Митьки
Шрифт:
Потерявший терпение митёк звонит приятелю, кандидатуру которого он считает подходящей для сегодняшнего гостя.
– За что?! За что ты меня так?!
– А что, – пугается приятель.
– А что… – горько усмехается митёк, – да ладно… Нет, ты всё-таки скажи, одно только скажи – за что ты со мной так? Пусть, пусть, я гад, западло – но так? Так-то за что меня?! Я что – убил кого-нибудь? Ограбил?
– Митя, да что случилось?!
– А ты не знаешь что случилось?
– Не знаю… Почему же ты не мог один – один только разочек в жизни! – спокойно прийти в гости?!
О
Есть такие старые, навсегда закрывшиеся пивные ларьки. Наметанный глаз ещё различит вокруг них следы недавнего оживления: слежавшиеся пласты окурков, там-сям пятна металлических и пластмассовых пробок, осколки зеленого стекла. Но сквозь плотно утрамбованную почву уже пробивается трава, черная пыль лежит на прилавке ларька, стекла разбиты, оттуда разит мочой.
И часто можно увидеть, как утром к этой могилке ларька по одному по двое или по трое приходят некрасиво, неряшливо одетые люди и долго стоят здесь. Это, в основном, пожилые люди («Брали Берлин!» – со слезами говорит митёк-рассказчик.
– А такой как Дэвид Бауи, – нет! не придет он к такому ларьку!)
– Или нет! – с ходу перестраивает свое повествование Д.Шагин (а рассказывает именно он), – это было бы ещё полпобеды! Ларёчки-то ещё открыты! Только в них теперь… квас, а не пиво! И вот приходят так… Постоят… Один к ларьку подойдёт, возьмет кружечку… кваса! Со вздохом посмотрит на неё… (Митька, изображая всё в лицах, смотрит на воображаемую кружку, как очень грустный баран на новые ворота) отопьет от неё… поставит обратно… вздохнет, подойдёт к своим товарищам…
– А чего они стоят? Курят?
– Просто стоят! Ну, подойдёт так…
– Чего они собираются-то? Разговаривают?
– Да нет! Молча! Молча стоят! Один только подойдёт к ларечку, возьмет кваса, посмотрит так…
Об эпическом у митьков
Митьки уже потому победят, что они никого не хотят победить… Они всегда будут в говне, в проигрыше…(шепотом). И этим они завоюют мир.»
Гёте и Жан Поль высказывали мнение, что эпическое противоположно комическому. Устное творчество митьков не только опровергает это мнение, но и доказывает обратное.
Как высокий образец эпического у митьков я приведу анекдот. Каждое слово, интонация, пауза и жест в этом шедевре отшлифованы на общих собраниях и съездах митьков, где этот анекдот повторялся бессчётно, неизменно вызывая восторг, переходящий в сдавленные рыдания и клятвы быть верным делу митьков по гроб.
< image l:href="#"/>Итак: плывёт океанский лайнер. Вдруг капитан с капитанского мостика кричит в матюгальник:
– Женщина за бортом! Кто спасёт женщину?
Молчание. На палубу выходит американец. Белые шорты, белая майка с надписью «Майями бич». Одним взмахом пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку, остается в плавках стального цвета. Корабль, затаив дыхание, смотрит. Американец, поигрывая бронзовым телом, подходит к борту, грациозно, не касаясь
перил, перелетает их и входит в воду без брызг, без шума, без всплеска! Международным брассом мощно рассекает волны, плывёт спасать женщину, но… не доплыв десяти метров… тонет! Капитан в матюгальник:– Женщина за бортом! Кто спасёт женщину!
Молчание. На палубу выходит француз. Голубые шорты, голубая майка с надписью «Лямур-тужур».
– Я спасу женщину!
Одним взмахом пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку, остается в плавках с попугайчиками. Корабль, затаив дыхание, смотрит. Француз подходит к борту, как птица перелетает перила, входит в воду прыжком три с половиной оборота без единого всплеска! Международным батерфляем плывёт спасать женщину, но… не доплыв пяти метров, тонет. Капитан в матюгальник срывающимся голосом:
– Женщина за бортом! Кто спасёт женщину!
Молчание. Вдруг дверь каптерки открывается, на палубу, харкая и сморкаясь, вылезает русский. В рваном промасленном ватничке, штаны на коленях пузырем.
– Где тут? Какая баба?
Расстегивает единственную пуговицу на ширинке, штаны падают на палубу. Снимает ватник и тельняшку, кепочку аккуратно положил сверху, остается в одних семейных трусах до колен. Поеживаясь, хватается за перила, переваливается за борт, смотрит на воду и с хаканьем, с шумом, с бразгами солдатиком прыгает в воду и … сразу тонет.
Таков полный канонический текст этого анекдота. Рассказывая его непосвящённым, митёк вынужден слегка комментировать; так, описывая выход американца и француза, митёк, не скрывая своего восхищения, прибавляет: «В общем, Дэвид Бауи! Гад такой!», а когда на палубе появляется русский, митёк заговорщицки прибавляет: «Митёк!»
Кстати, этот анекдот вполне может служить эпиграфом к капитальному труду «Митьки и Дэвид Бауи».
< image l:href="#"/>О некоторых противниках митьковской культуры
Митьки уже потому победят, что они нокого не хотят победить… Они всегда будут в говне, в проигрыше… (шепотом). И этим завоюют мир.
Будем глядеть правде в лицо: культура митьков имела и будет иметь противников. Я имею в виду не противников по невежеству или недостатку гуманизма и не тех торопыг, что не могут вынести доставучести митька. Я имею в виду злого и умного врага, культурного противника.
Вот книга, которую я давно, как и подобает, пропил, Константина Леонтьева – «О стиле романов графа Толстого». Есть в ней мысли и о стиле романов, и о Толстом, но главная тема этой книги – беспощадная, не на жизнь, а на смерть, борьба с митьковской культурой.
Я не имею возможности прямо цитировать эту книгу, но страх и растерянность известного реакционера 19 века перед пробуждающейся митьковской культурой хорошо запомнились мне. Есть в русской литературе, писал он, какая-то тенденция к осмеянию своего героя. Если в англоязычной литературе всё говорится прямо, как есть, во француской – преувеличенно, то в русской – грубо и приниженно.