Миры Осма. Безмятежность теней
Шрифт:
— Ч… что… что это? — промямлил слегка протрезвевший здоровяк. — Че… че… человек?
Яркое пламя в печи позволяло хорошо разглядеть покрытые шрамами, грязные культи и спутавшиеся с лохмотьями, пепельно-грязного оттенка волосы на прижавшейся к полу, безухой голове. Но самым неприятным и даже ужасным было лицо. Несмотря на слипшиеся, свисавшие до самого пола пряди, оно, безглазое, безносое, с провалившимися в рот губами, было обращено прямо к наёмнику.
— Человек? Ха-ха-ха! Человек?! Ха-ха-ха! Человек! Ха-ха-ха! — зашлась в новом приступе смеха троица.
Тодо неуклюже поднялся и, прислоняясь к сене, с выпученными не то от ужаса, не то от удивления глазами, попятился к двери.
— Не бойся её, воин, она сама всего боится! Ха-ха-ха! — надрывалась от смеха Ката.
Она поднялась и
— Гадить нам вздумала!? — в следующее мгновенье пришла в ярость она, бросив монету Тури.
Злобно молотя по лохматому обрубку носками своих добротных сапог, так что мелькали лишь культи, да лохмотья, Ката вытолкала хрипло визжащую калеку за двери. Ещё долго колотила бы ту ногами, возможно и до смерти, но жертва неожиданно резво, пусть и припадая в застывшую к ночи грязь, рванула прочь. Догонять её Ката не стала и лишь осыпала вдогонку самыми страшными проклятьями.
— Пусть кто-нибудь приберётся после этой заразы, — всё ещё зло заявила она вышедшему с остальными Тури.
— Конечно, — кивнул тот, возвращая её монету. — Я распоряжусь.
— Мне пора, сестра, — тронул её за плечо Энц. — Ждите меня у западных ворот.
— Да, я запомнила, — уже мягче ответила та. — Удачи тебя, брат, и пусть боги будут на нашей стороне.
— По крайней мере, пусть Монк позаботится о наших кошелях, — лишь губами улыбнулся слуга.
— Всё получится, — словно зеркало отразила она его странную улыбку. — Но помни, брат, не убивай ублюдка. Смерть слишком простая расплата для этого вируна. Мы должны выманить его из города.
— Да, да, да, — раздражённо махнул ей на прощанье Энц.
Тодо, уже почти трезвой походкой, поплёлся за ним. Ветер продолжал гнать по ночному небу серые облака. Холод слегка добавил сознанию наёмника ясности. При отсветах костров он смог лицезреть всю жутковатую картину странной жизни в селении потерянных. А ведь до этой ночи не бывал он здесь ни разу и оттого так впечатлило воина представшее его протрезвевшему взору подобие жизни. Теперь, бредя за своим спутником, он растерянно посматривал в выпученные, с безнадёжной тоской уставившиеся в никуда глаза, обтянутых кожей и лохмотьями живых скелетов. Иные из отчаявшихся слабаков поглаживали свои вздувшиеся от голода животы и каждый мог уже этой ночью превратиться в ужин для живых. Замечал он и снующих под ногами, в тщетных попытках обокрасть гостей из города, сорванцов. Дети нагло хватали ночных гостей за накидки, ощупывали, пытаясь выяснить чем можно поживиться. Энц резко ударил одного из них, того, который пытался уже сорвать кошель с его пояса. Малолетняя свора разбежалась, но к ним начали приставать их матери. Теперь наёмник нервно шарахался от настойчиво предлагавших им развлечься, отвратных на вид, быстро демонстрирующих на холоде свои «прелести» потаскух. Стало заметно холоднее, а в голове наёмника к удивлению добавилось отвращение. На выходе из селения их облепила толпа попрошаек. Слуге пришлось припугнуть их обнажённым клинком и только так они смогли отделаться от нежеланной компании.
— Как мы здесь очутились? — наконец спросил он спутника, нервно оглядываясь по сторонам.
— Ты решил прогуляться со мной за стену, — явно насмехался над пьяницей Энц. — Мы договорились, что ты поможешь мне в одном деле за выплату всех твоих долгов. Потом выпили за удачу в этом самом деле. Было весело и пошли прогуляться.
— Да? — тщетно пытался восстановить события этого вечера Тодо. — А что за дело? Выплата долгов? У меня-то и ножа сейчас нет, если что по охра…
— Да нет, нужно вывезти кое-что из города, — перебил его криво ухмыльнувшийся слуга. — Там делов то на одну ночь.
