Миры Осма. Безмятежность теней
Шрифт:
— Луд да Огрос, стою за свою честь и правду! — вышел ему навстречу сын магистра Атиса.
Они были молоды, примерно одного возраста, оба в добротных доспехах и с мечами. На нагруднике, накидке и щите Закра красовался чёрный бык на золотом поле. На нагруднике, накидке и щите Луда большой, тёмный охотничий пёс на сером поле. Бык против пса и пёс на вид был явно мощнее. Луг примыкал к лесу и решено было биться прямо здесь, на ещё едва оттаявшей земле, с проступившей сквозь редкие, тёмные проталины пожухлой, прошлогодней травой. Пятеро эктян и семеро атисцев стояли друг против друга, а достойные горожане сошлись в схватке прямо между ними. Три высокие, старые берёзы были как раз за спинами атисцев. Закр лишь защищался, а Луд постоянно атаковал. Исход поединка был явно предрешён, настолько слабым показал себя Закр с самого его начала. Атисцы уже стали насмехаться над трусливым эктинцем, что
— Сдавайся и сохранишь свою жалкую жизнь! — потребовал победитель.
— Быстрее, нападайте! — внезапно визгливо закричал Закр, едва страж направил свой клинок ему прямо в лицо.
Пятеро наёмников советника бросились в атаку и один из них сразу оттеснил Луда. Семеро стражей, которых привёл с собой атисец, не раздумывая выхватили оружие и сшиблись с врагами. На что рассчитывал с трудом успевший подняться на ноги советник, имея меньше воинов, стало ясно, после того как из-за трёх берёз в спину стражам ударили ещё шестеро эктян. Те незаметно подобрались от леса, а увлечённые схваткой достойных господ стражи и не ожидали такого коварства. Их подлое нападение было столь неожиданным, а удары столь точны, что с шестью стражами было сразу же покончено. Безусловно, они пытались яростно сопротивляться, а потому четверо были убиты, а двое тяжело ранены. На ногах остался лишь сам Луд и всего один легко раненный страж. Не пожелавший умереть героем воин вскоре запросил пощады и сдался на милость победителей. Окружённому врагами Луду ничего другого не оставалось как договариваться с подлым и ненавистным ему врагом.
— Брось меч или тебя добьют! — крикнул явно проигравшему эту схватку противнику советник. — Бросай и извиняйся за свою дерзость!
— Ты победил, но столь подло, что этой победой опозорил своё имя и родовой герб, — бросил под ноги Закру свой меч атисец. — Извиняться не намерен. Месть моя будет скорой, не обольщайся. Жалкий трус, вот кто ты!
— Ха! Победителей не судят побеждённые. Отберите у них всё! Оставьте их голыми. Караваны ещё не начали свой ход и дороги пусты. Пусть их накажет холод! Ха-ха-ха! — злобно рассмеялся Закр на прощанье, а его люди охотно вторили господину.
— Тебе не сойдёт с рук такое беззаконие! — крикнул на это взбешённый Луд.
Эктяне раздели и живых, и мёртвых, забрав у побеждённых даже исподнее. Вздумавшего сопротивляться такому позору Луда ещё ко всему и избили. Тяжело хрипя проклятья, валяясь на перемешанном с кровью и грязью, рыхлом снегу, он сильно пожалел, что не погиб с мечом в руках. Из леса подъехала повозка, предусмотрительно захваченная абсолютно уверенным в своей подлой победе советником. Туда сгрузили добычу, двоих тяжело раненных эктинцев и одного мертвеца из своих же воинов. На обагрённом кровью лугу остались мертвецы побеждённых, трое раненных стражей, и избитый глава городской стражи города Атис. Израненный, но всё ещё способный держаться на ногах страж помог своему командиру подняться. Тащить на себе двоих тяжело раненных товарищей у них не было никакой возможности, хоть бы и самим добраться домой. Повозка Закра, злобный смех которого всё ещё звучал где-то вдали, скрылась за поворотом. Словно холода этим двоим было мало, посыпал мелкий, колючий снег.
Они не шли, а передвигались перебежками, отчаянно пытаясь согреться. Несчастных бил озноб, а челюсти так дрожали, что те и слова уже сказать не могли. Темнело. Бледные и усталые они упорно продолжали свой путь к Атису. Очень хотелось спать, но оба понимали, что прилечь голышом в снег — равнозначно смерти. Упорно ступали по леденеющей к ночи тверди, почти не чувствуя ног, падая и всё больше замедляясь. Их взгляды стали бессмысленными. Они брели по дороге лишь на силе воли, бессознательно угадывая по едва заметным следам своё спасение.
