Мираж

— Это я сделаю. Теперь надо бы побывать в мониторном отделе Обершляйсхайма…

— И в казармах Макгроу!

— В Макгроу ребята занимаются чистой разведкой. Перехват переговоров судов, самолетов, линий связи, органов печати. Не то. В Обершляйсхайме, о котором, кстати, здесь мало кто знает, дело поставлено шире. Там парни слушают все, что излучает в радиусе тысячи миль. Тут и бундесвер, и НАТО, и военные объекты, и учреждения восточных стран, включая и наше с вами заведение. Имеется возможность прослушать выборочные записи бесед в кабинетах РСЕ—РС, разговоры по международному телефону. Как обычно говорит Рудольф Штраус, «картина получается такая» — полная.

— «Записал». Что еще?

— Преступника обычно тянет на место преступления. Может, и участники акции появятся здесь, чтобы взглянуть на дело своих рук. Хорошо бы организовать скрытые посты наблюдения в Английском парке. Снова опросить сотрудников, людей из окружения. Составим словесный портрет террористов. Будет от чего отталкиваться. В общем, работа предстоит кошмарная.

— А сроки?

Ричард посмотрел на часы:

— Вчера… Все это мы должны были сделать раньше, чтобы предотвратить даже попытку взрыва. Ладно, не будем уподобляться тем, кто запирает конюшню после того, как из нее уже украдена лошадь. Будем действовать широким фронтом. Максимум осторожности, изобретательности, настойчивости. Легенда на все наши действия — расследование взрыва. О том, что мы ищем «крота», знаем пока только мы с тобой. Главное — доказать, что здесь орудовал агент Москвы. В общем, за дело!

СЛЕДУЮЩИЕ два дня на объекте было вавилонское столпотворение: журналисты, военные контрразведчики из «Группы-66» армии США, городские власти, люди Полгара из Бонна, чины из БНД и полиции. С легкой руки Редлиха западногерманские журналисты начали пережевывать жвачку о «злых кознях Москвы».

Ричард раскрыл «Зюддойче цайтунг». Статья Фроденрайха «Поиски преступников и организаторов».

«В беседе с начальником отдела внешних сношений РСЕ—РС Редлихом последний заявил, что перед взрывом и после него не получено никаких угроз, предостерегающих писем или звонков. Это признак того, что взрыв произведен восточной агентурой…»

«Начальник политического отдела мюнхенской прокуратуры Фольман не исключает участия в акции зарубежных секретных служб, — подтверждала «Бильд ам зонтаг». — Одна сотрудница радиостанции заявила, что видела трех человек в масках, которые выбежали из здания за несколько минут до взрыва…»

«Ловко у них получается, — подумал Ричард, — старушку из близлежащего дома превратили в сотрудницу радиостанции».

«Разрушения на РСЕ—РС, причиненные взрывом, который, как полагают, произвела восточная агентура, оценивается в четыре миллиона западногерманских марок», — резюмировала «Франкфуртер альгемайне».

Каммингс чувствовал, что газетчикам явно не хватает фактов: все статьи на одно лицо, репортеры ходят вокруг да около. Если бы найти достоверные доказательства, свидетельства, вот тогда можно было бы прессе бросить кость. Но у Ричарда пока ее нет. Сам топчется на месте. Предварительное следствие мюнхенской прокуратуры не получило никаких отправных данных, а поэтому федеральная прокуратура в Карлсруэ отказывается принять дело к производству. Какой-то заколдованный круг. Немцы ведут себя очень странно. Апатия, безразличие к случившемуся, демонстрация полной незаинтересованности в расследовании. Почему?

«Педанты, — мысленно ругал их Ричард, — пока сверху не приказали, они и за ухом не почешут».

— Видите ли, мой друг, — назидательно наставлял его Фольман при встрече, — в ФРГ расценивают инцидент как политическую акцию. Поэтому столь осторожное отношение со стороны Бонна и наших властей. Поскольку РСЕ—РС зарегистрированы у нас в стране как официальные государственные радиостанции США, наша юрисдикция никак не может распространяться на ваших людей и их действия. Вот почему, коллега, в печати вы не найдете официальных правительственных заявлений насчет инцидента.

