Мир, в котором тебя нет

Что за неведомый мастер создал эти фантастические рисунки? Почему они так завораживают смотрящего на них человека? Какая тайна скрыта в них и удастся ли ее когда-нибудь разгадать?..

Непостижимая красота звездного неба увлекала душу наблюдавшего за ней человека в свою бездонную глубину. Казалось, тому, кто проникнет в нее, она сулила покой, блаженство и вечную жизнь. Жизнь…

Именно в тот момент, когда человек думал о жизни, смерть настигла его, слепая и неотразимая. Вылетевшая из темноты стрела вонзилась шалею между лопаток, раздробив наконечником позвонок. Разум человека даже не успел понять, что же именно произошло, но в последние мгновения своей жизни он отчетливо понял, что умирает. И еще он успел испытать ужас, который не дано понять никому из живущих, перед бездной небытия, в которую он вот-вот должен был упасть и из которой уже не существовало выхода.

Почти без вскрика шалей упал лицом в горящий костер. Двое его товарищей вскочили на ноги. Один из шалеев схватил мертвого за ноги и вытащил из костра.

— Тревога! — закричал другой. — На нас напали!

Крикнув, шалей сам испугался собственного голоса, прозвучавшего так, словно он находился один на краю света и взывал о помощи к тем, кого уже не было. Но состояние необъяснимой жути, охватившее вдруг солдата, длилось не больше двух ударов сердца. С третьим ударом у ног его в землю вонзилась стрела, посланная, должно быть, не слишком умелой рукой.

— Тревога! — снова закричал солдат и, дабы не оставаться неподвижной мишенью для невидимого стрелка, отпрыгнул в темноту.

Пространство внутри круга, очерченного повозками, ожило. Из повозок с оружием в руках выскакивали разбуженные криком часового шалеи. Опытные солдаты были готовы к бою, но врагов не было видно.

— Что случилось? — Бан-шалей подбежал к часовым, сжимая в руке обнаженный меч.

— Тринтина убили! — Шалей копьем указал на тело мертвого солдата.

— Больше огня! — крикнул бан-шалей.

Двое шалеев кинули в костер по охапке заранее припасенных сухих смолистых веток.

Пламя, взметнувшееся едва ли не до неба, озарило окружающие поляну деревья. И сразу же из темноты со всех сторон полетели стрелы.

По тому, под каким углом стрелы вонзались в землю, можно было догадаться, что стреляли люди, затаившиеся на деревьях.

Пронзительно вскрикнул шалей, которому стрела вонзилась в плечо.

Чеклаки, напуганные криками и беготней людей, заметались по поляне, пытаясь порвать путы на ногах, не позволяющие им прорваться сквозь кольцо повозок и унестись прочь.

— В укрытия! — взмахнув над головой мечом, крикнул бан-шалей. — Занять круговую оборону!

Рассредоточившись по кругу, шалеи залегли под повозками, готовые отразить атаку прячущихся в темноте врагов.

Шалеи, сторожившие Граиса, оставив пленника в одиночестве, вместе с остальными готовились оборонять лагерь.

Граис, не видевший ничего из-за накрывающего повозку полога, лишь по звукам, доносящимся до него, мог догадываться о том, что происходит снаружи.

На какое-то время на поляне воцарилась тишина. Шалеи неподвижно лежали в своих укрытиях. Нападавшие, прекратив обстрел лагеря из луков, более никак не проявляли себя. Даже чеклаки успокоились, сбившись в кучу возле одной из повозок.

Как будто сама смерть накрыла лагерь и окружающий его лес своим черным крылом, уничтожив всякое движение, звуки и даже время — своего извечного врага и союзника. Казалось, что теперь рассвет уже не наступит никогда. Ночь будет тянуться вечно, если только для пустоты, лежащей по ту сторону границы жизни и смерти, приемлемо такое понятие, как вечность. Вечность — это всего лишь понятие, придуманное человеком для того, чтобы как-то обозначить невообразимо долгий отрезок времени.

