Я по небу расклею звездыИ тряпочкой протру Луну.Взгляну с улыбкой несерьезнойВ космическую тишину…Сошью из туч мантию неба,Одену в грезы горизонт.Очнусь… а это просто небыль,А это просто яркий сон…Немного грустно, сон растаял,Остался привкус полугрез.Ну а душа еще летает,Босая, по обломкам звезд.Размахом своих крыл прозрачныхИ сотрясая тишину!Стирая прах от слез вчерашних,Все ищет истину одну.Все ищет нежности приметы,Намек на верность и любовь!И своей песней неодетойСознанье помрачает вновь.Я б по небу расклеил звезды,Дыханием согрел
Луну.Но все ж боюсь, что слишком поздно,И в суете давно тону…И суета давно сковалаСвободное движенье рук.А время пеплом покрывалоИ заглушало сердца стук.И я почти исчез бесследноПод листьями опавших дней.Прожив полжизни бесполезно,Ища любовь, не знал о ней.Не понимая ее почерк,Слагая оды в ее честь,Не замечая дни и ночи,Но все же верил: она есть!И в замкнутом кругу познаньяЯ что-то новое искал.Искал загадку мирозданья —Ту, что когда то потерял.Куда забыты все дороги,Осталась лишь одна стезя.Туда, где честь и вера в Бога,И по-другому там нельзя!Там та земля, что ноги греет,Там небо то, что пьют глаза.Там воздух оживить умеет,Там жизнь вложилась в полчаса.И полчаса – это так много,И нужно их уметь прожить!За каждый вдох и выдох БогаЯ научусь благодарить!Я научусь, ведь не умею…Я научусь за полчаса!Дыханием Луну согрею,Расклею звезды в небесах…
* * *
Мы оба – герои сожженных романов,И слово «любовь» звучит страшно и странно.Боимся тепла и загадочной искры,Легли на страницы, сгорели так быстро.На полках судьбы нам с тобой не пылиться,И в зеркале луж не видать наши лица.И почерк неясен, и текст неразборчив,Читает лишь ветер из пепельных строчек.То громко смеется, то плачет в рубашку,То бровь поднимает, вздыхая так тяжко.Но все же читает о нас между строчек,Хоть почерк неясен и текст неразборчив…
* * *
Я прошу: лишь дайте мне надежду,Нарисуйте мне последний желтый лист.За окном фонарь пусть тускло брезжит,Слышится холодный ветра свист.Пусть холодный, ранний луч рассветаРежет небо клином журавлей.Клин уходит в горизонт, уносит лето,Ляжет снег на одиночество полей.Ляжет снег на суетную вечность,Но в душе моей всегда тепло.Я в глаза твои смотрю – там бесконечность!Там теряются обида, боль и зло.В них единственных без слов читаюТо, что не опишешь на словах.И других таких я глаз не знаю,И тону в них, и уходит страх!Я прошу: лишь дайте мне свободу,Сохраните душу от потерь.Я руки твоей коснусь – и слава Богу!Ты со мной, ты рядышком теперь!Ты – со мной, я слышу нить дыханияИ боюсь хоть что-то упустить!Ты – со мной, и с нами два создания,Те, что невозможно не любить!Я прошу: будь счастлива ты с нами,Каждым днем и мигом дорожи!Нежно век твоих коснусь губами,Ты – наша любовь и наша жизнь!
* * *
Состояние души – когда мне холодно…И холодный снег с дождем совсем не в счет.Просто я оставлен всеми – с поводом, без повода,Так или иначе, задом наперед…Разговаривать с самим собой не хочется,Да и скучно это… собеседник я плохой!А сосед…? Да что мне с ним морочиться?Да и в делах душевных он «ни в зуб ногой».Я пойду по переулкам, затеряюся,Мне бы совесть там свою не потерять!Мне б забыться, да, увы, не получается —Ведь за все придется отвечать.Быстрым шагом, полуперебежкамиРазомну сегодня уличную грязь.Жребии упали, да все – решками,А орля, я заказал не в масть…Вроде спето все, прожиты модуляции,Пауза застыла… Дальше что?Новый день, другие интонации,Все как-то фальшиво, все не то…Все на весе номинала
вязано,Все продажно за фальшивый грош.Правда ежедневной ложью мазана,Только Богу точно не солжешь.Перед Ним как прах мы рассыпаемся,Дни наши – быстрее челнока.Нас несет… а мы все плыть пытаемся,Наших жизней мутная река.