— Дорогой Фольман, такая позиция сказывается на темпах нашего совместного расследования. Время не течет, а низвергается водопадом.

— Понимаю, коллега, ваше нетерпение, но поймите и нас. Некоторые официальные лица в Бонне усматривают в деятельности РСЕ—РС определенное препятствие на пути расширения связей с Востоком. Поэтому наше правительство неохотно идет на сотрудничество, особенно в вопросах обеспечения безопасности ваших радиостанций: ведь радиоцентр подчинен Вашингтону, американской юрисдикции. Таковы тонкости вопроса. Все зависит от вас, господин Каммингс. Вот если бы вам удалось найти что-то конкретное, раскрыть заговор восточных секретных служб, тут бы вся Германия пришла к вам на помощь и лично Фольман собственной персоной. Клянусь.

— «Высшая политика», «государственные интересы»…

— Это так. Но я вас пригласил не столько для беседы. Мы тоже кое-что делаем. Да-да, не смотрите на меня скептически. Наши парни опросили около сотни граждан, которые по той или иной причине в те роковые часы проходили, проезжали на такси или частных машинах мимо Английского парка. Мы составили фоторобот одного из возможных террористов. Не хотели бы взглянуть?

Когда в зале погас свет, Ричард впился глазами в экран:

— Черт побери, да ведь это турок!

— Согласен, лицо балканского типа, — осторожно поправил его Фольман.

Он не сказал Фольману — что-то удерживало, — что в воскресенье к нему нагрянул Панковиц с интригующей вестью. Немецкая фирма «Грунд безиц Гмбх унд К°», которой принадлежит здание радиоцентра, долго тянула с выполнением заявки РСЕ—РС на ремонт и профилактику водопроводных труб в подвальных помещениях. И только в роковую субботу, согласно записи в журнале посетителей, мастер с документами сотрудника фирмы в 19.00 прибыл на объект. В руках держал обычный чемодан с инструментами. Пропуск с разрешения Панковица был выписан на Кючюк-оглу, турецкого гражданина.

Если бы Ричард не ушел на свидание, за разрешением выписать турку пропуск обратились бы к нему. Он бы допросил этого парня: почему тот явился в субботу, да еще в столь поздний час. Выходит, те, кто замышлял акцию, кто посылал на объект «гастарбайтера», знали, где в это время будет находиться Каммингс? Быть может, Ирми специально увела его в тот вечер? Потому — неожиданный звонок Фольмана в отель. Неужели Ирми связана с Фольманом? Запутанный лабиринт. Отметки о времени ухода мастера в журнале не было.

— Господин Фольман, я хотел бы иметь портрет этого типа размером, скажем, пятьдесят на пятьдесят. Мы установим его в фойе радиостанций для опознания.

За портретом он решил установить скрытую телекамеру, чтобы следить за реакцией тех, кто будет пристально изучать лицо террориста.

Оставалась еще надежда на экспертизу остатков взрывчатого вещества. Каждое из них несет метки, способные подсказать специалисту, когда, в какой стране или на какой фирме его создали. Ричард нетерпеливо посматривая на телефон, ожидая звонка.

Наконец-то!

— Каммингс слушает… — Нет, это были не эксперты. Он узнал голос Кричлоу. — Джеймс? Где ты? Голова идет кругом, ты мне сейчас вот как нужен!

— Не кричи. Если я кому-то нужен, значит, я здесь, в Мюнхене.

— Где встретимся?

— Давай, по старой памяти, в кафе «Аннаст».

За столиком кафе Ричард с трудом узнал Кричлоу. Годы сделали свое дело. Перед ним сидел пожилой, совсем седой и обрюзгший человек. После приветствий Каммингс кратко изложил свои версии, сомнения и предположения, оставив «за скобками» только Ирми.