Младенцы Потерянной Супони

– Мария, пожалуйста, - кивнул девушке священник.

Та проследовала от камина к столу (от взора Бальтазара не укрылось, как покачивались при каждом шаге ее спрятанные за льняной тканью бедра), открыла крышку кастрюли. Комната враз наполнилась пряным запахом похлебки. Мария неторопливо разлила похлебку по мискам.

Бальтазар попробовал первым, на его лице отразилось удовольствие.

– Бесподобно.

– Да, Мария отменно стряпает, - без выражения в голосе сообщил отец Берн. – Дочка, присядь с нами, раздели трапезу.

– Доставьте нам такое удовольствие, - поддержал Бальтазар.

Мария без улыбки присела на краешек стула, но есть не стала.

Доктор Кислинг, расправившись с похлебкой, попросил Бальтазара наполнить его миску куриными желудками и съел около дюжины, запивая весьма недурным вином. Насытившись, он отвалился на спинку стула, глядя в окно, за которым виднелась площадь с виселицей. Потерянная Супонь уже не казалась доктору такой неприветливой и мрачной.

Бальтазар съел несколько желудков и, вытерев губы салфеткой, заявил, что сыт.

Мария поднялась, начала убирать со стола.

Отец Берн кашлянул, затем заговорил, обращаясь к доктору:

– Позвольте полюбопытствовать, магистр, какими судьбами вас с товарищем занесло в нашу деревню?

Доктор Кислинг удивленно поднял брови.

– Господин Берн, мне странно слышать именно от вас этот вопрос.

– Не уверен, что понимаю вас.

Доктор Кислинг взглянул на Бальтазара, затем вновь обратил взор пылающих за стеклами очков, глаз на священника.

– Я полагал, что именно к духовному лицу жители деревень в первую очередь обращаются в минуты душевной скорби и смятения.

– Так и есть, - спокойно отозвался отец Берн. – Только причем здесь Бюро по борьбе с мракобесием?

– Преподобный, - подал голос Бальтазар, - А разве в вашей деревне не происходило в последние недели нечто необычное и, я бы сказал, жуткое?

Мария, вернувшаяся на свое место у камина, чихнула.

– Простите.

Отец Берн уставился на Бальтазара.

– Сын мой, дорога жизни полна опасностей и мрака и на ней нас ежесекундно поджидает нечто необычное и жуткое.

– Мы приехали из-за этого, - насупился доктор и бросил на стол желтый бумажный листок.

Мария приблизилась к столу, передала листок отцу Берну, тот быстро пробежал письмо глазами. На его лице не отразилось ровным счетом ничего.

– Ясно. Мария, передай это обратно доктору.

Девушка вернула письмо Якова Рваная Щека Кислингу. Когда она проходила мимо Бальтазара, тот не удержался и скосил глаза, осмотрев весьма симпатичную заднюю сторону Марии.

Доктор Кислинг удивленно смотрел на священника. Отец Берн начинал казаться ему вполне здравомыслящим человеком, а не одним из тех параноиков и фанатиков, которыми обыкновенно являются деревенские падре.

– Магистр, боюсь, вы совершили ваш путь напрасно.

– Отчего же?

– На то есть две причины. Главная – в нашей деревне нет мракобесия и к гибели несчастных младенцев все относятся более чем разумно. А вторая причина – Яков Рваная щека – это местный дурачок, бедняга, лишенный разума.

– Но мертвые младенцы в вашей деревне есть? – спросил Бальтазар.

– Младенцы есть.

В эту секунду наверху раздался детский плач. Лицо отца Берна передернулось, губы скривились, он бросил на Марию испуганный взгляд. Девушка, сорвавшись с места, побежала вверх по лестнице, стуча деревянными башмаками.

– Младенцы есть, - повторил святой отец, отпивая из кружки (зубы стукнули о глину). – Но в их гибели нет ничего сверхъестественного.

– Это понятно, - доктор Кислинг взмахнул рукой. – Чертей не бывает. Нас интересует, что думает обо всем этом население деревни и не собирается ли оно сжигать или вешать ни в чем не повинных людей. Наша задача – выявить истинную причину гибели младенцев и не позволить совершиться дикому самосуду.

– Это благородная миссия, уважаемый магистр, - улыбнулся отец Берн. – И я очень рад, что вы приехали. Но, уверяю вас, в Потерянной Супони нет ни одного человека, за исключением болезного Якова, который верит в то, что младенцев уничтожил диавол или какая-нибудь ведьма.

Доктор Кислинг, беседуя со священником, все более уверялся в том, что их миссия подходит к концу. Можно приказать Штефану запрягать Фесту: в деревне, где такой разумный пастырь, едва ли найдется место мракобесию.

Бальтазар также склонялся к этой мысли, но на всякий случай, продолжил расспрос:

– Преподобный, но отчего, по-вашему, погибли младенцы?

Священник сцепил пальцы на груди, покачиваясь на стуле, так похожий сейчас на бродячих выпивох-монахов, каковыми их рисуют в предосудительных книжках.

– Сказать по чести, я не знаю, - ответил он. – Полагаю, это оспа.

– Оспа, - эхом отозвался доктор Кислинг. Именно про оспу он и подумал после первого же прочтения письма. Ну, в этом доме мракобесием и не пахнет, если, конечно, не считать мракобесием веру в страсти Христовы.

– Да, оспа. Возможно, какая-то иная болезнь. Но – болезнь.

Доктор Кислинг торжествующе взглянул на Бальтазара.

– Похоже, господин Клаус, мы зря растрясали кости, пробираясь в Потерянную Супонь. Кстати, преподобный, отчего ваша деревня так называется? Все дорогу ломал голову.

– Очень просто, - отец Берн отпил из стакана молока, промокнул губы салфеткой. – В стародавние времена здесь проезжал король со своим обозом, и потерял супонь.

– ВЫ КТО ТАКИЕ?! ВЫ КТО ТАКИЕ, Я ВАС СПРАШИВАЮ?!

Бальтазар подскочил с места, доктор Кислинг едва не упал со стула и, расширив до предела глаза и слегка приоткрыв рот, смотрел на ворвавшегося в дом невысокого пожилого человечка в зеленом сюртуке, с всклокоченной жидкой бороденкой цвета топленого молока. За спиной человечка возвышался настоящий великан: мужчина не меньше семи футов ростом, широкий в кости, с выдвинутой вперед нижней челюстью, отчего лицо великана приобрело непередаваемо-свирепое выражение.