Мир

Я проснулась до рассвета. Хозяин ресторана, Мир, раздраженно пыхтя, подметал вокруг меня пол. Бутылки из-под абрикосовки перекатывались, их звон болезненным эхом отдавался в моей тяжелой голове. Я поморщилась. Омары испуганно толпились в дальнем углу аквариума.

– Вера, мать твою! Сколько можно всякий сброд тут собирать!

– Сколько нужно, столько и можно, старый дурак!

Мир сплюнул рядом с аквариумом Веры, бросил метелку, схватил шапку и гарпун с вешалки и, насвистывая, удалился в сторону синего прямоугольника моря, над которым едва забрезжил рассвет. Вера отвернулась. По вздрагивающему плавнику было непонятно: плачет она или дрожит от злости. Я выкинула в мусорку подсохший пакет с гребешками и вышла в сторону дома – убирать следы вчерашнего шторма.

– Слабачка. – Вера подмигнула мне покрасневшими глазами. Похоже, русалочьи слезы гораздо солонее воды в аквариуме.

***

Синяк на скуле растаял, как и воспоминания о том, как штормило моего мужа. Как штормило мой мир. Раз за разом, медленно прогуливаясь мимо «Медитерана», я бросала взгляд на аквариум. Вера, чуть более меланхоличная, чем обычно, лениво припугивала толпу из детей, стрелявшую дартсом с присосками в мишень, приклеенную прямо на стекло. И тоскливо глядела в синий прямоугольник моря, вид на который теперь был ей доступен. Периодически она плевала на пол, отчего дети с визгом разбегались. Мамы сказали им, что слюна русалок ядовита.

***

Третий раз я зашла в «Медитеран», когда возвращалась со свидания с мужем. Я трепетно прижимала букет любимых гортензий, которые, как крыло бабочки, трепетали по моим не раз сломанным ключицам. Аромат его парфюма еще держался там, где он обнял меня перед уходом «на срочное совещание». Привычно бросив взгляд на террасу, я не заметила аквариум Веры. Сердце ухнуло куда-то вниз. Русалки – самые преданные существа в мире. Преданнее собак. Преданнее меня. Затаив дыхание и минув террасу, увитую розами, я зашла в темноту ресторана. И – выдохнула. Верин аквариум покоился на прежнем месте. В темном, прокуренном углу. Вера синим когтем меланхолично выковыривала из острых зубов остатки мидий. Увидев меня, старая русалка расплылась в совершенно бабушкиной улыбке.

– Слабачка. – Вера развела руками. Мол, что с нее возьмешь.

Круизный лайнер просигналил трижды. Я улыбнулась и побрела в гору. Собирать чемодан. Отправление через час. Мне хватит времени собрать документы и пару футболок. Мой мир не в прокуренном углу. Мой мир – не муж. Мой мир – это море. А штормы я уже умею переживать.

Открой мир, Алиса! Алла Антонова

Алиса стояла перед почтовым ящиком, вертя в руках открытку. Опять загадка. Она сунула ее в сумочку и вышла из подъезда. Ноябрь швырнул в лицо изморось и залез под куртку холодным ветром. Впереди ждал длинный день и четыре скучнейшие пары. И все же Алиса улыбалась.

– На-ка, намажь маслицем. – Бабушка протянула Алисе доску с нарезанным белым хлебом и нож. – Как день прошел? Что занятия?

– Хорошо все, ба.

Алисе хотелось уйти в свою комнату, разглядеть как следует новую открытку. Вторую. Первая появилась две недели назад. С нее на Алису глядели смешные птички – черные с большими красными клювами. Тупики. Алиса выяснила, как такие птички называются. На той открытке не было ни обратного адреса, ни каких-то слов. Просто кусочек картона, отправленный почтой Исландии.

Новую открытку Алиса тоже успела поразглядывать на парах, украдкой, чтобы никто не приставал с вопросами. Вот как бабушка: если при ней достать открытку, то вопросов не оберешься. На новой открытке тоже не было ни слов, ни обратного адреса. Но это была не Исландия. На картинке возвышался какой-то замок, омываемый морем, а на переднем плане красовались овцы в зеленой траве. Хотелось посмотреть, что это за место.

Бабушка неторопливо рассказывала про свой день: сходила в «Пятерочку», удачно по акции купила фасоль и печенье, встретила Ирочку, бывшую коллегу. У Ирочки уже правнук родился, Глебом назвали.

– Ба, – оборвала ее Алиса, – а ты была в какой-нибудь другой стране?

– Чего? Что нам, дома, что ли, плохо, Лисочка? Где родился, там и пригодился.

– Ну родители ездили же куда-то?

Бабушка помрачнела.

– Что вдруг ты подхватилась? Ездили родители, только к чему это привело? Не трави мне сердце, милая.

Бабушка приложила ладони к груди и покачала головой. Алиса уже пожалела, что спросила. Бабушка не любила разговоров о родителях. Иногда забывалась и рассказывала что-то из папиного детства, смеялась, но вмиг могла расстроиться, заплакать – сквозь много лет все еще было больно.

Алисе не было больно. Любопытно, иногда – печально, но не больно. Она не помнила, как это – жить с родителями. Всю сознательную жизнь Алиса провела с бабушкой. Еще с ними жил дедушка. Но они с бабушкой развелись, когда Алисе было еще пятнадцать, и с тех пор она мало его видела. А недавно дедушка умер. Бабушка ездила на похороны. Алиса не поехала. Она весь день пролежала на кровати: то проливая слезы, то яростно лупя подушку, но не поехала. Бабушка и уговаривала, сетуя, что вырастила бессердечную эгоистку, и просто поджимала губы, молчаливым укором смотря на Алису. Но Алиса не поехала. Не смогла. И объяснить толком не получалось. Просто не могла себя заставить, и все.

Так и не ответив на Алисин вопрос, бабушка встала и пошла к раковине. Алиса поставила в раковину тарелку и чмокнула бабушку в щеку:

– Вкусно было, спасибо, бабуль.

– Ну то-то же. Иди, занимайся, Лисочка.

Алиса достала тетради и села за стол. Но кроме тетрадей на стол легла также и свежая открытка. Замок. Неприступный такой, даже мрачный. А над ним чайки.

Алиса чуть приоткрыла глаза. Дедушка сидел на кушетке в позе лотоса и медленно поворачивал голову то в одну то в другую сторону. Он делал дыхательную гимнастику. В дачном домике было тепло, весело потрескивала печка. С кухни чувствовался запах рисовой каши. Значит, бабушка тоже встала. Алиса лежала мышкой. Пошевелишься, дашь понять, что проснулась, – и дедушка с улыбкой позовет с собой на пробежку и на озеро.

В свои шестьдесят пять дедушка выглядел подтянуто и бодро. Зарядка каждое утро, пробежка в любую погоду. Летом еще и ежедневное купание в озере. Алисе бегать не хотелось. Хотелось еще немного поваляться, а потом почитать книжку прямо в кровати.

Сильный вдох, с шумом выдох – дедушка закончил гимнастику и сложил ладони вместе у груди. Намасте. Алиса запомнила название этого жеста. Пара минут неподвижной тишины – и дедушка легко поднялся и вышел из дачки. Алиса пошевелилась и сладко потянулась.

– Бабуль, и Рита поедет, и Ленка. Это всего на пару дней.

– Нет, я сказала. Придумали глупость какую-то. Куда вы, девчонки сопливые, поедете! Да вас вмиг обманут – опоят ерундой какой-нибудь и на наркотики посадят. Или вообще изнасилуют. Даже не думай. А если с поездом что-то случится? Знаешь, сколько аварий на поездах! И занятия у тебя, об экзаменах надо думать, а не о гулянках.

Алисины подруги собрались в Санкт-Петербург. На три дня. Пока не началась сессия и еще можно было чуть расслабленнее отнестись к учебе. Алиса заикнулась бабушке о поездке еще вчера. Но результат был точно такой же: бабушка всплеснула руками и ехать не разрешила. Алиса хлопнула дверью в комнату. Она села на кровать и подтянула коленки к груди. Чувства одолевали противоречивые. Поехать куда-то с подругами хотелось. Правда, было ужасно страшно. Бабушка, может, и просто запугивала, но вдруг кто-то действительно пристанет? Или напоит. Ленка на эти доводы вчера только фыркнула: