Миссия на Маврикий

– во время вторжения следить за перемещениями вражеских сил.

К этому Джек добавил недвусмысленное указание избегать столкновений, за исключением случаев явного превосходства над врагом и несколько советов по проходу Сэйбл Пойнт после наступления темноты и по посылке разведывательных шлюпок в бухту перед рассветом, чтоб им легче было выгребать против берегового бриза. Затем, в заботе о «Боадицее», он собрался просить Элайота не переусердствовать с парусами, не ставить бом-брамселей (потеря рангоутного дерева на этой долготе стала бы настоящей катастрофой), быть с ней поаккуратнее – но понял, что это будет звучать квохтаньем мамы-клуши. Поэтому он подавил готовые вырваться рекомендации о правых кран-балках «Боадицеи», проводил офицеров до борта, посмотрел вслед уходящим на север кораблям и снова спустился вниз, в адмиральский салон, где Стивен, сидя за столом, переписывал письма шифром на листки потрясающе тонкой бумаги.

– Великое достоинство этих ковчегоподобных судов, – заметил Стивен, – состоит в том, что здесь хотя бы можно поговорить без посторонних ушей. Адмирал в этой роскоши, со столовой, спальней, вестибюлем, каютой и этим великолепием с балконом за ним, мог тут просто оргии устраивать для собственного отдохновения – а коммодор может хотя бы спокойно выговориться, дабы облегчить свой разум. Который, я чувствую, отягощен грустными думами?

– Да, здесь довольно просторно, не так ли? – невпопад ответил Джек, выходя на кормовую галерею и глядя на «Уосп», поднимающийся и опускающийся на длинных пологих десятифутовых волнах, временами заполаскивая фор-марсель, чтоб уравнять свой ход с тяжелым двухпалубным кораблем.

Вернувшись в каюту, Джек начал:

– Стивен, мне очень не нравится этот дурацкий план относительно тебя!

– Знаю, Джек. Ты это часто упоминал. И каждый раз я отвечал, что, во-первых, контакты и информация, которую я добываю имеют огромную важность, а, во-вторых, что риск при этом мизерный. Мне всего-то надо: пройти две сотни шагов по берегу вдоль пальмовой рощи, постучаться во второй дом (у меня есть его довольно точное изображение). Там я приобретаю бесценный контакт, получаю нужную мне информацию, отдаю эти документы (видишь, какие тонкие), – Стивен потряс бумагами для убедительности, – которые теперь можно при необходимости проглотить, как того требуют традиции. Затем я ухожу обратно к лодке и на ней к прекрасному паруснику, дабы присоединиться к тебе, с Божьей помощью, за завтраком. Я обещаю тебе не задерживаться, Джек, хотя для философа Реюньон – как новый Офир.

Джек прошелся туда-сюда. Все, что говорил Стивен, было довольно разумно. Но не так давно Джек вытащил его из Порт-Магона на Минорке скорее мертвым, чем живым. Стивен был схвачен во время выполнения секретного поручения и допрошен с поистине инквизиторской жестокостью, едва не искалечен.

– Минорка – совсем другой случай, – заметил Стивен, – там меня взяли во взорванном доме. Тут им такая возможность не представится.

– Дело не только в этом, – ответил Джек, останавливаясь перед картой побережья Реюньона, – только взгляни на эти чертовы рифы. Подумай о прибое. Я повторяю тебе снова и снова, Стивен: эти прибрежные воды дьявольски опасны! Рифы повсюду, половины из них нет на картах, сильнейший прибой. Я знаю, о чем говорю – я был там мальчишкой. Ты едва ли найдешь хоть один пляж, где можно высадиться и при вдвое меньшем прибое. Чтоб войти в твой Петит Энз, ты должен пролезть в щель в рифах, не более кабельтова шириной даже в полный прилив, при лунном свете. И что такое этот парень из Компании? Он ведь не здешний лоцман, он это и сам говорит.

– Альтернативой будет пойти на «Оттере». Клонферт знает эти берега, и у него есть местный лоцман. И уж если мне рано или поздно предстоит провести некоторое время на борту «Оттера» – мне неплохо бы узнать поближе капитана. Многое зависит от взаимопонимания.

– Конечно, он знает побережье. Но и побережье знает его. Он болтался там и сям в этих местах, а «Оттер» – довольно легко узнаваемое судно. И если какой-нибудь рыбак на лодке, или авизо или дозорный на скале увидят его идущим к побережью – все солдаты и вся милиция острова тут же сбегутся к этому месту, стреляя во все, что шевелится. Нет, если уж от этого никуда не деться, то шхуна – самый правильный выбор. Капитан ее – надежный молодой парень, отличный моряк, не фат и не показушник – ни он, ни его «Уосп». Кроме того, время.

– Конечно, я бы предпочел шхуну. Она покинет нас на Родригесе и уйдет в Бомбей, как я понимаю, и это сохранит в тайне мою роль чуть дольше.

– Хорошо, – произнес Джек с видимой неохотой. – Но, предупреждаю, Стивен, я дам ему категорический приказ возвращаться немедленно, если он не сможет обнаружить свои вешки, или обнаружит признаки движения на берегу. И, Стивен, я должен также тебя предупредить: если все пойдет не так, я не смогу высадить партию тебе на выручку.

