Мировая Война
Шрифт:
— Михаил Афанасьевич, давайте вместе с лейтенантом Нельсоном и лейтенантом Павличенко пообщаемся с сержантом, что зазвал нас сюда, в убежище. Он, все ж, представитель местной власти и военного руководства в одном лице. — Товарищи легко согласились с таким предложением и все, кряхтя, поднялись на ноги и направились в дальний конец помещения, куда удалился сержант.
Оказалось, помещений в убежище довольно таки много — в дальнем конце зала, в который мы попали в начале, две двери ведущих в еще два зала. В одном расположено множество коек с перемещенными сюда из больницы пациентами, вдоль стен стоят высокие медицинские шкафы, до отказа заполненные медикаментами. У дальней от входа стены все заставлено ящиками. В них, возможно, хранятся припасы. Во втором помещении, самом маленьком из всех, не людно — всего пяток нацгвардейцев обступивших большой стол в центре комнаты, на одной стене большая карта города, подле другой
— Сержант. — Кивнул я немолодому вояке, войдя в помещение.
— Сэр! — Козырнув в ответ, нацгвардеец отошел от стола и приблизился к нам. Вблизи, при хорошем освещении стало понятно — мужику уже за шестьдесят. Лицо морщинистое, весь седой, но в глазах огонек. Сто процентов — он был уже в резерве, но успел подсуетиться и утром вернулся в строй. А может по приказу вернули. Кто знает… — Штаб-сержант национальной гвардии Эрл МакТайр.
— Первый лейтенант Майкл Пауэлл. — У Эрла крепкое рукопожатие. И он был первым кто меня либо не признал, либо не считал нужным выражать свое «удовольствие» лицезреть национального героя. Это я так мысленно над собой прикололся — а то звездность все же зацепила меня, пора эту дурь из головы выбивать. Вокруг все люди, и нечего выпендриваться. Надо представить товарищей. — Первый лейтенант Лиам Нельсон, майор НКВД Михаил Охтин, лейтенант РККА Людмила Павличенко. — Сержант коротко пожимает каждому руку, Людмиле он даже чуточку кланяется. Вот старый джентльмен, ха!.. — Мы хотели бы обсудить сложившееся положение, сержант…
— А наши советские коллеги нас поймут?.. — С сомнением поинтересовался Эрл.
— Поймут, я им все переведу…
Беседа выдалась напряженная. Об ужасах бомбежки никто не говорил — не тот момент. Речь шла о дальнейших действиях нашей маленькой группы выживших. Что и как мы должны предпринимать, когда завершится бомбежка. Договориться сразу не получилось — мы как лебедь, рак и щука тащили план действий в разные стороны. Эрл и гвардейцы упирали на то, что в город канадцы быстро не войдут — мосты над рекой Детройт с высокой вероятностью разрушены, в городе все в завалах, дороги разбиты, и нет смысла влезать туда войскам. Поэтому нам вместе с находящимися в убежище мужчинами нужно идти туда и спасать выживших, организовывать процесс эвакуации, искать и объединять войска и дожидаться подхода с севера и юга нескольких, возможно уже связанных битвами с врагом, дивизий. На это я возразил, что у нас с Лиамом приказ уходить из города и мотать как можно дальше. Приказ очень мощный и нарушить его мы права не имеем, хотя и очень желаем это сделать. Вдобавок в главном зале убежища сидят именитые советские конструкторы, чьи жизни подвергать опасности ни я, ни Охтин права не имеем. Майор согласился с этим доводом, но предложил мне забирать конструкторов и мирных жителей, и уходить, а он с товарищами гвардейцами отправится в город, и будет помогать жертвам бомбардировки. Но уже отличным от плана Эрла путем. Он приложит усилия для разворачивания обороны и пресечения попыток канадцев войти в город.
Все логично: сдержать врага — значит дать шанс людям выбраться из города. Но варианты Эрла и Михаила Афанасьевича были полны допущений, главным из которых было недопонимание отношения врага к городу и его жителям. Беспощадное вдалбливание в землю Детройта вместе со всеми жителями совершенно не значит, что канадские солдаты, войдя в город, станут милостиво помогать выжившим. Скорее уж добьют молящих о пощаде людей и продолжат свой путь. Ведь помогать — значит терять время и тратить силы. А враг, похоже, не намеревался этим заниматься… Плюс погрешностью планов гвардейца и НКВДшника была надежда на неведомо где сейчас находящиеся дивизии, прикрывавшие границу севернее и южнее города. Вдруг им категорически не до спасательных операций? Вдруг им отдали приказ отходить? А мы полезем в город, и будем там ждать манны небесной до морковкиной заговени!
Отталкиваясь от озвученных прежде идей, я предложил свой план и его сразу поддержал Лиам. Смысл был прост — защищать и спасать тех, кого можно спасти. В убежище, по словам МакТайра, находилось свыше пятисот человек, большинство которых женщины и дети. А еще есть три десятка больных, которых перенесли сюда из больницы. И ходячих там единицы. Как ни посмотри — но мы уже нашли, кого выручать из беды.
После непродолжительного спора все пришли к единому мнению, что свои силы переоценивать не стоит, и надо заниматься спасением тех, кого можно спасти. Мой план был принят за основу, однако, с некоторыми коррективами.
