Мирянин

Тем же вечером я сделал первый дежурный звонок Фиделю. Для начала передал ему донос Салазара, и впрямь смахивавшего в общении на диктатора, о том, что пристрастное знакомство с горничными этажа результатов не дало. Хитер все же оказался младший инспектор, так уверенно переложивший на меня обязанность докладывать о собственных неудачах. Но Фиделю явно было не до того, он даже не дал мне закончить отчет.

– Послушайте, Луиш, – перебил меня с другого конца провода инспектор Дуэро, – вы, может быть, в курсе дела. Я буквально пару часов назад узнал. Ваш сеньор, тот, что потерял сеньориту (Фидель явно избегал произносить трудную для него фамилию Юраси), заказал в салоне-представительстве «Булгари», что на соборной площади, очень дорогую вещь. Определенно предназначенную для дамы.

– Что же, наш сеньор, я думаю, иногда может быть необдуманно щедрым. Только вряд ли эта вещь, чем бы она ни оказалась, ему пригодится в настоящее время. Я имею в виду, после смерти сеньориты, – печально отозвался я. Ай да Юрасик, все же удивительный тип!

– Вы меня совсем не поняли, Луиш. Я говорю, это была очень дорогая вещь. Дорогая баснословно. Вряд ли это для покойной сеньориты. Тем более, владельцы заверили моего сотрудника, что заказ остался в силе. Они вообще бы ничего не сказали, если бы дело не касалось убийства, тем более двойного. Конфиденциальность и инкогнито клиента.

– И о какой сумме идет речь? – спросил я на всякий случай. Надо же понимать – то, что для европейца баснословная дороговизна, для русского – карманные расходы на девочек.

– О полумиллионе евро! – выдохнул в трубку Фидель, сам благоговея от одного только произнесения подобного вслух. – Заказ срочный. Еще с наценкой за исполнение.

Глава 10 Корабельные трюмы дают течь

На соборную площадь я решил отправиться самолично, и сделал это на следующий же день. В тихий, послеобеденный час. Город уже пребывал в полувымершем состоянии – и из-за жары, и из-за некоторой склонности к лени местных обитателей.

Когда я наконец добрался до центра, все пешим ходом, на мне не было сухой нитки, так я взмок от усилий. А вид следовало принять благообразный и достойный, этого требовала цель моей экспедиции. И я зашел в собор, передохнуть в прохладе и собраться с мыслями.

Изрядное по размеру каменное здание в псевдороманском стиле было совершенно пусто. Ни одного человека: ни нищего, ни калеки, ни хотя бы скромного служки, занятого приборкой. Даже плоские, как крошечные блюдца, поминальные свечечки прохлаждались без применения. А еще страна ревностных католиков! То ли дело, родная Русь. Хоть в дождь, хоть в зной, непременно на паперти старички и старушки, инвалиды и просто пьяницы – собиратели милосердной христианской дани. И строгие, высохшие, словно чучело вороны, женщины в черных платьях, в платочках до бровей, с поджатыми губами и колющим взглядом, все время моют, чистят, снимают восковой нагар, неодобрительно гугнят себе под нос. А то и пробежит по церковному двору попик, путаясь в рясе, наскоро перекрестит этих мрачных теток, и поспешает дальше, по приходским хлопотам. В общем, в любое время жизнь бьет ключом.

Я сел на скользкую деревянную скамью в самом переднем ряду. И стал разглядывать цветные, нравоучительного свойства, витражи на полукруглых окнах. Большинство из них представляло собой сценки из жизни святого семейства. И только на одном, крайнем правом от меня, был изображен старец на золотистом троне и с тиарой на голове, может, какой из особенно почитаемых здесь римских пап.

Вчерашнее сообщение Фиделя, надо признаться, внесло некоторое смятение в мою душу. Не в том было дело, что наш непредсказуемый в благоглупостях Талдыкин сделал заказ в ювелирном бутике. И пусть бы себе. Но полмиллиона евро – это уже слишком. Цифра-то и выбила меня из колеи. Такая была огромная. Я помню, кажется, присвистнул в трубку, а Фидель сказал, что и сам заболел столбняком, когда услышал. Что Юрасик – оболтус не бедный, я, само собой, и до сей поры знал. Но что он способен выкинуть годовой бюджет нашего факультета на ветер дамского каприза, вот чего я ожидать никак не мог. Есть предел всякой щедрости, даже и для новорусского парвеню. А во вторую очередь, когда инспектор дал отбой, я спросил себя. Что же это должна быть за женщина, раз не жалко такому, как Юрасик, потратить на нее такие деньги. Чего уж греха таить, для нашего Талдыкина нормой поведения являлась именно аренда за вознаграждение хорошеньких девиц для временного развлечения. Но как раз поэтому, оттого что Юрасику в его богатой практике приходилось поступать подобным образом частенько, он не мог не знать цену на товар. Нет и не было у него женщин, которые тянули хотя бы на десятую часть этой невероятной суммы, если он, конечно, не собирался соблазнять королеву английскую.

