Мировой порядок

Культурный и политический фон двух стран разнится в важных аспектах. Американский подход к политике прагматичен; Китай предпочитает концептуальность. Америка никогда не подвергалась угрозам могущественных соседей; Китай никогда не оставался сам по себе, без сильного противника у границ. Американцы считают, что каждая проблема имеет решение; китайцы уверены, что каждое решение открывает дорогу новому комплексу проблем. Американцы реагируют на текущие обстоятельства; китайцы концентрируются на эволюционных изменениях. Американцы намечают повестку дня, руководствуясь практическими, «достижимыми» целями; китайцы постулируют общие принципы и анализируют, что из них следует. Китайское мышление сформировано частично коммунизмом, но частично опирается на древнюю традицию – все в большей степени; ни то, ни другое не присуще американцам.

Китай и США лишь недавно с исторической точки зрения стали полноправными участниками международной системы суверенных государств. Китай считает себя уникальным и во многом пребывает в собственной «реальности». Америка также полагает себя уникальной, «исключительной», однако придерживается морального обязательства распространять свои ценности по всему миру, зачастую забывая о raison d’etat. Два великих общества с разными культурами и идеологиями претерпевают фундаментальные внутренние корректировки; потенциальное соперничество или новая форма партнерства между ними сформируют перспективы мирового порядка двадцать первого века.

Китаем в настоящее время управляет уже пятое поколение лидеров, считая с революции. Каждый предыдущий руководитель формулировал особое, свойственное его поколению, видение потребностей Китая. Мао Цзэдун был полон решимости искоренить существующие институты, даже те, которые создал сам, чтобы они не «погрязли» в бюрократическом наследии Китая. Дэн Сяопин осознал, что Китай не сможет сохранить свою значимость, если останется в международной изоляции. Его усилия имели четкий фокус: не хвастаться, чтобы другие страны не забеспокоились, не требовать первенства, но активно модернизировать общество и экономику. Исходя из этой установки, Цзян Цзэминь, назначенный в ходе конфликта на площади Тяньаньмэнь, с 1989 года прилагал активные дипломатические усилия на международном уровне и всячески добивался укрепления положения коммунистической партии внутри страны. Он привел КНР в международную государственную и торговую системы в качестве полноправного члена обеих. Ху Цзиньтао, выбранный Дэном, умело успокоил опасения мирового сообщества по поводу роста влияния Китая и заложил основу для концепции нового типа отношений, провозглашенной Си Цзиньпином.

Си Цзиньпин стремится опираться на это богатое наследие и инициировал масштабную программу реформ, сопоставимую с реформами Дэна. Он предложил систему, которая, воздерживаясь от демократии, будет более прозрачной и в которой результаты будут больше зависеть от юридических процедур, чем от сложившихся личных и семейных отношений. Еще он бросил вызов многим установившимся социальным институтам и практикам (в частности, государственным предприятиям, этим вотчинам региональных чиновников и средоточиям коррупции); смелое видение, несомненно, принесет стране некоторое количество проблем и неопределенности.

Состав китайского руководства отражает эволюцию Китая в сторону участия в решении – и даже формировании – глобальных вопросов. В 1982 году ни один член Политбюро не имел высшего образования. На момент написания этой книги почти все они окончили институты, многие получили ученые степени. Высшее образование в Китае основывается на учебных программах западного образца, а не на традициях мандаринской системы (и не на учебных планах коммунистов, предлагавших собственную форму интеллектуального «инбридинга»). Это очевидный разрыв с прошлым Китая, когда китайцы гордились своим «патриархальным» восприятием мира, лежащего за пределами «синоцентричной» сферы. Современные китайские лидеры, безусловно, знают историю родной страны, но не являются ее пленниками.

Долгосрочная перспектива

Потенциальные трения между существующими и возникающими центрами силы не новы. Возникающая сила неизбежно вторгается в некоторые сферы, прежде считавшиеся исключительной прерогативой существующей. К тому же эта возникающая сила подозревает, что ее соперник может попытаться ей помешать, пока не стало слишком поздно. Исследование Гарвардского университета показало, что в истории пятнадцати случаев взаимодействия возникающей и существующей сил десять закончились войной.