Начались подготовки к выдвижению. Наиболее сильных и выносливых мужчин отрядили в помощь медикам — предстояло долго и без остановок нести на носилках пациентов больницы. Женщинам и детям пришлось озаботиться
переноской части медикаментов и провианта, хранившихся в ящиках в медблоке. Боевой части нашей группы удалось немножко повысить огневую мощь и запастись боеприпасами.В ящиках штабного блока хранилось множество костюмов химической защиты, десяток армейских рабочих комбинезонов из прочной саржи, ящик противогазов в сумках и старых шлемов Броди. Каски раздали женщинам и детям, но хватило их буквально на четверть людей.
А вот я, Лиам и Людмила решили сменить облик и переоделись в комбинезоны. Наша с Нельсоном форма не подходила для боевых действий и была безжалостно выброшена там же, в бункере. Павличенко же в штатной юбке было ну совсем не комильфо.
От прежнего комплекта формы на мне остались лишь рубашка, крепкие кожаные ботинки, кожная же портупея с кобурой и кармашками под магазины да рубашка со знаками различия. Единственное что я все же еще сохранил от прежней формы — наградные планки. Их я убрал в коробочки с орденами и медалями.
Еще пришлось расстаться своей неудобной сумкой, а вместе с ней и с большей частью вещей. Все что могло мне пригодиться в ближайшее время или не хотелось бросать перекочевало в освобожденную от противогаза сумку. А именно: брезентовый сверток с гигиеническим набором, перевязочный пакет, подаренная гангстерами Счастливчика фляжка, заведомо наполненная медицинским спиртом, запасная пара носков, коробочки с наградами и пачка патронов 45го калибра. Пока укладывал свой небогатый скарб, вспомнил времена до попадания в этот мир, и то, как бережно все мои друзья-реконструкторы носили в таких же противогазных сумках на мероприятиях еду, одежду и прочее. Как же давно это было. Сколько всего уже случилось… Оставалось еще несколько вещей — нож Боуи подаренный в Далласе, новая пилотка с перекочевавшей на нее с воротника кителя лейтенантской планкой, врученная МакТайром фляга с водой в чехле и еще один бинт. Нож и флягу с трудом удалось примостить на ремень, пилотку на голову, а бинт в карман комбинезона. Я был одет, обут и готов выступать. Почти готов. Осталось вооружиться!
В самых глубоко запрятанных ящиках нашлись пять полуавтоматических винтовок Педерсена. Лиам получив две винтовки, позвал меня в дальний угол помещения и, выдав одну, поинтересовался:
— Видел такое когда-нибудь? — Я лишь удивленно покачал головой. Такую винтовку я видел только на очень редких фотографиях в интернете.
— Винтовка Педерсена? С коленно-рычажным механизмом затвора. Питание из 10-патронных пачек подобно Гаранду. — Шевеля мозгами, я все же кое-что вспомнил.
— Не видел, говоришь? Ну не важно. Это так называемая территориальная винтовка. Она стоит на вооружении Национальной Гвардии и только у нее. В армию она не пошла, потому ты ее в СССР не видел и не увидел бы. Калибр.276 Педерсен, иначе 7 на 51. Затвор открывается так, — он плавным, но сильным движением потянул рукоять взведения вверх и назад, затвор открылся подобно тому, как это происходит на немецком Люгере. — Дальше как с Гарандом, дослал пачку, она двухсторонняя, не ошибешься каким концом заталкивать, и закрыл затвор. Спусковой крючок после выстрела нужно отпускать, иначе не взводится. Предохранитель сверху, вот эта деталь поперек затвора, тут просто, нажал с одной стороны, с другой стороны кнопка выступает. Прицельные приспособления как на Гаранде, мушка от Спрингфилда. — И с ухмылкой добавил, — видел бы ты старый прицел — та еще головоломка была.
— Все ясно. Выступила кнопка справа — «safe», слева — «ready». Прицел понятный. Слабые стороны? — Получить проблему с оружием в бою и не знать пути решения не лучший расклад.
— Как обычно пыль, грязь, песок. Ну и пачки по земле не вози, на патронах покрытие из твердой смазки, гильзу может заклинить при экстракции. А так, боятся нечего, вещь надежная.
— Легкая она, и в руке так замечательно лежит. Мне нравится. Ладно, посмотрим что к чему в деле…
Боеприпасы МакТайр выдавал прямо из свежевскрытого ящика — снаряженные 10-ю патронами пачки и, о чудо, тканевые бандольеры емкостью в пять пачек. Повесив крест-накрест на грудь две бандольеры, и распихав в них 10-ть пачек, я физически почувствовал себя гораздо уютнее. Боеприпасы не отягощают солдата, они придают ему весомость, хах!..
Павличенко одетая, вооруженная и снаряженная как мы с Лиамом внешне отличалась от нас же лишь советской фуражкой и ростом. Разобравшись с винтовкой, оная ей понравилась, Людмила все же посетовала, что нет оптики подобно ее излюбленной СВСке…
Чуть меньше чем через час после нашего спуска в убежище наступило время выходить. Все были готовы. Больше не было слышно приглушенных взрывов. Возможно, бомбежка закончилась, а может просто переместилась куда-то дальше.
Основываясь на нормальной человеческой логике, я понимал, что врага на поверхности еще никак не может быть, но все ж выходить из убежища мы решили с максимальной осторожностью…