— Вывезти и такая плата? — с трудом соображал наёмник. — Не краденное ли…
— За кого ты меня принимаешь, друг?! — деланно возмутился Энц. — Я по-дружески хочу тебе помочь, но ты отказался принимать мои монеты без работы. Вот я и придумал тебе занятие. Хотя, чем больше я с тобой общаюсь, тем меньше уже хочется помогать.
— Ладно, ладно, извини, — постарался отбросить
все сомнения не особо умный Тодо. — А почему твоя сестра там и так странно оде…— Так вымокла видно, вот и одела то, что Тури предложил, пока своё сохнет, — предположил Энц. — А может поизносилась и другой одежды не нашлось.
— Ну да, ну да, — вроде бы охотно поверил наёмник. — А что за калека и как такое с ней случилось? Кто её так изуродовал? Болезнь, холод? А может… пожирали её частями те, что по рассказам не брезгуют и мертвецами? И если так, то почему не съели полностью и оставили…
— Ката сначала отрезала ей язык, потом нос и уши, — походя, словно о пустяках, поведал ему слуга. — Затем, спустя ночь, отрубила руку. Ещё через пару дней другую, а позже принялась за ноги. Она отпустила её, и мы были уверены, что эта тварь сдохнет, причём очень скоро. Однако такие ведьмы крайне живучи. Очень, очень живучи. Но поверь мне, друг, она молится каждый день и ночь о смерти.
— Так почему же не убьёт себя? — едва поспевал за ускорившим шаг Энцем наёмник. — Сиганула бы в реку и избавилась бы от всех страданий, раз и навсегда.
— Хах! — вскинул руки слуга. — Она пыталась, я уверен в этом, и не раз. Только вот такие мрази крайне трусливы, а смерть — это поступок.
— Но кто она и почему вы так с ней? — продолжил допытываться Тодо.
— Наша мать, для которой и этого мало, — преисполненным ненавистью голосом ответил спешащий в город слуга.
Наёмник умолк, поражённый таким ответом. Он молчал до самых ворот, лишь с опаской поглядывая на спутника. Его голова пусть и не прояснилась полностью, но от беззаботности пьяного человека не осталось и следа. От его нового «друга» веяло опасностью. Тодо чувствовал это настолько сильно, что предпочёл бы сбежать и забыть. Однако тот же страх не позволял ему даже раскрыть рот и отказаться. Молчал и Энц, обдумывавший подробности предстоящего дела. Обрадованные скорым возвращением ночных ходоков стражи подивились конечно так скоро протрезвевшему наёмнику.
— Жди меня ближе к полуночи пятого дня у твоей любимой питейной, друг. Долго жди, ещё и за полночь, — бросил наёмнику Энц, расставшись с ним в городе. — И не вздумай напиться раньше, чем покончим с нашим делом!
Сам Тодо ещё долго не мог успокоиться и неуверенно топтался на безлюдной мостовой. Хотелось вновь забыться в, казалось, так призывно шумевшей таверне весельчака Лито. И всё же он нехотя зашагал прочь, ведь тот вряд ли поверит очередным обещаниям пьяницы. Заложено было всё и даже ремень, а сам наёмник подпоясан был обычным куском верёвки. Занимать теперь не у кого, и так должен всем и каждому. Оттого, как ни удивительно, дурно пахнущее дело с опасным «другом» представлялось всё более приемлемым. Когда же наёмник добрался до своей комнатушки, то вспомнил, что платить за неё нечем. Усталый и сонный бухнулся на койку, уже в полном согласии с успокоенным весомыми доводами о щедрости нового «друга» разумом.
Глава третья. «Справедливый суд» города Рора
Глава третья
«Справедливый суд» города Рора
Рор. Агрия. День третий
Советник по закону города Рора уже много лет страдал ужасными головными болями. Он даже ездил к знаменитому дуврскому лекарю, в надежде на излечение, но и тот смог лишь ненадолго избавить его от ужасной боли. Советник принимал по нескольку отваров в день, часто отдыхал, не ел красного, почти не пил столь любимого им вина, неукоснительно следовал всем советам лекарей. Он истово молился всем богам, причём тут же, как только боль возвращалась, их и проклинал. Часто вместе с головной болью у него кружилась голова и накатывала тошнота, а слабость поражала стареющее тело. По этой причине, бывший раньше весёлым и жизнерадостным человеком, советник стал злобным и раздражительным. Сегодня, как обычно, он сразу с утра опоил себя целебными отварами и после завтрака направился в ратушу. Здесь, в одном из просторных залов, вершился суд города Рора, а советник исполнял роль судьи. Голова его пока не болела и это успокаивало. В зал ввели троих преступников в кандалах, следом вошёл мальчишка и сам магистр, а также слуга местного торговца.