Миры Роджера Желязны. Том 17

— А я и есть вечный сеятель смут, — согласился Аззи. — Но то, что я рассказал только что, — чистейшая правда, я ни вот столько не приврал!

Илит какое-то время молча переваривала его слова. Она сделала два глотка из бокала с охлажденным нектаром — этот хмельной напиток делался в Вавилоне из амброзии до того, как Александр Македонский сравнял с землей крепостные стены города и истребил все запасы нектара и все питейные заведения, где его пили, — очевидно, в рамках тогдашней кратковременной антиалкогольной кампании (отчего всем антиалкогольным кампаниям всех времен предназначается такая короткая жизнь?).

Наконец Илит спросила:

— Если все сказанное тобой — правда, то дело обстоит крайне серьезно.

— А я про что толкую? Но ты понимаешь, что я в весьма затруднительном положении. Мефистофель мой коллега, мы с ним вроде как заодно, и было бы некрасиво с моей стороны настучать на него Верховному Совету, будь он даже трижды не прав. Однако и во мне, Илит, бьется сердце, исполненное горячего стремления к правде и справедливости — стремления не менее горячего, чем твое!

— Брось! — отмахнулась Илит. — Ты и все ваше бесовское племя об одном и думаете: как исказить истину и сотворить зло!

— Да, но с какой целью мы искажаем истину и творим зло? Чтобы воссияла правда! — воскликнул Аззи, привыкший прибегать к парадоксам всякий раз, когда обыкновенная логика была против него. — Просто мы, нечистая сила, идем к правде своими путями, хотя цель у нас с вами общая!

Илит не согласно мотнула головой, но ее улыбка говорила о симпатии к Аззи.

— Ты всегда был чертовски красноречив, этого у тебя не отнимешь!

— Демон, который не лжет во имя красоты, не заслуживает названия духа зла. Но мой рассказ о Мефистофеле — неприукрашенная правда.

— И все же я не могу взять в толк, чего ради Мефистофель пошел на нарушение правил? — произнесла Илит. — Если он спасет руками Фауста Кристофера Марло, это будет по-настоящему добрым делом — ведь драматург проживет дольше и успеет написать еще несколько прекрасных пьес!

— Ты видишь лишь одну сторону медали, — возразил Аззи. — Поскольку Марло отчаянный нигилист и подвергает осмеянию все добродетели, то и его новые пьесы будут служить возвеличению порока, а не прославлению добродетели.

— Аззи, — сказала Илит, — ты столько наговорил, что мне следует все хорошенько продумать и решить, как использовать полученные от тебя сведения.

— Используй по своему усмотрению, — посоветовал Аззи. — Я свою совесть очистил. Что, допиваем и в разные стороны? Думаю, у тебя тоже хлопот полон рот.

Илит кивнула, допила охлажденный нектар, и оба вышли из вавилонского питейного заведения.

А за перегородкой зашевелился тот, кто сидел в соседней кабинке и подслушивал. Это был совсем маленький человечек с русой бородищей, одетый в толстую кожаную куртку и в сапогах с голенищами до бедра.

— Хи-хи-хи, теперь я тебя насквозь вижу, лисья морда! — тихонько пробормотал Рогнир — потому что это был именно он. — Вот куда ты клонишь! Насквозь тебя вижу, Аззи! Эти козни ты затеял в корыстных интересах и своего брата беса продал, чтобы выгадать на падении другого!

С тех пор как Аззи насильно уволок его расчищать поле после шабаша ведьм, все в жизни Рогнира пошло кувырком. На пирушку гномов в Монпелье он, конечно, опоздал. Там собирались разные кланы, но к его приходу все разошлись. Он увидел лишь раскиданные по залу пустые винные бочонки. По дороге домой ему пришлось рыть много новых туннелей, а дома поджидала новая беда — кто-то в его отсутствие забрался в сокровищницу и унес все добро. Разумеется, сокровища были зарыты еще в нескольких местах — ни один порядочный гном не зарывает все свои драгоценности в одном месте; однако потеря была все же существенной. У Рогнира сложилось ощущение, что его невзгодам теперь не будет конца.