Какой-то глупец или сумасброд сказал как-то, что после смерти перед человеком раскрывается вечность… Бред, облеченный в красивые слова! Смерть — это вещь в себе, постичь которую можно только в одно последнее мгновение, уже падая в бездну. Но постижение это приносит не облегчение, а ни с чем не сравнимый ужас, и счастье человека, что испытывает он его лишь однажды и длится это ощущение мгновение, короче вздоха.

— Кто бы это мог быть? — шепотом произнес бан-шалей, скосив глаза на лежащего рядом с ним под повозкой шалея.

— А кто их разберет, — так же шепотом ответил солдат, тот самый разговорчивый охранник, ехавший в одной повозке с Граисом. — Но я бы не стал ставить на то, что это просто разбойники с большой дороги. Те бы не начали обстреливать лагерь, а попытались бы незаметно забраться в повозки и унести что удастся.

— Кто бы ни были эти поганцы, — процедил сквозь зубы бан-шалей, — они наверняка не ожидали, что в лагере окажется так много солдат. Должно быть, они уже оставили свою затею и убрались подобру-поздорову.

— Как знать, — ответил шалей. — Быть может, они только и ждут, чтобы мы покинули свои укрытия.

— Так что же, ждать рассвета под повозками?

— Я думаю, что Тринтин, который сейчас лежит мертвый возле костра, сказал бы, если бы мог, что это не самое плохое место в мире.

Бан-шалей довольно хмыкнул, — в ситуации, когда ничего хорошего ждать не приходилось, мрачноватый и незатейливый солдатский юмор пришелся как нельзя кстати.

Дрова, подброшенные в костер, быстро прогорели. Пламя костра опало, и окружающие поляну деревья вновь начали погружаться во мрак.

По приказу бан-шалея двое солдат выбрались из-под повозок, чтобы вновь распалить огонь. Двигались они осторожно, но опасения их оказались напрасными, — из темноты леса не вылетела ни одна стрела.

— Может быть, и в самом деле ушли? — с надеждой и все же с сомнением произнес лежащий рядом с бан-шалеем солдат.

— Как бы не так, — отозвался шалей из-под соседней повозки. — Все только еще начинается.

Вспыхнувшее с новой силой пламя костра осветило деревья на краю поляны и заросли невысокого кустарника между ними. В кустах происходило какое-то движение. То и дело над переплетением ветвей и листвы возникали и снова исчезали головы и руки людей, занятых какой-то активной деятельностью.

Вскоре все разъяснилось. Несколько человек вытолкнули из кустов толстый ствол дерева, очищенный от ветвей. Оставшиеся сучки люди использовали как рукояти, за которые держали ствол. С нарастающим криком люди побежали вперед, толкая перед собой бревно как таран, направленный на одну из повозок, составляющих кольцо обороны лагеря.

— Лучники! — крикнул бан-шалей.

Разъяснений солдатам не требовалось, каждый из них отлично знал, что ему нужно делать в той или иной ситуации. Четверо шалеев с луками встали в полный рост между повозками и открыли стрельбу по атакующим. Солдаты были более искусными стрелками, нежели разбойники. Лишь две стрелы, выпущенные шалеями, не попали в цель. Те из разбойников, что остались живы, не в силах удержать бревно, бросили его на землю.

Но они, похоже, даже и не помышляли о том, чтобы спасаться бегством. Вместо того чтобы бежать в лес, они залегли за бревном, а из кустов на помощь им выбежала новая группа людей. Трое из них упали, сраженные стрелами шалеев, но остальные добежали до бревна, подняли его на руки и снова направили на кольцо повозок.

— Они как будто ищут смерти, — недоумевающе произнес бан-шалей.

— Должно быть, именно это йериты и называют жертвенностью, — сказал лежащий рядом солдат. И, отвечая на удивленный взгляд командира, добавил: — Они считают, что таким образом быстрее окажутся рядом со своим Богом.