Миссия в Париже

– Тут, товарищ командир, так не получится. Вагу бы какую-нибудь! Зализячку или дрючок!

– Разобрать – хватило ума, – не удержался Кольцов.

– У нас тогда восемнадцать человек народу было, – пояснил Петухов.

– Это ты кого, бандитов народом считаешь? – сердито спросил Кольцов. – Не надо! Народ сам по себе. Вы к народу – никакого отношения. И, кстати, Петухов, я тебе не товарищ, запомни это! И никогда им не буду!

– Как скажете, – покорно согласился Петухов.

Машинист и члены поездной бригады принесли несколько прочных дубовых шестов, два лома и тоже стали помогать бандитам. Под ударное «Раз! Два! Взяли!» они по сантиметру отвоевывали пространство и вскоре установили рельс на прежнее место. Дальше за работу принялись Велигура и Панченко. Орудуя гаечными ключами, они принялись крепить рельс к шпалам.

Все повеселели: дело двигалось к концу.

Кто-то из поездной бригады согласился поработать за отсутствующего кочегара и начал разжигать паровозную топку.

Пятеро бандитов встали перед Кольцовым. Шестого не было видно.

– Тут пацаненок недавно вертелся. Не видели? – спросил Кольцов.

– Возле коней был какой-то.

– Куда делся?

– Да разве до него было? Тут вон с этих глаз не спускали, – Велигура указал глазами на угрюмых бандитов. Переминаясь с ноги на ногу, они безучастно ждали решения своей участи.

– Должно, сбег пацан. Степь вона какая! Поди, разыщи его теперь! – сказал кто-то из поездной бригады.

Кольцов медленно оглядел бандитов, и они слегка поеживались под его недобрым взглядом. И уже не ждали ничего для себя хорошего.

– Вот что, братва! – начал Кольцов свою короткую речь на доступном бандитам языке. Когда-то, теперь уже давно, вот так же, глядя в лицо смерти, Кольцов слушал речь батьки Ангела и запомнил ее чуть не слово в слово. – Хочу я вам малость мозги прочистить. Чтоб потом, когда еще раз где-нибудь встретимся, не сказали, что вас не предупредили. Хотел было вас расстрелять. Есть за что, и вы это знаете. Да патроны на вас, дурошлепов, тратить жалко. Они нам для Врангеля пригодятся. А вас потом, если не покаетесь и за ум не возьметесь, дустом выведем. Напрасно хихикаете, я не шучу. Идите до своего бандитского батьки и передайте ему, что конец его близок. Намного ближе, чем ему это кажется. Война кончается, кончается и ваша вольница. Что могу посоветовать? Идите в военкомат и покайтесь за все свои грехи, как пред попом. Проситесь на фронт. Может, еще и успеете своими боевыми делами смыть бандитское прошлое. Вот, пожалуй, и все, что хотел вам сказать на прощание.

Кольцов отвернулся. А бандиты продолжали стоять, глядя себе под ноги.

– Ну, чего стоите! – прикрикнул на них Велигура. – Ноги – в руки, и – врассыпную! Как куры!

– А нельзя нам… того… попросить… коней возвернуть? – осмелел Петухов, поняв, что смерть отступила. – Восемь верст! Далеко!

– Будете торговаться, полушубки и сапоги велю снять, – строго сказал Кольцов. – Легче будет бежать!

Бандиты поняли: красный командир не шутит. Переглянулись. И разом бросились в степь. Лишь Петухов чуть замешкался, с опаской спросил у Кольцова:

– А не стрельнете?

– Хорошее предложение, – согласился Кольцов. – Беги, а я подумаю.

Петухов изо всех сил бросился догонять своих товарищей. Едва не натолкнулся на пулеметное «гнездо», в котором все еще находился Бобров. Отскочил. Побежал дальше. Настиг своих.

Провожая бегущих по степи бандитов, Бобров медленно поворачивал за ними ствол пулемета и смотрел на них сквозь прорезь в щитке.

