о мыслительных способностях не может быть двух мнений. С ними — чадо, подросток — девочка лет пятнадцати. Жадно читает распухшую книжонку и часто закрывает глаза, переживая прочитанное.
Восьмой — у самой двери, — молодой человек в бархатной толстовке. Часто взглядывает на подростка. Та, украдкой, на него. Когда их взгляды встречаются, девочка розовеет и опускает глазки в книгу.
Вот и все. Итого — восемь.
Рассказчик замолчал и победоносно поводил глазами по аудитории. Все слушали очень внимательно, это даже немного удивляло Скуловича.
— А где же ваш Жбанков? — не утерпел Гапченко.
— Я очень просил не перебивать. Все предусмотрено. Один из восьми— Жбанков. Итак, я продолжаю.