Мир за гранью войны

У Ганса до поры до времени всё складывалось относительно неплохо. Пользуясь тем концертом, который устроили прямо перед фронтом русских, основные силы батальона, его рота, зайдя с фланга, преодолела большую часть открытого пространства, прикрываясь жиденькой прибрежной рощицей, и уже готовилась к решительному броску, как вдруг попала под сильный обстрел с восточного берега Донца. Ганс, лично проводивший рекогносцировку перед атакой, готов был поклясться, что еще час назад у иванов кроме пары наблюдателей никого на том берегу реки, левее злополучного села не было. А теперь оттуда прицельно лупило аж три станковых пулемета!

Под убийственным фланговым обстрелом рота быстро залегла в редких прибрежных зарослях, а когда через несколько минут к обстрелу присоединилась одна из минометных батарей, Нойнер ясно и отчетливо понял, что пора сваливать. Проблема была в том, что сделать это под огнем пулеметов было, мягко говоря, проблематично.

— Руди!

Ответа не последовало. Быстро оглядевшись, Ганс без труда обнаружил причину молчания — радист Руди Фриснер лежал с простреленной головой. Стремительно перекатившись в сторону и вжавшись в сугроб, Ганс за ногу подтянул к себе труп радиста, вместе с закрепленным у него на спине "Телефункеном". Расположившись за телом как за бруствером, он стянул с него рацию, слегка подкрутил верньеры настройки и стал вызывать штаб батальона. Успех пришел довольно быстро.

— Эй, кто там, это "Дора3". Требую артиллерийскую поддержку по левому берегу!

— Вас понял, "Дора3". Уточните координаты и тип цели.

— Квадрат В14, пулеметы в открытых окопах.

— Принято.

— Быстрее!

Голос в наушниках внезапно поменялся.

— Что у вас там творится, "Дора3"?

— Вальтер, ты что ли? У нас тут паршиво — нас прижали пулеметами с того берега.

— Scheisse! Откуда они там взялись?

— А я знаю? Из резерва, наверное. Полчаса назад их там точно еще не было.

— Ладно, сейчас попробуем их подавить, а вы сматывайтесь оттуда по-быстрому, как только они заткнуться — снарядов нам надолго не хватит.

— За это не переживай. Лично я хочу отсюда свалить больше кого бы то ни было!

— Хорошо. Оставь кого-нибудь на связи — нам нужен корректировщик, отсюда цель не просматривается.

— Радист убит, сейчас подыщу кого-то.

Ганс в очередной раз осмотрелся и, заметив одного из солдат пулеметного взвода, проорал:

— Эй, ты, Ланга сюда! Сейчас нам помогут артиллерией, пусть корректирует огонь.

Убедившись, что приказ ушел по цепочке, Нойнер ловко пополз в противоположную сторону, благо минометный обстрел прекратился — пока артиллерия раскачивается, не плохо бы и самим что-то сделать для своего спасения! Вот хотя бы грохнуть того снайпера, который застрелил радиста. Как-то не хотелось поймать от него пулю, командуя отступлением своей роты.

Добравшись до позиций второго взвода, следившего за, занятым противником, селом, Ганс сразу же наткнулся на Клинсманна.

— Где Крамер?

Молчаливый унтер указал рукой на скрюченную серую фигуру, с прижатыми к животу руками.

— Жив?

Куно только отрицательно качнул головой. Ганс злобно выругался.

— Командуешь прикрытием. Мы скоро отходим. Смотри, чтобы "иваны" не вздумали за нами погнаться.

Даже не дожидаясь подтверждающего кивка, Ганс вновь змеёй заскользил между кустами и сугробами. На полпути к оставленному им телу радиста, он, наконец, услышал надсадный свист пролетающих над головой снарядов и грохот разрывов на восточном берегу — "acht-acht" [77] из второй батареи вступили в дело. Геро, проделав в сугробе под трупом радиста пару отверстий для наблюдения, во всю корректировал огонь зенитчиков. Разрывы ровной линией ложились в зарослях на противоположном берегу. Пулеметный обстрел быстро прекратился.

77

Аcht-acht (нем.) — "восемь-восемь", прозвище тяжелых зенитных орудий, калибром 8.8-см.

Нойнер, тем временем, пробираясь вдоль позиций своей роты, нашел того, кого искал. Франц Янсен, лучший пулеметчик во всем батальоне, прильнул к прицелу своей "костной пилы", хитро примостившись под снежным козырьком и оказавшись как бы внутри сугроба. Его лучший друг, второй номер расчета Тим Кроос, лежал в нескольких шагах, раскинув руки и устремив в небо невидящий взгляд. Меховая куртка на груди потемнела от крови, тонкая красная струйка все еще стекала из уголка приоткрытого рта — парень умер совсем недавно.

Ганс, втиснувшись под корягу, видимо принесенную сюда весенним половодьем, окликнул, приникшего к оптическому прицелу, пулеметчика:

— Засек гада?

— Нет.

— Ладно, сейчас разберемся.

Нойнер еще раз посмотрел на распростертое тело Крооса, стараясь прикинуть, как оно располагалось перед попаданием, затем добавил в свою мысленную схему место гибели радиста, после чего взялся за бинокль и, приникнув к окулярам, принялся методично прочесывать взглядом заросли противоположного берега.

— Сейчас ты получишь свое, зараза.

На восточном берегу легла очередная серия разрывов и что-то в только что тщательно осмотренных кустах неуловимо изменилось. Ганс буквально впился глазами в привлекший его внимание кусочек, посеченных осколками, зарослей.

— Ага, попался, arschloch! Порубленные кусты, лево двадцать от той промоины, которую только что накрыли.

Конец фразы Нойнера потонул в грохоте длинной пулеметной очереди. В бинокль было отчетливо видно, как сыплются на землю кусочки, покрошенной тяжелыми пулями лозы, как взлетает легкими фонтанчиками снег. Затем в сторону отлетела, сорванная шапка. Готово!

Ганс быстро рванул к основной части бойцов.

— Отходим!

Через несколько минут он уже наблюдал, как сильно поредевшие остатки его роты, ломятся через открытое пространство к небольшому осиннику, с которого начиналась их неудачная атака. Солдаты молча и сосредоточенно перли по снегу к спасительным деревьям, волоча на себе раненных. Бегущий в авангарде, Геро тащил рацию. Ганс подгонял сзади отстающих. За ним отступал только арьергардный второй взвод во главе с Куно. Зенитки продолжали методично накрывать пулеметные позиции русских на противоположном берегу, обеспечивая отход. Русская минометная батарея возобновила обстрел, однако на этот раз он был совсем редким, да и не очень прицельным. Видимо, в отличие от береговых зарослей, поле за ними русские не пристреляли, да и особого изобилия лишних боеприпасов у них не наблюдалось.

Близкий разрыв за спиной заставил инстинктивно пригнуться, в спину ощутимо ударило, а в следующий момент ноги почему-то подвернулись и Ганс с размаху полетел носом в снег. Попытался сразу вскочить, но тело слушалось как-то плохо, что-то было не так. А через секунду пришла боль. И больше уже не отступала.

Когда его на ходу подхватили за ремни амуниции двое бойцов из подоспевшего взвода Клинсманна и быстро потащили к вожделенному леску, Ганс честно пытался перебирать волочившимися по земле ногами, но получалось не очень. Мешали боль и внезапно навалившаяся слабость. А еще куда-то исчезли все мысли — в голове бушевала лишь дикая ярость, преходящая в ослепляющую ненависть ко всему живому.