Мираж черной пустыни

Это имя стало знаменитым в Кении. Йомо в настоящее время находился в Англии, где учился в университете, регулярно писал статьи для «Таймс», которые попадали в руки молодых кикую с горячей кровью из центральных провинций и находили дорогу к их сердцам. В своих статьях, адресованных англичанам, Йомо описывал племенные традиции своего народа, объяснял некоторые тайны африканцев и отваживался обращаться к народу Британии с речами в защиту независимости негритянского населения. В Англии ему дали прозвище Агитатор. Для кенийской молодежи он стал символом борьбы.

Все знали, что имя этого человека — Джонстон Камау, но почему он сменил его и что означает его теперешнее имя, было никому не известно и поэтому стало предметом постоянных спекуляций. Преобладало мнение, что он назвал себя Кеньята по названию пояса с орнаментом, который он постоянно носил, но Дэвид знал подлинную историю. Он прекрасно помнил ту ночь, когда мать взяла его с собой в лес, где молодой Джон-стон Камау обращался к тайно собравшимся слушателям. Она сообщила молодому человеку о своем видении, о том, что однажды он станет факелом Кении — Кения тао.

Теперь, вспоминая ту встречу, Дэвид видел, что она бледнеет по сравнению с тем, что теперь происходит в Кении повсеместно. Появилось чувство национального достоинства, самосознание африканцев пробудилось и начало распространяться во все стороны. Искра, брошенная Кеньятой той ночью восемь лет назад, разгорелась и вызвала пожар, который британцы больше не могли погасить. Во всех уголках колонии — от народа луо на озере Виктория до суахили на побережье, — в племенах росло и ширилось политическое самосознание.

Дэвид создал Молодежный альянс кикую, потому что он и его друзья находили Организацию лояльных патриотов кикую слишком умеренной, а в Центральную ассоциацию кикую принимали только взрослых. Молодежи нужен был какой-то выход, нужен был свой лидер. Они выбрали Дэвида Кабиру по трем причинам: он носил имя Матенге, которое прибавляло сил каждому кикую, он был блестящим оратором, он не боялся высказывать свое мнение. Но главным было то, что он был признан самым образованным и умным среди молодежи.

Четыре года назад он перешел из начальной школы Грейс Тривертон в школу второй ступени для мальчиков и девочек в Найэри. Это была высшая школа, открытая местным советом по делам коренного населения. Причиной ее создания стало недовольство семей давлением со стороны миссионеров. Священники боролись за запрет обрезания девушек и новый закон о том, чтобы никто из африканцев, прошедших обряд инициации в своем племени, не мог посещать миссионерские школы. Таким образом, их дети были изгнаны из этих школ, и это объединило людей для создания своей собственной школы. Дэвид покинул маленькую школу Грейс, где он был лучшим среди учеников. Мемсааб доктори, заметив его живой ум и желание, с которым он учился, стала сама давать ему дополнительные уроки и дарить книги на праздники. Дэвид жадно набросился на эти книги.

Он поступил в высшую школу, уже намного обогнав всех остальных мальчиков, поэтому директор составил для Дэвида Матенге особый курс обучения, который тот проходил со все возрастающим успехом, изумлявшим его белых учителей. А когда он сдал выпускные экзамены, его результаты были лучше, чем у многих, посещавших Школу принца Уэльского — лучшую европейскую школу. Теперь Дэвид получил нулевой уровень сертификата школы в Кембридже и направил документы в престижный университет Макерере в Уганде, из которого теперь с нетерпением ждал известий.

В Уганде Дэвид собирался изучать сельское хозяйство. Мать обещала ему, что однажды земли Тривертонов перейдут в его собственность, и он хотел подготовиться к этому.