Поэтому неудивительно, что стратеги с обеих сторон ссылаются на модели поведения и исторический опыт, предсказывая неизбежность конфликта между двумя обществами. Китайцы интерпретируют многие американские действия как стремление воспрепятствовать подъему Китая, а американская пропаганда прав человека трактуется как подрыв китайской внутриполитической структуры. Некоторые крупные фигуры именуют так называемую «политику переориентации» [95] Америки провозвестником решающей схватки, призванной навеки обречь Китай на второстепенную роль; это тем более примечательно, потому что на момент написания книги никаких крупных передислокаций воинских частей не проводилось и не планировалось.

95

В своей речи 13 февраля 2009 года государственный секретарь США Хиллари Клинтон объявила о «переориентации на Восточную Азию» как о региональной стратегии администрации Обамы. Впрочем, теоретическое обоснование этого шага до сих пор в полной мере не разработано.

С американской стороны есть опасения, что новый Китай будет систематически оспаривать превосходство США и тем самым подрывать безопасность Америки. Многие рассматривают Китай, по аналогии с Советским Союзом времен холодной войны, как государство, рвущееся к военному, а также экономическому доминированию во всех близлежащих регионах, следовательно, помышляющее о гегемонии.

Обе стороны укрепляются в своих подозрениях военными маневрами и оборонными программами. Даже когда те выглядят «нормальными», то есть включают меры, которые любая разумная страна предпринимает в защиту национальных интересов, такие маневры и программы анализируются в терминах сценариев конфликта. При этом каждая сторона совершает определенные шаги, чтобы односторонние действия не вылились в очередную гонку вооружений.

Сторонам следует вспомнить десятилетие перед Первой мировой войной, когда постепенное нарастание подозрительности и скрытых конфронтаций в конце концов привело к катастрофе. Лидеры Европы загнали себя в ловушку своим военным планированием и нежеланием разделять стратегию и тактику.

Два других фактора также способствуют сохранению напряженности в китайско-американских отношениях. Китай отвергает предположение, что международный порядок должен строиться на распространении либеральной демократии и что международное сообщество обязано навязывать всем данную концепцию и особенно идею прав человека. Соединенные Штаты вполне в состоянии толковать свои взгляды на права человека максимально широко – ради стратегических приоритетов. С учетом истории и убеждений ее народа, Америка, конечно, никогда не отречется от этих принципов как таковых. Что касается Китая, точку зрения китайской элиты на этот вопрос высказал Дэн Сяопин:

«На самом деле национальный суверенитет куда важнее прав человека, но Большая семерка (или восьмерка) часто нарушает суверенитет бедных и слабых стран третьего мира. Рассуждения о правах человека, свободе и демократии предназначены лишь для маскировки интересов сильных и богатых стран, которые используют эти лозунги, чтобы запугивать слабых, и которые добиваются гегемонии, проводя силовую политику».

Между столь полярными воззрениями никакой официальный компромисс невозможен; но не допустить перерастания разногласий в конфликт – одна из важнейших задач лидеров обеих стран.

Другой насущный фактор – это Северная Корея, к которой, безусловно, применим афоризм девятнадцатого века – как сказал Бисмарк: «Мы живем в замечательное время, когда сильный слаб из-за своих сомнений, а слабый становится сильнее, потому что дерзает». Северная Корея не признает никаких принципов легитимности правления, даже заявляемых коммунистических. Ее главное стремление состоит в создании нескольких атомных бомб. У нее нет достаточного военного потенциала, чтобы воевать с Соединенными Штатами. Но наличие ядерного оружия имеет политическое значение, намного превышающее его военную полезность. Оно стимулирует Японию и Южную Корею на разработку собственного ядерного арсенала. Оно позволяет Пхеньяну «дерзить» сверх всякой меры, подталкивая к новой войне на Корейском полуострове.