Воскресший вор
Воскресший вор
Ганза. Агрия. День второй
Смеркалось. Внезапно посыпал редкий, мокрый снег. Трое нищих с интересом осматривали большую канаву, что располагалась вдали от города. В неё выгребных дел мастера свозили на своих вонючих телегах всё дерьмо Ганзы. Сюда же вывозили казнённых
в городе преступников. Им не полагалось погребение, ведь те были грешниками. Причём грешниками являлись и многие, если не все достойные горожане, но такое не принято было замечать. Казнённые при жизни признаны злодеями, тогда как горожане считали себя, несмотря ни на что, добропорядочными людьми. Поэтому даже самого последнего грешника Ганзы, особо из достойных горожан, ждало скорбное место и обряд погребения, а любого, даже самого безобидного, хоть бы и единожды оступившегося вора, ждала казнь, канава и падальщики. В разгар лета воняло здесь ужасно, но сейчас холодная, начавшая к вечеру подмерзать жижа лишь слегка пованивала.— Позавчера утром повесили одного, другого обезглавили. Мошеннице руки отсекли, такое вряд ли отыщем. А вот вора и убийцу запросто. Они уже должны быть здесь, — прогнусавил один из закутанных в тряпьё бродяг. — Каждый хватает по мертвяку и тащит к Роху.
— Выгребной на этот раз выбросил их не здесь, если вообще привозил, — пролепетал худосочный малый, с выпученными глазами.
— Привозил конечно, только может нужно было ещё до темноты прийти, — язвительно заметил третий оборванец, согбенный словно старик. — Да и зверьё могло растащить ещё до нас.
— Ага, нужно было с самого утра тут задницы морозить. Ха-ха-кха! Кха! — закашлялся от смеха гнусавый. — А ещё лучше… кха-ха… ещё лучше поселиться у канавы! Кхе-кха-ха!
Двое его товарищей также зашлись не менее противным, издевательским хохотом.
— Зверьё здорово бы наследило и… Да вот же они, красавцы! — вдруг ткнул пальцем куда-то в самый конец канавы тот, что с выпученными глазами.
— Ох не даром такие глазищи у тебя Сир! — радостно хлопнул в ладоши гнусавый. — Тащим, пока не замёрзли вместе с ними! Головы того знакомого убийцы не вижу, да и хрен с ней! — с досадой махнул он дрожащей рукой.
Глазастый Сир и тот, что был не так уж и стар, хоть и передвигался согнувшись, как могли быстро подбежали к уже слегка припорошенным снегом мертвецам. Каждый схватил себе по одному за ноги. Гнусавый всё же осмотрелся, в надежде найти голову мертвеца. Он было рванул к торчащей из раскисшего по весне дерьма кочке, но то оказался камень. Сир, волочивший из канавы убийцу, радостно хрюкнул. Он остановился и выкинул под ноги гнусавому голову казнённого.
— Ну, Сир, ну вирун глазастый! — обрадовался и гнусавый. — Скажу Роху, чтобы плюхнул тебе кусок получше.
Снег прекратился также внезапно, как и начался. Лёгкий ветерок, заставивший бродяг поплотнее укутаться в их рванные лохмотья, разогнал остатки облаков и открыл их взору месяц в окружении тысячи звёзд. Однако эти оборванцы были равнодушны к великолепию ночного неба и всё что их волновало — предстоящий сытный ужин.
Убийцу и вора убрали с помоста в день казни, но в канаву они попали лишь сегодня пополудни. За пару дней, и особенно ночей, их безжизненные тела уже здорово окоченели. Бродяги спешили, стараясь выслужиться перед поваром. Рох, прозванный потерянными Мясником, уже ждал их у большого, плоского камня. Здесь он постоянно разделывал трупы. Летом это были туши убитых, либо просто найденных бродягами животных, зимой ценились и трупы людей. Казнённые злодеи в голодное время были как раз кстати. Селение потерянных располагалось недалеко, и повар уже ждал их, нетерпеливо поглаживая свой огромный живот.
— Чего так долго? — поднял свой большой топор жирный Рох.
— Да пока нашли их в темноте, — заискивающе оправдывался гнусавый. – Канава большая, а где их выгребной скинул мы и не знали.
Бродяги подтащили трупы к камню, а повар сразу принялся разделывать один из них, тот что без головы. Троица же рванула к большому чану, что стоял на грубой печи, прямо посреди селения. Они добавили воды, развели огонь и ждали. Чан был, пожалуй, главным сокровищем в селении этих оборванцев. Уже скоро вместе с Рохом они перенесли в чан разделанную мертвечину, оставив у камня лишь внутренности. Да и те будут съедены самыми последними из нищих с бульоном, который Рох приготовит позже. Добавив в чан соли и аппетитных трав, Мясник вернулся ко второму мертвецу. Троице было доверено помешивать закипающее варево. На запах еды, из многочисленных землянок и хижин, в надежде выменять или выклянчить у Роха хотя бы миску будоражившего их вечно голодные желудки бульона, стали выползать другие нищие. Рох положил второго мертвеца на камень, и хотел было деловито приступить к его разделке, как тот внезапно ожил. Даже этот большой, жирный, злобного вида человек, от неожиданности выронил свой топор и с ужасом в глазах стал пятиться прочь. Остальные нищие также заметили поднявшегося на ноги мертвеца и живо расступились. После того как шок уступил место страху, они начали истошно кричать: