Мирай Тойота рассказывает о своем конце

Курт немного стушевался и пододвинул к нему учебник.

– Можешь помочь?

Мирай склонил голову и подсел к нему поближе, почти касаясь его плеча своим. Курт вытянулся в струнку и напрягся, покраснев и глядя в его макушку шоколадно-арахисового цвета.

– Че это? – спросил Мирай.

– Подготовительные по литературе, – ответил Курт. – Она у нас начнется со следующего учебного года, а я вообще ни в зуб ногой. Я в английской-то не разбираюсь нифига.

Мирай вскинул голову и в упор посмотрел ему в лицо.

– Нафига астрофизикам литература?

– Типа для общего развития.

Мирай громко взвыл, даже из приличия не пытаясь скрыть, как сильно ненавидит этот предмет.

– Самое страшное, что литературу будет вести Мимура-сенсей – препод, который ведет наш драмкружок. Он такой бесячий. У меня от него в кружке-то зубы чешутся, а на уроках он меня, чувствую, вообще до самоубийства доведет.

– Ты ходишь в драмкружок, Куруто? – удивился Мирай.

– Ага. В основном, играю роли без слов, потому что у меня жуткий акцент. Или роли иностранцев. А еще пою.

– Ты умеешь петь?

– Да. Я в детстве в церковном хоре пел.

– Вот здорово! Получается ты помимо того, что будущий космонавт, еще и творческая личность?

Курт смущенно засмеялся.

– Да не такая уж и творческая, просто горластая. Мне, кстати, нравится, как японцы поют. Ну, эти ваши переливчатые звуки…

– Ноющее вибрато?

– Э?

Мирай произнес какое-то неизвестное Курту слово нараспев и заунывно протянул последний слог сдавленным мандражирующим голосом.

– Да, вот это! – встрепенулся Курт.

– Я называю это «ноющее вибрато». Представь, что ты жалуешься на жизнь, и включай вибрато везде, где только можно и где нельзя. Ну, или саке налакайся. Под мухой завывать вообще милое дело.

– Ты тоже умеешь петь?!

– Ну, я же на театральном учился. Пойдем в караоке?

– СЕЙЧАС?!

Мирай засмеялся.

– Уроки сначала сделай, звезда эстрады! – и снова вернулся к учебнику. – Что тебе здесь непонятно?

– Да все! – заскулил Курт. – Я эти кандзи впервые в жизни вижу! Мне за каждым в словарь лезть приходится, а в ваших словарях сам черт ногу сломит!

Мирай внимательно глянул на эти самые кандзи, которые сводили Курта с ума, и вынес вердикт:

– Ну, что тебе сказать. Ты конкретно попал.

– Почему?..

– Потому что это отрывок из романа 18-го века. Такое чтиво не каждый японец-то осилит. Проще будет, если я целиком тебе это зачитаю, иначе тебе весь словарь перерыть придется, чтобы перевести хотя бы один абзац.

Курт согласился. Пятнадцать минут спустя Мирай, лежа на диване, уже в полусне зачитывал ему строки из отрывка:

– Он растворялся в свежести леса. Он растворялся в блеске капель росы. Он растворялся в перезвоне паутинок между ветвями хвои. «Я люблю тебя». Он растворялся в холодных лучах рассвета. Он растворялся в чистоте неба. Он растворялся в безмятежности воцарившегося мира. «Я люблю тебя». Он растворялся…

– Сука, какая же нудятина! – взвыл Курт, уронив голову на согнутые локти.

– Ну да, не «Убить Билла», – пропыхтел Мирай, сдув с лица прядь волос, и отбросил книгу. – Мне теперь дико захотелось спать.

Курт поднял лицо, тоже сонное и уставшее, потер глаза и спросил:

– Слушай, а в чем разница между «ай шитэру» и «ски да йо»? Оба же переводятся как «я тебя люблю». Почему в этой нудятине «ай шитэру»? Из-за того, что он признается в любви лесу? А «ски да йо» – это только людям, да?

– «Ски да йо» – это когда ты испытываешь к кому-то чувства, но они еще не настолько сильные, – простонал Мирай, зевая и потягиваясь. – А «ай шитэру» – это когда уже конкретно, давно и навсегда. Когда ты, например, прожил с женой сорок лет, не убил ее и до сих пор не собираешься с ней разводиться.

– Бред какой. Как любовь может быть сильной или не очень? Она либо есть, либо ее нет. В английском все гораздо проще – «I love you», и все дела.

– Согласен. Все равно все обман и фальшь. У моей мамки тоже через каждое слово было «же тем, же тем» (*я тебя люблю (фр.)), и что в итоге? Свалила – и с концами.

– Я свою тоже не любил.

– Э?

Мирай глянул на Курта. Тот сидел за котацу, упершись локтями в стол, низко-низко опустив голову и заметно засыпая.

– Она была такая толстая, такая страшная. Я видел ее только в двух состояниях: когда она орала, какие все вокруг ублюдки, и когда она сидела ныла, что ее никто не любит. Нельзя, наверное, говорить такое о своей матери. Наверное, она хотела мне добра. Но она обращалась со мной, как с собакой. За что, спрашивается, я должен был ее любить?

Мирай почувствовал, как сердце заколотилось быстрее. Ему вдруг тоже захотелось рассказать о своей матери, но он не рискнул бередить память Курта о его покойных родителях и сдержался.

– Иди мойся, брейся, смени воду для вставных зубов и ложись спать. Тебе завтра в универ.

Курт отрицательно заколыхал своими длинными черными волосами.

– Утром.

– Как хочешь, – Мирай машинально провел пальцами под носом, чтобы проверить щетину. – А я, пожалуй, сейчас, а то мне утром в падлу будет. Не против, если я одолжу твой бальзам после бритья? А то я свой дома оставил. Вроде, с умом собирался, но так и знал, что что-нибудь да забуду.

– Без проблем, бери.

– Кстати, я бы рекомендовал тебе другую марку средств для бритья. Это японский производитель. Предотвращает раздражение, хорошо увлажняет и замедляет рост волос. Хочешь потрогать?

Мирай оттолкнулся от спинки дивана и плавно, как кошка, сполз на пол. Потом он подполз к Курту и подставил ему свою физиономию.

– Вот скажи, что я брился два дня назад!

Курт, дико смущаясь, очень деликатно и неуверенно потрогал его подбородок подушечками пальцев.

– Очень гладкая и мягкая…

Тогда Мирай сам взял его за руку и заставил положить ладонь себе на щеку.

– Смелее, я не растаю!

– Не могу поверить, что ты брился два дня назад… – пробормотал Курт, затаив дыхание и больше всего на свете мечтая провалиться сквозь землю от стыда. Он был так шокирован, что у него посинели губы.

– Дашь мне свой мейл, я отправлю тебе фотку, если не забуду. Или напомни, чтобы я принес на следующие выходные. Полотенце любое можно взять?

– Что? – не понял Курт, слишком занятый наблюдением за Мираем, который резко подскочил на ноги и подтянул джинсы. Рука Курта безвольно соскользнула с его щеки и задела костлявую ключицу.