Митьки

Если английскому автору нужно описать, например, страх в герое, он так прямо и напишет: «Джон испугался и пошел домой». Француз напишет: «Альфред затрепетал. Смертельная бледность покрыла его прекрасное лицо …» А русский автор скажет: «Ваня сдрейфил (Лучше даже приссал) и попер домой». Реакционному философу нельзя отказать в наблюдательности, расстановка сил для него ясна: на палубу выходит американец, на палубу выходит француз, из каптерки вылезает русский. Но отнестись к ним философски он не в силах: он смеётся над французом и презирает русского.

Митёк же приводя свой куда более отточенный и изящный анекдот, не скрывает своего восхищения и американцем, и французом, и хоть самим К.Леонтьевым, которому явно не хватает гуманизма и христианского смирения.

Далее язвительный философ прямо через столетие протягивает руку прясяжным критикам «Литературной газеты», угрюмо жалуясь на неизящных персонажей русской литературы, которые постоянно подходят к буфету и хлопают рюмку очищенной, а если (вот знаменательное признание!) герой после этого ласково осклабится, то доверие читателя обеспечено.

Горький сарказм ядовитого мыслителя здесь неуместен и просто жалок – он недоволен, что читатель сделал свой выбор и его доверие отдано достойнешему – митькам, а не Леонтьеву! Не злись, К.Леонтьев, ты победил – ведь митьки-то никого не хотят победить, они всегда будут в говне, в проигрыше…

Почему митьковская культура пока не идёт семимильными шагами

А потому что некогда. На общих собраниях и съездах у митьков остается очень мало времени для разработки своей культуры. Митьки очень добрые, им не жалко друг для друга и последней рубашки, но одно непреодолимое антагонистическое противоречие раздирает их: им жалко друг для друга алкогольных напитков. Каждый митёк настолько уверен в своем праве выпить гораздо больше своих собутыльников, что даже не замечает эту характернейшую митьковскую черту.

(Примечательно, что формула, описывающая это явление, была найдена не в среде митьков, а зарубежным обозревателем движения: митёк не любит пить в одиночестве, но митёк любит пить один при многих свидетелях).

Представим себе собрание трёх митьков: А, В и С (Эти имена и события вымышлены, и всякое сходство с действительностью является чистой случайностью).

Все эти трое митьков принесли по бутылке бормотухи, каждый достоин равной доли, но каждый рассчитывает на большее. Исходя их этого, они единодушны в решении пить не из стаканов, а из горла – ведь каждый надеется, что его глоток – больше. Митьки садятся за стол, готовясь к длительному и вдумчивому разговору, должному двинуть вперед митьковскую культуру.

А (открывая бутылку): Сейчас я для начала почитаю вам Пушкина. (пьет из бутылки)

В: Стой! Ты что, обалдел?!

С: Вот гад!

А: Чего-чего? Тут мало и было! (отмечает пальцем, сколько, по его мнению, было в непочатой бутылке)

С: Что ж нам, полбутылки продавали?

В (берёт у А бутылку и пьет.)

С: Куда? А я?

В (с обиженным видом отдает бутылку. С горько смотрит на В и на бутылку)

А: Вон сколько выжрал! А я только приложился.

С (пьет. А молча хватает бутылку и, выламывая у С зубы, рвёт на себя).

С: Ну что за дела? Я только глоточек и сделал!

В: Он, гад, так пасть разработал, что за глоточек всю бутылку выжирает!

А: Гад! Мы только попробовали, а ты… Ну тогда я, уж допиваю! (Пьет)

В: Ёлы-палы! За что, за что так! Ты же два раза пил, а мы по одному!?

А (довольно утираясь): И я один раз пил. Я гораздо меньше вас выпил.

В: Ты же начинал!

А: Ни фига. С начинал.

В: Гады вы! Ну уж следующую бутылку я один пью. (Открывает бутылку и пьет).

С: Куда?! Да вы что, совсем уж оборзели? Я больше всех вина принес и ещё ни разу почти не выпил!

В (передавая ему бутылку): На, пей. Первую бутылку почти один выпил, Так пей и вторую. У Васи Векшина две сестрёнки маленькие остались, а С жирует!

А (в слезах): Так мне что – уходить? Одни, без меня управитесь?!

С (отдавая ему бутылку): На пей, если бога не боишься. Бог-то есть! Он-то знает, как ты нас обижаешь!

В (наблюдая за тем, как А пьет): Нет, я вижу, не верит он в Бога! Но ничего, отплачутся ему наши слёзки! И так далее до конца собрания.

Пример, разумеется абстрактный и показывает только тему борьбы; на самом деле ни один из моих знакомых митьков не бывает так топорен и груб в достижении своей цели – каждый из митьков имеет свой комплекс методов, которые в ходе соперничества шлифуются и совершенствуются. Из трёх настоящих митьков сумевший выпить больше добился заслуженной победы в честной и равной борьбе.

И методы этой борьбы – органичная часть митьковской культуры.

Часть IV.

Реферат по статье А. Флоренского «Митьки и культура»

Работа А.Флоренского, как и другие известные мне труды о Митьках, начинается с безудержного восхваления движения. Кратко перечислив ряд социалистических и капиталистических стран, вовлеченных в движение митьков, автор подробно останавливается на вкладе в дело митьков И.А.Кирилловой (то один, то два рубля на пропой А.Флоренскому). После этого вступления, которое можно считать посвящением, автор переходит к теме своей работы.

Первый раздел – «Митьки и живопись». Поставив этот сложный вопрос,Флоренский сразу отделяет митьковскую живопись от «живописи, любимой митьками», не определив, правда, ни то, ни другую, после чего приступает к экскурсу в историю этой живописи.(Под «живописью, любимой митьками», очевидно следует понимать индивидуальные и групповые вкусы отдельных митьков. Один из самых любимых художников всех известных мне митьков – Сезанн. Является ли он митьковым художником в том же смысле, что и бесспорно митьковый, но не любимый митьками Перов? Вопрос этот сложен и относится к культуре в целом.) Флоренский перечисляет ряд кристально-митьковых произведений отечественной живописи, митьковость которых бесспорна уже исходя из названий: «Бобыль-гитарист», «Рыболов или Охота пуще неволи», «Всюду жизнь», «Чаепитие в Мытищах», «Приезд гувернантки в купеческий дом», «Последний кабак у заставы» и т. д. (Ценнейшей частью работы А.Флоренского являются факсимильные копии с наиболее митьковых произведений живописи).

Покончив с бесспорным вкладом передвижников в культуру митьков, Флоренский оказывается в растерянности – о чем же ещё сказать?

Живописная чистоплотность мешает ему приступить к восхвалению таких произведений, как, например, «Опять двойка», поэтому напрашивается вывод,что кроме чисто митьковых данных, митьковая живопись должна быть ещё и хорошей.

Автор переходит к разбору западноевропейской живописи, который занимает у него несколько строк:

«В западноевропейском искусстве митьковых картин так немного, что можно было бы считать, что их там нет вообще…»