Когда бандиты оказались на вершине косогора и скученно побежали по нему ровной цепочкой, удобной для короткой пулеметной очереди, Бобров обернулся к Кольцову, крикнул:

– Павел Андреевич, а может, я их… того?

– Не смейте! – испуганно закричал Кольцов, боясь, что Бобров не утерпит и выдаст очередь, не дождавшись его ответа. – Не надо!

– Пожалели? – с осуждением спросил Бушкин.

– Пожалел, – откровенно сказал Кольцов и задумчиво добавил: – А кто потом, Тимофей, хлеб будет растить? После войны?

– Они – не сеятели. Бандиты.

– Может, одумаются?

– Не верится.

– А других все равно нету. Других бабы не скоро нарожают.

Поезд задержался здесь, в степи, больше чем на час. Но теперь уже не по вине бандитов.

Кольцов со своей командой решили забрать с собой отобранных у бандитов коней. Они были ухоженные, хорошо откормленные и приученные к верховой езде. Хотя брать их было некуда. Больше половины теплушки занимало вооружение и боеприпасы. Но они потеснились, торопливо переместили в теплушке все свои ящики и коробки, едва ли не один на один сложили пулеметы – и освободили для лошадей одну половину. Прикинули, что до Буртов уже не так и далеко, доедут и в тесноте.

Но кони никак не хотели заходить в теплушку. Широких сходней во всем поезде не оказалось, а по узкой кладке они идти отказывались, шарахались в стороны, испуганно ржали и вставали на дыбы.

Отчаявшись, понимая, что тратит драгоценное время, Кольцов хотел уже оставить их в степи. Но тут, на его счастье, из Кременчуга прибыл давно ожидаемый ими паровоз с ремонтниками. Вернулся с ними и кочегар, его прихватили по пути, из Галещино, и он сразу же сменил добровольца у паровозной топки.

Выяснив, что путь уже исправен, ремонтники помогли отряду Кольцова. Из своих материалов они наскоро сколотили прочные сходни. Лошади без страха поднялись в теплушку и тут же принялись хрустеть еще не до конца подсохшим сеном.

Вскоре поезд тронулся. В теплушке стало тепло и уютно. И даже весело.

Глава восьмая

В Кременчуге теплушку загнали в какой-то тупик, и паровоз тут же скрылся. Они оказались среди пассажирских и товарных вагонов, теплушек, платформ, груженных и пустых – и все они ожидали своей очереди, чтобы отправиться в путь.

Кольцов нервничал. Он предполагал, что в Буртах их уже наверняка ожидают чоновцы. А время утекает, как вода в Днепре. И может так случиться, что они не сумеют опередить Первую конную, и на нее внезапно обрушится врангелевская засада. Этого никак нельзя было допустить.

Кольцов бросился к начальнику станции. Он заготовил для него гневную речь о беспорядках на вверенной ему станции, граничащих с саботажем, решил припугнуть его законами военного времени и своими документами комиссара-чекиста, а, возможно, даже постучать револьвером по столу. Он знал: иногда в трудные минуты это помогало.

Но ссориться с начальником станции не пришлось. Едва Кольцов заговорил о прибытии из Харькова его спецотряда, как тот, порывшись среди кипы бумаг, хаотично наваленных на столе, радостно спросил:

– Товарищ Кольцов?

– Да, я – Кольцов. А вы, как я понимаю, начальник станции?

– Что, не похож? Я тоже этому удивляюсь, – пожал плечами человек, показавшийся Кольцову несколько странным. – Маргулис! Будем знакомы! И, пожалуйста, больше ничего мне не говорите. Я обо всем предупрежден, все знаю и все предпринимаю.

Маргулис и в самом деле был полной противоположностью тем начальникам больших узловых станций, с которыми Кольцову доводилось встречаться. Те были молодые, высокие, подтянутые, громкоголосые и решительные. Изо всех, кто оказывался причастным к железнодорожному транспорту, война отбирала на эту хлопотную должность только таких. Это был естественный отбор. Иные на этой должности долго не выдерживали.