Грубое обращение Аззи на Ведьмином шабаше тоже все еще не давало покоя гному. Он мечтал отомстить обидчику — о, у гномов долгая память на обиды! Скорее горы разрушаются водой и выветриваются, чем гном забывает обиду.

И теперь Рогнир довольно потирал руки: у него есть сведения, с помощью которых можно основательно подгадить паршивому черту! Надо только правильно использовать услышанное.

Поразмышляв, он составил план действий, вышел из таверны и направился прочь из Вавилона. За стенами города он нашел вход в подземную систему туннелей, прорытых гномами, — эти туннели ведут куда угодно как в пространстве, так и во времени. Рогнир чрезвычайно спешил — у него в голове созрел отличный план.

Глава 3

Харон принял в тот день на борт довольно занятных покойников. Он подобрал троих рыбаков, утонувших у берегов Спарты, где их застигла пришедшая с севера внезапная буря.

У рыбаков не оказалось ни гроша, чтобы оплатить переправу через Стикс, но они божились, что за них заплатит двоюродный брат, некий Адельфий из Коринфа, который заведует благотворительным фондом обеспечения паромной перевозки мертвых душ. Они пояснили, что требуемый с каждого за переправу один обол уже помещен на банковый счет в Коринфском филиале Главэллинбанка. Харону остается только зайти туда или послать своего представителя, и можно в любой момент получить сполна плату за их перевоз.

Харону это пришлось очень не по душе. Он был старомоден: деньги на бочку, и никаких кредитных карточек. Видать, эти рыбаки норовят его надуть и проехаться бесплатно!.. Сперва Харон наотрез отказался перевозить сомнительных пассажиров. Но в его команде, набранной из мертвых душ, был один банкир по имени Озимандия — однофамилец царя, убитого на Корфу во время мятежа, зачинщиками которого были греческие шпионы. Этот краснобай убедил его, что рыбаки предлагают разумную сделку. И все равно Харону это было не по душе. Старик крепко отставал от времени — он очень удивлялся, что в тех странных портах странных городов, куда ему временами приходилось заходить для починки парома, отказывались принимать оболы и насмешничали: дескать, ну и чудные у тебя деньги, старикан, такие нынче не в ходу!

Но это были досужие сетования. Настоящая беда заключалась в том, что паром пропорол днище на камнях и сел на мель в том месте Стикса, где никаких камней и мелей сроду не водилось.

Место, куда паром мертвых занесло явно по чьей-то злой воле, было совсем гиблое.

Громко и противно хлюпала вода в болотистом затоне. Кругом темень — на хмуром низком подземном небе светила тощая подземная луна. Неутомимый легкий бриз пованивал дохлой рыбой, и белые барашки невысоких волн ошлепывали борта корабля. Поблизости на берегу на корявых деревьях висело несколько удавленников, они размахивали руками и умоляли снять их с веток. Но у Харона на борту своих покойников было более чем достаточно: десятка три на его не очень-то большом суденышке. Одни тени резались краплеными картами в дурака на полубаке, другие, по пояс голые, сидели и болтали, свесив ноги за борт, третьи спрыгнули в воду и играли в поло в болотной жиже — с визгами и криками, причем мячом служила чья-то мертвая голова, которую они выудили из реки.

Харон направился к Фаусту и накинулся на него:

— Это все ваша вина! Что теперь будем делать?

— Я тут бессилен, — отвечал Фауст, — это вина проклятого демона Аззи. Мерзавец наворожил мне несчастье! Или подсунул некачественного духа странствий.

— Ну и вышвырните этого духа за борт к такой-то бабушке! — завопил Харон.

— От этого будет совсем худо, — сказал Фауст, огорченно качая головой.

— Куда уж хуже? Вы не философствуйте, доктор, а решайте, как нам быть, и побыстрее! А то за борт вышвырнем вас!