Младшая сестра друга

На талию опускается чья-то рука, а рот накрывает ладонь. От шока глаза грозятся вылезти из орбит, а на меня наваливается шок.

Визжу, но ладонь заглушает громкий звук, и получается какой-то крысиный писк, который никто не услышит.

И никто меня не спасет.

– Тш-ш-ш, ты чего раскричалась? – от голоса Марка я обмякаю.

Хорошо, что Марк все ещё держит меня за талию. Так бы запросто рухнула к его ногам.

Отдираю ладонь. Освобождаю рот.

– С ума сошел так подкрадываться? – толкаю его в бок.

Он только хмыкает. Руку не убирает, хотя я уже уверенно стою на ногах. Спиной ощущаю, как его грудная клетка прижимается ко мне.

От этого объятия сердце трепещет, да и сама я теряю связь с окружающим миром.

– Я же не все ещё обошел, может, и правда тут кто-то притаился, – снова нагоняет панику Марк.

Всхлипываю.

– Эй, Настюш, я шучу. Я не дам тебя в обиду.

Хочется верить, но нет. Не верю больше.

Вспоминаю, зачем я вообще выперлась из машины, и протягиваю телефон через плечо, за которым все ещё стоит Оленин.

– Тебе мама звонила. Три раза. Извини, что схватила твой телефон, но вдруг что-то важное.

Марк что-то бурчит.

– Что, мам? В машине оставил.

Я стою близко и на этот раз слышу, что ему отвечают.

– Марк, бабушка попросила ещё полить там все.

Марк цыкает.

– Ма, ну ты серьезно?

– Ну ты все равно там, сына, что тебе стоит? А баба же не уснет там в своем санатории, если не будет уверена, что огурцам не угрожает засуха.

Я хмыкаю. Прикрываю рот ладошкой. Слышу ответный смешок Марка, отчего его грудь дергается и все вибрации передаются мне.

– А где тут у неё шланги-то? Опять все перепрятала, пока я в армии был.

– Да вроде нет, все как и было. В гараже под домом.

– Ладно. С бабули пирожки, когда приедет.

Его мама смеется.

– Торгаш. Я передам.

– Фото надо предоставлять? Палочкой потыкать землю, чтоб бабуля убедилась, что я качественно полил? Или на слово поверите?

С трудом сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.

– Да уж поверим. Ты вроде не врешь у нас. Ладно, давай.

– С луком и яйцом пирожки, – вдогонку уточняет Марк.

Мама угукает, и звонок прерывается.

Марк отлипает от меня, и мне становится легче дышать. Хотя спину сразу охлаждает вечерний воздух.

Проходим на участок. Все аккуратно: ни травинки, ни соринки.

Деревья с черешней, яблони, груши. Теплица в центре участка и несколько грядок с овощами.

Вот и помидорки уже зреют.

От такой красоты у меня аж в желудке громко урчит. Хорошо, что Марк успевает отойти и не слышит.

Без тепла Марка становится неуютно. Ежусь и растираю плечи. Он тут же оборачивается, как чувствует.

– Замерзла?

– Нормально, – мотаю головой.

– Ага, я вижу.

Марк стягивает своё худи и протягивает мне. Мешкаю несколько секунд, но вечерняя прохлада дает о себе знать.

Выхватываю кофту и с тихим выдохом окунаюсь в сохранившееся тепло Марка. И в его запах.

Блин, это просто какой-то бред – так реагировать на парня, с которым один раз поцеловалась и настроила себе в голове замков воздушных. А парень отвернулся.

Фу такой быть, Борзова!

– Ну ты сама все слышала.

– Ага, слышала. Продажная ты душонка, Марк.

Он удивленно вскидывает брови.

– Я просто люблю бабулю.

– Ага, и пирожки.

Губы дергаются, и от этой его озорной улыбки я готова превратиться в лужицу.

Ну почему он такой?

– Просто в армии-то меня никто пирожками не кормил. А я люблю повеселиться, особенно пожрать, – улыбка становится шире.

– Давай уже поливай свои огурцы, а то скоро потемнеет.

– И что? – пожимает плечами. – Тут есть свет.

– Ну ты учти, что я дома не была почти год. Мама соскучилась, вероятно.

Марк ничего не отвечает. Только странным взглядом окидывает.

– Вот на фига их постоянно прятать? – выносит бухту шланга.

– Так украсть могут. Сам же вот приехал сюда проверять, чтобы никто не лазил по участку.

Марк громко цыкает.

– Да кому тут что надо?

– Ну не скажи, – срываю с дерева черешню и с наслаждением съедаю.

Соскучилась по нашему теплу. Лето, солнце, овощи и фрукты рано спеют. По два урожая даже успевают дачники и садоводы снять.

Красота. Не то что в Северной столице. Дожди, мрак.

Даже от воспоминания вздрагиваю.

– Своё оно всегда вкуснее. А когда это на халяву, вообще красота.

Марк смеется.

– Так когда на халяву – это уже не свое.

– Это мелочи жизни. Для некоторых, – срываю ещё черешенку и со стоном прожевываю.

– Да нарви и поешь спокойно. