Миссия в Париже

Маргулис же был очень не молод, с лысой яйцеобразной головой, и весь его вид был какой-то неубедительный, застенчивый, домашний. Особенно Кольцова удивили его толстые бифокальные очки и жилетка. Эдакий провинциальный портной, которого крутая волна революции и Гражданской войны подняла на эту высокую должность.

– Что вы предпринимаете? – спросил Кольцов и пояснил: – Я тороплюсь, у меня совершенно нет времени.

– А у кого, скажите, в наше время есть время? Я только на чтение ваших телеграмм потратил уйму времени. Вы, конечно, не обижайтесь. Их слали мне не вы. Но только подумать! Всего одна теплушка, а шуму столько, будто целый воинский эшелон, – разглядывая Кольцова сквозь свои толстые очки, говорил Маргулис. – Четыре телеграммы из Харькова, семь звонков из Буртов. Если вы такой большой начальник, зачем же столько шуму? Тихонько надо, чтобы никто ничего не подумал. Сейчас многие взяли манеру носить наганы и даже стрелять из них. Вы меня понимаете?

– Вы – одессит? – неожиданно спросил Кольцов.

– И что из того? Кто это теперь ценит?

– Что – «это»?

– Это – порядочность, скромность, обязательность. Да-да! Если я пообещал, что вы скоро будете в Буртах, так уже не надо сомневаться. Несмотря на полное отсутствие паровозов. Но скажите, зачем четыре телеграммы, если достаточно и одной. Или вы уже так разбогатели, что у вас некуда девать деньги? Я вам так скажу, если вы не станете считать деньги, вылетите в трубу.

– Кто это – «вы»?

– А это уж понимайте, как хотите, – уклонился от прямого ответа Маргулис. – Я тоже когда-то, в молодости, немножко побыл Ротшильдом. Маленьким Ротшильдом. Очень недолго. Деньги имеют обыкновение быстро исчезать. Потом я стал портным. И понял, что их надо уметь не только зарабатывать, но и с умом тратить. Кстати, я не из Одессы. Я из Жмеринки. Поверьте мне, там тоже есть порядочные люди.

– И все же уточните: когда мы отправимся?

– Даже раньше, чем вы думаете! Как только забункеруется паровоз, так сразу же. Зачем мне врать? Идите к себе и не нервничайте. Нервничать за вас буду я.

Кольцов вернулся к теплушке. Еще не успел подняться по лесенке наверх, как увидел… увидел того бандитского коновода, мальчишку, который мечтал добраться до Крыма, где круглый год лето.

– Здравствуйте! – радостно поздоровался парнишка. – Вас сразу же отцепили и куда-то угнали. Насилу нашел.

– А мне сказали, что ты убежал, – удивленно сказал Кольцов.

– Никуда я не убегал. Там на платформе сено было, я зарылся в него и заснул.

– Замерз?

– Не, в сене тепло. И пахнет, – отмахнулся мальчишка. – Я что хотел у вас спросить.

– Спрашивай.

– Может, возьмете меня до себя, в красну армию? – он поднял на Кольцова глаза, полные надежды. – Я и на конях могу, и что другое, если надо будет. От Кныша я все равно бы убежал. Сперва я всех их боялся. А потом…

– Потом понравилось. Теплая одёжка, хлеб, сало. Так? Нет?

– Не в этом дело.

– А в чем же?

– Не знаю. Не понравились они мне – и все.

Кольцову мальчишка пришелся по душе. Вел себя с достоинством. Не врал, не выкручивался, не пытался понравиться. Говорил, что думал. Но взять его к себе он не мог. Впереди у них была неизвестность и, не исключено, жестокие бои. Но и не протянуть ему руку помощи он не мог. Отказаться от него, оставить его здесь – и он самостоятельно отправится на поиски загадочной земли Крым, «где всегда лето», и вполне может сгинуть в этой военной кутерьме.

Встретились бы они в Харькове, разговор был бы совсем иным. В тот же день он оказался бы в Основе, под крылом заботливого Павла Заболотного. Но что он может сделать сейчас?

– Знаешь, парень, взять тебя с собой я не могу, – сказал Кольцов и заметил, как поникли плечи мальчишки. – Ты только погоди расстраиваться. Я думаю.

Парнишка поднял на него совсем не детские глаза. Молчал. Напряженно ждал, что ему скажет этот красноармейский командир.

– У меня, понимаешь, тут небольшая работа. Всего на несколько дней, – попытался объяснить ему Кольцов свой отказ. – Потом я вернусь в Харьков. И был бы рад там с тобой встретиться.

– Я буду ждать вас в Харькове, – согласился мальчишка. – Только Харьков большой, я там уже был, – и предложил: – Может, на вокзале?

– Сейчас решим. – Еще не до конца понимая, как все это организовать, Кольцов спросил: – Как тебя звать?

– Вам как? Как пацаны меня звали? Или как мамка с папкой?

– Лучше, конечно, как мамка с папкой. И фамилию заодно назови.

– Вадимом зовут. Мамка Вадиком звала, папка – Вадом. А фамилия у нас была Сергачевы.

– Почему же – «была»? Куда ж она могла деться, если ты есть, – сказал Кольцов. – А меня Павлом Андреевичем будешь звать.

– Так вы мне тоже свою фамилию скажите, – попросил Вадим. – А то мало ли чего. Павлов Андреевичей много. А вы-то один.

– Правильно рассуждаешь! – согласился Павел. – Кольцов моя фамилия, – и они пожали друг другу руки.

Мимо них, обдав паром, проплыл по своим делам паровоз. Кольцов проводил его задумчивым взглядом и решительно сказал:

– Так! Идем, Вадим Сергачев, со мной. Попытаемся решить, как тебе до моего возвращения жить.

– А что такого! – удивился мальчишка. – Отсюда в Харьков каждый день товарняки ходят.

– Туда и «пассажиры» ходят, – сказал Кольцов. – Я чего боюсь? Чтоб не напоролся ты на своих прежних «благодетелей» Кныша или Петухова. Я не очень уверен, что после нашей встречи они откажутся от своего бандитского промысла. И тебя они теперь уже живым от себя не отпустят.

– Что же делать? – озадаченно спросил Вадим. Несмотря на свою детскую храбрость, он понимал, что угроза, о которой говорит Кольцов, вовсе не шуточная.

– Решим, – довольно бодро сказал Кольцов, вновь направляясь к начальнику станции. Судя по его целеустремленной походке, решение у него уже созрело.

Едва они вошли в кабинет к Маргулису, как тот всплеснул руками:

– Что еще? Почему вы еще здесь? Паровоз уже давно ушел за вашей теплушкой. Вероятно, вы…

– Посмотрите внимательно на этого мальчика, – перебив Маргулиса, сказал Кольцов.

– Очень милый юноша. Полагаю, это ваш сын. И не пытайтесь отказываться! Как две капли!

– Пока еще не сын. Но это не важно, – улыбнулся Кольцов. – Я попрошу вас о личном одолжении. Отправьте его в Харьков. Лучше в воинском эшелоне или же в охраняемом поезде.

– Считайте, что он уже в Харькове.

– Спасибо. И если можно, чистый листок бумаги.

– Это значительно труднее. Но я постараюсь.

Маргулис стал переворачивать лежащие на столе направления, путевые листы, квитанции, спецификации, накладные. Какие-то из них бегло просматривал и откладывал в сторону. Одну, пожелтевшую от солнца, протянул Кольцову.

– Это уже ненужный маршрутный лист. Но одна сторона, я полагаю, пригодная для письма.

– Вы – Плюшкин! – весело упрекнул Маргулиса Кольцов.