* * *
Вновь разукрашу окна в белый цвет,Внесу в ночной минор немного лакаИ нарисую сказку там, где ее нет,И завернусь в нее, как в грязный плед бродяга.Она осветит мой остывший мир,Закатным заревом нечаянно согреет.Любовь, одета в рваный кашемир,Нашлась, жива еще, но тяжело болеет!Я попытаюсь ее медленно поднять,Достать ее из-под толпы бегущей.Кровь вымыть, раны все перевязать,И пусть останется в моей душе «живущей».Меня прозренье больно озарит,Ее искал я бесконечными годами!Ее, святую, Бог всем нам дарит —Любовь с пробитыми руками и ногами!Она больна смертельно среди нас,Ее уродуем мы, рвем, калечим!Любим выплевывать обрывки фразИ гордо врать умеем – о прекрасном, вечном!… Не разукрашу окна в белый цвет…Закончились все силы, кисти, краски.За окнами остался мир где мира нет.И грустно стало от тяжелой сказки!За окнами стоит все та же ночь —Неповторимая, в изящном черном цвете.Но не боюсь ее, гоню все страхи прочь,Пусть все падет, но есть любовь на свете!
Л. Ленц
г. Москва
Высшее гуманитарное образование. Писатель. Публикация пока только на интернет-сайтах.
Из интервью с автором:
Помню только, как я родилась по Слову, я жила и продолжаю жить.
Отец Петр
1
История, которую хочу рассказать тебе, произошла, когда мне было всего двенадцать лет от роду. К тому времени даже моя родная бабка не знала, что из меня получится, если вообще хоть что-нибудь могло получиться.
Видишь ли, мой дорогой друг, в те времена, из глубины которых я произошел, хорошее воспитание подарило свету куда больше первородных мерзавцев, чем достойных своей родословной людей. И все же, в отличие от других, я уже кое-что понимал про себя. Кое-что, несущее печать избранности. Разумеется, избранность эту я предпочел скрывать, как наш управляющий венгр скрывал истинный доход от семейного поместья. Присваивать сорок процентов хозяйской прибыли – а он скрывал именно столько! – во времена, когда человеческую жизнь отнимали в секунды за меньшие проступки, согласись, мог только человек с особым талантом. Я же, разгадав свою избранность, к пяти годам без труда скрывал многим больше венгра. Оставлял на поверхности лишь столько, сколько нужно для милого, подающего прекрасные надежды ребенка.
С каждым годом моя уверенность в собственных способностях крепла, а исключительность жаждала своего воплощения; значит, полного перевоплощения меня. Я ощущал свою трансформацию всею природою чувств.
Ты спросишь: о какой избранности идет речь и на что походят эти перевоплощения? Я отвечу тебе правду, мой друг, так как теперь поклялся говорить только ее.
Это такая исключительность, дружище, которая приносит человеку наивысшую радость через страдания других людей, всех без исключения, но некоторых в особенности.
Я проделывал разные штуки – шалости, – по чуть-чуть, точно употреблял строго по капле, в указанные часы, микстуру доктора Бэка. Знаешь, какое-то время мне действительно хватало одной капли, но потом я привыкал и приходилось добавлять еще одну, еще и еще немного, пока случайно я не нащупал идеальное количество.
Ах, что это была за прелесть, мой друг! Сплошной восторг!
2
В начале августа случилось прекрасное солнечное утро. Перевоплощение в ту ночь особенно не давало мне спать. С рассветом я вскочил, распахнул окно, и все свершилось.
Через несколько часов в комнату вошла моя старая нянька – жалкое существо, любившее меня до беспамятства. Вошла осторожно и тихо-тихо так, почти нараспев:
– Просыпайся, батюшка. Солнышко уже высоко. Утро сладкое…
Говорит, а я лежу на кровати, бездыханный, с осоловелым взглядом – ну, знаешь, такой бывает у новопреставленных. Удивленный, что-ли?! По крайней мере старался изображать именно такой. А кругом меня, на мне, – теплая свиная кровь. Лужи густой крови. Слышно, как капли стучат в половицу: так-так-так ее.
Как бы умело я ни пучеглазился, нянькин взгляд превзошел мои старания. Старуха застыла, покосилась и с истошным криком повалилась назад. Эпическое зрелище, скажу тебе. Доктор Бэк установил потом: бедняжку хватил удар, сломала ключицу, три ребра. Я подскочил к ней весь в кровище – дышала еще – и принялся бегать вокруг с хохотом. Вот так-то.
Но ты ошибешься, мой друг, и очень ошибешься, если посчитаешь, что в этом и был источник моего восторга. Нет, не то. Говорил же, что собираюсь быть честным до конца. Я, дружище, поклялся в этом таким манером, что тебе лучше не знать. Поклялся, когда соберусь рассказать эту историю, ни одного слова лжи не выльется на бумагу (знал, что можно будет только на бумаге). Как бы мне ни хотелось соврать, буду более чем честен, буду откровенен, словно на последней исповеди.