Но ожидание давалось нелегко. Дэвид спешил стать кем-нибудь, чтобы достичь еще более высоких успехов. Когда он окончил высшую школу со своим драгоценным сертификатом, отчетливыми представлениями о будущем, головой, забитой разнообразными идеями и жаждой знаний, он обнаружил, что его вовсе не ожидает какой-то высокий пост. Немногие африканцы, занимающие престижные места в офисах или носящие отличительные знаки белых, получили их за взятки и раболепство. Дэвид Матенге был всего лишь еще одним образованным «боем». Мемсааб Грейс дала ему работу, которую он теперь выполнял за двенадцать шиллингов в месяц, работая клерком ее брата, как раб, в деревянной лачуге рядом с навесами для переработки кофе вверх по реке. Дэвид усаживался за стол на двенадцать часов каждый день, делая пометки в гроссбухе. Он записывал данные о производстве кофе, заполнял рабочие карточки африканцев. У него не было перерывов, поэтому он приносил свой завтрак, завернутый в лист банана, и ел его во время работы; он никогда не имел дела с деньгами, и всякий раз, когда в его лачугу заходил белый человек, он должен был вставать.

Он не хотел этой работы, но мать поощрила его взяться за это, напомнив о том, что говорилось в одной из пословиц кикую: «Только хорошо накормленный лев может изучить стадо».

Дэвид не мог слышать звука моторов на гребне горы. Уборка урожая шла на южном склоне, плоды поступили в сушилки, от шума которых он ничего не слышал весь день. Вверху на этом гребне женщины и дети племени кикую, согнув спины, кровоточащими от работы пальцами собирали красные ягоды кофе с трех четвертей миллиона деревьев и наполняли ими мешки.

Дэвид поднял лицо к бледно-голубому небу и подумал: «Это моя земля».

Но он хотел больше, чем просто землю: чтобы ему и всему его народу вернули достоинство.

— У нас нет равноправия с белыми! — выкрикивал он на последнем политическом собрании: образ его отца — военного вождя освещал его, словно свет лампы. — В Найроби для нас выделены особые места, в которых мы можем появляться. Городом управляют белые люди, нам же не разрешается даже пересекать Ривер Роуд. Если мы проходим мимо, белый человек не поднимает шляпу, чтобы поприветствовать нас, у него есть право толкнуть нас в спину, пнуть ботинком. На магазинах и ресторанах висят таблички: «Собакам и африканцам вход воспрещен». Нам не разрешается носить обувь или длинные брюки, мы обязаны ходить босиком и в шортах, как маленькие мальчики, потому что они учат нас, что мы не должны стремиться к тем вещам, которые не в состоянии купить. Белый человек берет себе в любовницы и превращает в проституток наших женщин. Но если африканец пожмет руку белой женщине даже в знак дружбы и с ее согласия, ему это грозит тюрьмой! Да и в загробной жизни мы не равны, потому что нас хоронят на разных кладбищах!

А потом, когда толпа молодежи уже разгорячилась, поскольку Дэвид Матенге заставил их кровь закипеть, он совершил одну фатальную ошибку.

— Время пришло, — воскликнул он, — для того чтобы забрать бразды правления из рук бездействующих и бесполезных вождей и передать их нам — образованным молодым людям!

Он произнес это в тот момент, когда вождь Джон Мачина — единственный человек во всей Кении, которого боялся Дэвид, пришел и положил конец митингу.

Дэвид ненавидел Джона Мачину. Он разжирел от предательского сотрудничества с господами империалистами. Он был слугой двух господ: своих соплеменников успокаивал строительством нескольких дорог, школ там и сям, а перед белыми занимался лизоблюдством. Удачно лавируя между этими двумя сторонами, он становился все богаче. Джон Мачина был одним из старейшин кикую из региона Каратина, у него было девятнадцать жен, пять тысяч голов скота, каменный дом и автомобиль. Он был тем, кого белые называли «хороший ниггер», и как управляющий районом Найэри имел полномочия, чтобы отправить Дэвида Матенге в тюрьму.

Но Дэвид не был глупым человеком. Когда он созывал людей на сегодняшний митинг Ассоциации молодых кикую, то предварительно убедился в том, что управляющий Джон Мачина должен был уехать в Найроби к комиссару по делам местного населения.

Дэвид большими шагами шел по пыльной земле в сторону хижины своей матери, чтобы забрать тыкву с козьим молоком, когда заметил двух лошадей, которые внезапно появились на поле для игры в поло бвана лорди. Когда они приблизились, Дэвид узнал наездников и немало удивился. Бвана Джеффри не был чужим в поместье Тривертона, но мемсааб Мона училась в школе в Найроби. Дэвид не видел ее три года; теперь он уставился на нее, на ту самую девочку, которая отважилась вызвать его на спор и заставила забраться в хирургическое отделение.