Миряне – кто они? Как в православии найти самого себя. Современные истории

– А с тех пор вы ни политикой, ни правозащитной деятельностью не занимаетесь?

– А я и не занималась политикой никогда. Я сроду не была членом никакой политической организации. Я просто писала стихи. И сейчас продолжаю это делать. А что касается петиций в защиту конкретных людей – то и сейчас некоторые подписываю. Только сейчас это не считается преступлением, и моя подпись обычно – одна из тысяч.

– «Серый – цвет надежды» перевели на несколько языков, издали в 18 странах – но не в России…

– Да, «Серый…» ни разу не был издан в России. Не могу знать почему. Но в интернете эта книга свободно есть, так что свой долг перед читателями я выполнила.

А что касается того, чтобы без сожаления расстаться с публичной жизнью, достаточно пережить один прекрасный день в Париже, когда у тебя день рождения и хочется чашечку кофе, а вместо этого – презентация книги и одиннадцать интервью в один день, причем три из них – телевизионные. Ты только успеваешь нос напудрить… А надо еще как минимум иметь достаточно терпения, потому что корреспондент может задать любой вопрос. И вот когда на десятом интервью умная дама спрашивает: «А как же вы выдерживали без секса? У вас, наверное, была там в политзоне лесбийская любовь?» – я произношу мысленно свои любимые слова: «Диагностика. Разозлилась. Стоп», – и мне уже не хочется вцепляться ей в глотку, и я уже спокойно говорю: «Нет, знаете, у нас это не принято». Главное, мне надо проверить, правильно ли она записала имена заключенных, которые еще сидят.

В общем, публичная жизнь – это каторжная работа!

– А когда вы вернулись в Россию, вас здесь уже не публиковали?

– Да, когда я возвращалась, я знала, что меня не будут издавать. Потому что тут я уже не угодила либералам. Мне с ними не по пути было, это я еще на Западе поняла. Я не разделяю коммунистических идей, но говорить, что русские – не тот народ, извините, я тоже не буду никогда.

– А вам предлагали так говорить?

– Да. Не сразу, конечно. Лобовое предложение было году в 1989-м в Америке, я туда ездила на презентацию своей книги. «Рэндом Хаус», самый в то время большой издательский дом в США, издавал мою книжку. И директор «Рэндом Хаус» господин Бернштайн говорит: «Ирина, ваша книжка может стать бестселлером, и это от нас зависит, и я надеюсь, что вы тоже пойдете нам навстречу. Мы хотим поручить вам открыть „Хелсинки вотчинг групп" в Англии. Будете у нас профессиональной правозащитницей, это большие деньги».

А «Хелсинки вотчинг групп» – это те правозащитники, которые потом будут игнорировать бомбежку сербов и очень страдать, если посадили какого-то своего человека. Это группа, которая действует по двойным стандартам. В общем, то, чего они от меня хотели, мне не понравилось, и я отказалась. В результате мою книжку оставили на складах и несколько месяцев не пускали в магазины. Ну, мы с Игорем посмеялись по этому поводу…

Интернет – наш родной самиздат

– А сейчас не хочется вернуться в публичную жизнь? Как писателю, например?

– Знаете, я не проявляю собственной инициативы, но и не отказываю никому. Позвали в Ташкент или Минск почитать стихи – я поехала. Нашлось издательство, которое захотело издать восемь сборников моих стихов, – ну, взяли и издали.

– А если бы не нашлось?..

– Так интернет же есть. Интернет – это наш родной самиздат. А вообще еще Пушкин говорил, что поэт не должен таскать свою шпагу по издательствам. Суета это.

– Ну, Пушкину хорошо было так говорить…

– А мне тоже неплохо. Я еще и физик, между прочим, у меня профессия есть. Репетитор я вот такой! Мои все поступали.

– Я так понимаю, умение писать вас спасло, когда вы вернулись в Россию?

– Ну да. Мы когда вернулись в 1998 году, как раз грохнул дефолт. Все фирмы, которые приглашали Игоря на работу – а он инженер-конструктор, – разорились. Первую работу нашла я – писать сценарии для сериалов.

– А вам не было обидно, что вы на Западе издавались в 18 странах, а на родине ерундой вынуждены заниматься?..

– А позвольте мне быть нескромной. Это не шедевры, но это неплохие работы. Я не халтурила, каждая серия – это мини-пьеса. Да, я ложилась костьми, но в результате ни за одну из серий, которые я написала, мне не стыдно.

Вообще я бы и полы мыла, если бы мне платили достаточно для того, чтобы поднять сыновей на ноги. Не впервой нам коней на скаку останавливать. Главное – добросовестно остановить коня, аккуратненько войти в горящую избу, все вынести и благополучно выйти.

Правда, я устала. И когда Игорь стал неплохо зарабатывать, чтобы нас, четверых, кормить, я перестала писать сценарии.

У меня был период, когда многолетнее перенапряжение сказалось, и мне довольно долго ничего не хотелось, только спать. Идеи не шли, рифмы не шли. Ну, я просто пересидела этот период, расписывая камешки… Сейчас парни на ногах, и я наконец снова принадлежу себе и мужу.

А вообще принцип «ни дня без строчки» – это не для меня. Я давно поняла, что если пытаться писать значимые вещи каждый день, то значимых вещей все равно будет столько, сколько ты способен родить, просто они будут тонуть в потоке посредственности. А стих, который должен лечь на бумагу, ляжет на нее. Никуда он не денется.

Бог в «одиночках»

– Можно еще к лагерю вернуться? Вот вы вспоминали в книге, как читали с Татьяной Великановой Экклезиаста. Вам в политзоне Библию разрешали иметь?

– Да, у нас там была Библия, мы за нее держались. С этой Библией вообще была удивительная история. Вокруг нее был грандиознейший скандал еще до моего приезда в зону. Вообще официально Библия не запрещена была советским гражданам, если она была издана Московской патриархией. Изымали на обысках Библии зарубежных издательств. Конечно, изымали и патриархийные Библии нещадно, однако во времена среднего Брежнева совершенно официально заключенный имел право держать при себе пять любых книг. И вот какая-то из заключенных монашек имела патриархийную Библию. Потом она, уходя, оставила ее, и так эту Библию передавали друг другу. К тому моменту, когда на Библию решили наложить лапу, ее хранительницей была Таня Осипова, тогда неверующая. Таню отправили в ПКТ, и она взяла эту Библию с собой. А к ней пришли – и отобрали. «Не положено». И тогда неверующая Таня Осипова объявила сухую голодовку. Это когда человек не только не ест, но и не пьет. Я такого ни разу не пробовала, а Таня вот объявила. А после четырех суток такой голодовки начинаются необратимые изменения. Таня и заработала тогда себе проблемы с почками. И тогда в этом ПКТ, где Таня так мучительно голодала, произошел бунт.

В таком виде Ирина Ратушинская передавала свои стихи из лагеря

Взбунтовались обычные зэчки, бытовички… Там же огромный коридор и камеры, камеры, камеры. И все слышно и известно, что где происходит. И вот все эти дамы объявили забастовку, пока Тане не вернут Библию. И так Таня Осипова, которая считала себя неверующей, уже лежащая с привязанными капельницами, отвоевала для нас Библию. Она умирала уже, когда пришел начальник лагеря, тихо положил Библию на тумбочку рядом с ней и ушел. После этого она начала пить, а потом и есть – и, слава Богу, выжила. Потом, через несколько лет, уже на свободе, она стала православной. Больше эту Библию у нас никто не отнимал. Не смели.