Миротворец

Император, ещё минуту назад бывший воплощением космической мощи, сейчас выглядит жалко. Его кожа, утратив мерцающее сияние, стала землистой и дряблой. Тело, прежде наполненное силой, сгорбилось, как у древнего старика. В глазах, где плескалась бездна, теперь только страх и непонимание. Он обнажает свою истинную сущность — ущербное, трусливое создание, всегда прятавшееся за украденной мощью.

— Как?.. — только и может повторять он раз за разом. — Как?..

— Шесть раз мы исполняли с тобой этот проклятый танец, — вместо ответа бросаю я. — Шесть долгих раз… Седьмой будет счастливым… последним, я это чувствую. Не так ли, Лёшка?

Я почти достигаю трона, когда из-за него выступает фигура — светловолосый молодой мужчина в самой обычной одежде: потёртые джинсы с кобурой на поясе, клетчатая рубашка, поношенные ботинки. Его лицо, отражение моего в кривом зеркале, только моложе на 3 года. Физически во всяком случае. Ментально, увы, расклад несколько иной.

— Всё точно по плану, братишка, — негромко произносит Лёшка.

Я с теплом всматриваясь в его лицо. Сколько раз я видел брата мёртвым в своих кошмарах? Сколько раз вспоминал мутные глаза, запавшие щёки, обескровленные губы и следы наркотиков на бледной коже в холодном морге? А теперь он здесь — по-настоящему живой, с румянцем на щеках и тем же озорным блеском в серых глазах, до боли похожих на мои. Моя последняя и самая глубокая рана, наконец, затягивается, и я становлюсь целым.

— Невозможно! — хрипит Император, впервые за всю схватку по-настоящему потрясённый. — Откуда ты здесь взялся? Как ты отключил аркану? Как ты получил этот класс?! Я бы почувствовал… получил уведомление!

Я хочу объяснить, как и почему он проиграл, хочу уколоть его, но вместо этого душу глупый и бессмысленный порыв. Зачем ему знать, что он должен был увязнуть в бою, увязнуть настолько, чтобы не заметить ничего и никого. Зачем ему слушать, через что мы прошли…

— Мертвецам ответы ни к чему, — роняю я, не отрывая взгляда от брата.

Мы оба знаем, что этот момент слишком дорого стоил нам обоим.

Именно потому что ублюдок засёк бы появление Нуллификатора, Лёшка пошёл на величайшую жертву — остался человеком в мире монстров. Всё это время он не брал класс. Никакой. Именно поэтому на его теле нет ни единого устройства, оружия или доспеха, использующего аркану. Ни единой частицы. Кар’Танар настолько привык полагаться на свою возможность чувствовать аркану, что те, кто лишены её, практически невидимы для него.

Лёшка подходит ближе. Не призрак, не галлюцинация измученного разума. А затем из теней за троном выступает ещё одна фигура — Иерофант. Она выглядит измождённой, но решительной. Её кристаллическое лицо покрыто паутиной тонких трещин, сквозь которые сочится бирюзовое свечение.

— Шэндалия… — в голосе Императора звучит что-то между негодованием и отчаянием. — После всего, что между нами было!

— Прощай, мой друг, — тихо произносит она, и на её лице на миг мелькает печальная улыбка. — Я сохраню память о том, кем ты был, а не о том, кем ты стал.

— Пожалуйста… — Кар’Танар внезапно переходит на умоляющий тон, протягивая руку к Иерофанту. — Мы можем всё исправить. Вернуть как было. Ты, я, Эриндор…

— Обрати свои мольбы в другую сторону, — качает головой дева, указывая на нас с братом. — Теперь твоя судьба в руках тех, кого ты считал низшими существами.

— Это не может завершиться вот так, — упрямо возражает Император.

Он пытается говорить властно, но в его голосе сквозит почти детский испуг.

— Только так это и могло завершиться, — отвечаю я, ощущая странное спокойствие. — Никакие империи не могут существовать вечно.

— Объятия смерти одинаковы для всех, королей и нищих, — Лёшка делает шаг вперёд, и его глаза сверкают холодной яростью. — А теперь молись, выродок, сейчас вылетит птичка.

И Кар’Танар молится. Истово, отчаянно, шепчет что-то себе под нос. Даже он верит, что заслуживает спасения.

Усмехнувшись, краем глаза слежу за своим братом, в котором так много от меня.

«В тот день, когда Нулёвка будет приказывать Квазару, погаснут звёзды и Сопряжение перестанет существовать», — звучит в моей памяти голос Ваалиса. Но он ошибся в одном. Нулёвка отдаёт приказ не Квазару, а Коллапсару.

Не спеша, словно совершая ритуал, я достаю из потайной кобуры под расплавленным доспехом старый револьвер — Кольт Миротворец. Чернённый металл, латунные вставки и рифлёная рукоятка, чтоб не скользила в руке. Я знаю его насквозь…

— Этот револьвер принадлежал человеку по имени Олли, — говорю я, поглаживая шершавую рукоять, хранящую тепло чужих ладоней. — Он был мне как отец. Он был первым, кого я потерял, потому что ты решил поиграть в бога.

Ствол поднимается, упираясь точно в центр яйцеобразной головы.

Я чувствую, как его обхватывают тысячи и тысячи незримых рук — всех павших Стрелков, ведущих мою руку к этой финальной точке.

— Именно этот револьвер тебя и убьёт. Не оружие Сопряжения. Не могучий клинок. Ты не достоин их. Ты падёшь от примитивного огнестрела с захолустной планеты, который принадлежал человеку, которого я считал своим настоящим отцом.

Лёшка синхронно достаёт свой собственный револьвер — потёртый, с царапинами на стволе, древний как сама ненависть.

— Подождите! — Император выбрасывает вперёд дрожащие руки. — Я могу дать вам всё! Силу, власть, миры под вашими ногами! Всё, чего только пожелаете!

— Верни мне Накомис, — обыденно говорю я, потому что знаю ответ.

Его лицо кривится в замешательстве.

— Кто? О ком ты? Твоя подруга? Твоя невеста? Она мертва? Я могу создать тебе десяток её копий, неотличимых от оригинала. Я могу…

— Тебе нечего предложить мне, — обрываю его пустые обещания. — Это будет не она.

Страх искажает его черты, когда он понимает, что смерть неизбежна. В отчаянии он вскрикивает:

— Если я умру, эта планета будет уничтожена! Я позаботился об этом! И вместе с планетой взорвётся Сердцу Мироздания! Вы потеряете тысячи миров!

Пустые угрозы меня не трогают, и в глазах Лёшки я нахожу отражение моей решимости.

Бесконечная охота подходит к концу. Прожитые жизни, прожитые смерти, павшие друзья и любимая, разрушенные миры и пепел невинных на зубах — всё вело к этому единственному моменту.

В этот миг схлопываются все временные петли моей жизни. Всё, чем я был, всё, чем я стал, соединяется в одной точке здесь и сейчас — в дуле револьвера, направленного на того, кто отнял у меня всё и заставил проживать этот кошмар снова и снова.

Я отвечаю, и в моём голосе больше нет ярости, нет ненависти, нет злости.

Лишь глубокое и необъятное спокойствие:

— Моими глазами смотрят все Стрелки, кто жил до меня. Моим голосом говорят все, кто носил этот титул. Ты убил их всех. Но они здесь. Со мной. Слышишь? — механический щелчок, с которым я взвожу курок. — Это их прощальный подарок. Это их приговор.