И когда я подумал об этом, для меня настала очередь третья. Да, у Талдыкина не было такой женщины, но среди нас она была. Единственная, за кого и полмиллиона не жалко. И я расхохотался про себя. Неужто этот дурачок хотел купить себе Наташу? Наверное, в глубокой тайне заказал свой сыр в капкан, чтобы поразить и заманить. Только это ведь смешно. Моя Наташа и Юрасик. Похотливый и самонадеянный дурак, если кого и жалеть в этой истории, так одного Талдыкина. Я так и видел его дальнейшую судьбу – как он грядет домой с дорогой побрякушкой в руках, которую теперь с толком и не перепродашь, и, делать нечего, вручает вконец обалдевшей гражданской своей жене. Я тогда же позвонил Фиделю и под впечатлением от своих открытий рассказал ему все, как на духу, о смехотворных поползновениях Юрасика. Инспектор, правда, потешаться вместе со мной не стал, но сказал: вполне возможно, тем более, что если бы у него, у инспектора, денег куры не клевали, как у покойного персидского шаха, то для названной сеньоры и он бы не пожалел хоть миллион, хоть два. Вот только загвоздка – у сеньоры есть муж, и тоже человек весьма серьезный, насколько он, Фидель, понял из моих описаний. Так что вся эта история с дорогими заказами от «Булгари» совсем не нравится ему в этом свете. Как бы чего не вышло.

Тогда я и решил отправиться в самостоятельную разведку. Во-первых, мне было обидно. Если уж Фидель взялся рассматривать меня, как вспомогательную и подчиненную ему рабочую тягловую единицу, мог бы и держать меня в курсе. Его люди ведут масштабное расследование, можно сказать, землю носом роют по всему Фуншалу и окрестностям, а я узнаю в последнюю очередь. А во-вторых, очень мне вдруг захотелось хоть краем глаза посмотреть, пусть и на картинке, чем же этот пузатый Казанова намеревался прельстить мою единственную и неповторимую любовь. Все равно в отеле с утра было все спокойно и катаклизмов не предвиделось, и я отправился в путь по Авенида-ду-Мар, ведомый вперед неподдельным любопытством.

А в том, что вскоре я увижу и узнаю все, что мне не терпится, я ни секунды не сомневался. И вот, сидя на церковной скамье, я додумывал детали своего поведения. В соборе было прохладно и благостно, я чуть даже не задремал, но из спокойствия меня вывел занудный бубнеж рядом в углу. У проема, позади моей скамьи, ведшего в галерею правого нефа, невесть откуда взявшийся, стоял на коленях пред статуей, наверняка девы Марии, унылого вида португалец. Он то стенал, то вздыхал, нимало не стесняясь моего присутствия, ломал в руке соломенную шляпу и воздевал черные, как угольки, томные очи к потолку. Прямо эпизод из малобюджетного бразильского сериала. Выглядело забавно, но с мыслей этот окаянный попрошайка высших милостей меня сбил совершенно.

Однако и мне было уже довольно расслабляться в божьем доме, все же не заведение спа-терапии, а обитель Господня, и я вышел на жару. Будто рыбу выбросили на берег, судя по ощущениям. И я тут же покрылся испариной.

Спустя минут пять я входил в сияющие самоварным златом двери ювелирного магазина. Оделся я по случаю визита в самое красивое свое, дневное одеяние, оно же и единственное: голубые брюки со стрелочками и белую рубашку, – описывать не стану по второму разу. Ремень – кожаный, светло-коричневый, подарок Ливадиных к Рождеству, с клеймом дома «Армани» – добавлял мне солидности, да и туфли были ничего – летние, плетеные, специально приобретенные по случаю отдыха. В общем, я вполне мог сойти за богатого туриста, тем более что иностранцы в отличие от моих соотечественников обычно не таскают на себе килограммы золота. Только старенькие часы «Сейко», еще отцовский подарок к окончанию института, пришлось оставить в номере. Как-то не вязались они с обликом прохлаждающегося денежного мешка.

В салоне было пусто, как до этого в церкви. Не считая сонного продавца, клевавшего носом у выставочных витрин, я не обнаружил в бутике ни единого человека. Видно, предметы, коими торговал на острове «Булгари», не входили в список вещей первой необходимости, да и второй тоже. Однако при виде меня служитель этого храма ювелирных искусств живо вскочил на ноги и изобразил на лице искреннее усердие.

Я тут же обратился к нему на испанском. Но, к своему изумлению, ответного понимания не нашел. Надо же, он оказался первым встреченным мною португальцем, не знавшим соседнего и самого близкого его стране языка. Что ж, перешел на английский, и общение меж нами покатилось тут же, как по маслу. Меня усадили возле стола в потрясающе удобное кресло и предложили на выбор чаю, кофе или прохладительного. Узнав, что я из России, услужливый менеджер, представившийся мне, как Габриэль, с заговорщицким видом намекнул, что выпить можно и чего покрепче. Я тут же согласился – ничто на свете так не сближает людей, как совместное распитие алкогольных напитков.

Габриэль угостил меня превосходной мадерой. Десять лет выдержки, не меньше, я уже научился разбираться в таких вещах на острове, где без мадеры вообще нельзя ни шагу ступить. И не в наперстки разлил, как это принято на цивилизованном западе, а в хорошие, добротные хрустальные стаканы. По всему было видно, Габриэль уже имел некий опыт общения с моими соотечественниками. Мы выпили за визит и за знакомство, и я перешел к делу.

– Мой друг заказал у вас одну вещицу… – Тут я, увидев замешательство на лице Габриэля, залихватски ему подмигнул: – Бросьте, это не секрет. Что знают двое, знает и свинья. Такая русская поговорка. В смысле, знает полиция, ну и мы, соответственно, в курсе.