– Было бы сумасшествием даже пытаться, – спокойно отозвался Стивен, и, после короткой паузы добавил:

– Добрый мой Джек, не будет ли невежливым напомнить тебе, что время не ждет? И, говорят, это же относится к приливным течениям.

– Ладно, в конце концов, – воскликнул Джек, – я могу отправить с тобой Бондена и приказать установить на шлюпку карронаду.

– Было бы очень любезно с твоей стороны. И могу я предложить, что черный экипаж на шлюпке – дьявольски коварный трюк для наших противников. Если не предполагать, что они видят в темноте...

– Займусь этим сию минуту! – воскликнул Джек, выходя, и оставляя Стивена наедине с его шифровкой.

Перед четвертыми склянками полуденной вахты доктор Мэтьюрин был как тюк спущен на качающуюся палубу «Уоспа», где Бонден поймал его, освободил от пяти фатомов толстого линя, обматывавшего доктора до полной последнего неподвижности (не было в экипаже человека, который усомнился в полной неспособности доктора обеспечить собственную безопасность в море), и проводил на корму, шепча на ухо: «Не забудьте снять шляпу, сэр!»

Это была круглая шляпа французского изготовления, и Стивен почти изящно снял ее, адресуясь квартердеку шхуны и ее капитану. Затем, обернувшись с намерением помахать ей Джеку, он обнаружил, что смотрит через широкую полосу морской поверхности на невозмутимую носовую фигуру «Рэйсонейбла». Шхуна уже пересекла курс двухпалубного корабля и неслась, как на крыльях, к облакам, висящим над вершинами Реюньона.

«Если вы пройдете вот сюда, сэр, – произнес капитан „Уоспа”, – я думаю, мы обнаружим, что наш обед готов.»

В этот же самый момент Киллик взобрался на ют «Рэйсонейбла», где Джек продолжал пристально смотреть вслед шхуне, и с долей прежней своей язвительности заметил, что «джентльмены уже оттоптали друг другу ноги на галфдеке за эти десять минут, а их превосходительство все еще в повседневных брюках». Тут Джек осознал, что он забыл о своем приглашении офицеров кают-компании, и что одет он неподобающим для данного приглашения образом (севернее тропика Козерога он снова перешел к легкой и свободной парусиновой форме) – и он находится в реальной опасности опоздать! Он бросился вниз, спешно влез в форменный мундир и ворвался в большую каюту сразу после звона пятых склянок. Здесь он принял своих гостей: моряков в их парадных синих мундирах, морских пехотинцев в алых – всех с красными лицами от жары, ибо они парились в своих пышных нарядах уже не менее получаса. Джек пригласил их в столовую, куда световые люки пропускали лучи жаркого солнца, и где офицеры покраснели еще больше. С самого начала плавания эти пирушки оказались довольно неуклюжими попытками показать принадлежность участников к одному социальному слою, ибо на деле лишь постоянно демонстрировали жесткое распределение офицеров на ступенях служебной лестницы и всепроникающий дух военной субординации. Джек прекрасно осознавал данный факт и изо всех сил пытался придать собранию хоть какое-то подобие естественности.

В данный момент Джек отчетливо ощущал страдания капитана морской пехоты, которого съеденное и выпитое в этой жаре, казалось, вот-вот доведет до удара, однако мысль предложить всем присутствующим снять мундиры была немедля отринута как неподобающая – нельзя выходить за рамки и превращать командирский салон в бордель. Поэтому он ограничился приказом установить палубный тент, снятый для облегчения «перелета» доктора на шхуну, и облить палубу водой.

Хотя сердце Джека было не на месте, он честно пытался быть радушным хозяином, но искусственное веселье редко бывает заразительным. И вот они сидели, распаренные, чопорные и вежливые. Обычай гласил, что никто, кроме капитана не может начать новую тему разговора, и, поскольку офицеры еще не очень хорошо знали нового коммодора, соблюдался он с религиозной истовостью. Однако в данный момент у коммодора было туго с мыслями и потому все его реплики сводились к коротким призывам пить и закусывать. Сам он, в свою очередь, в начале обеда, с трудом мог даже жевать и глотать. Но по мере того, как спасительная прохлада проникала в затененный салон с дуновениями юго-восточного пассата, бутылка живее пошла по кругу, и еще до того, как на стол выставили портвейн, глаза присутствующих уже блестели, а в осанке появилась излишняя напряженность людей, изо всех сил старающихся держаться прямо. Графин с портвейном пошел по кругу, но и он не смог сделать атмосферу менее унылой.

Совсем по другому протекал в то же время обед в низенькой треугольной каюте «Уоспа». Поскольку предстоящая ночная высадка требовала максимального напряжения разума, Стивен попросил слабого холодного кофе, а мистер Фортескью вообще вина не пил. Так что приготовленная им для гостя к обеду бутылка так и стояла нетронутой между кувшином с лимонным соком и высоким медным кофейником, пока оба собеседника расправлялись с горами острого, как лава Везувия, карри, перед которым бы побледнело даже тропическое солнце. Оба оказались страстными орнитологами, и сейчас мистер Фортескью излагал все, что ему было известно о буревестниках. Закончил он выводом, что только моряк может как следует познать мир.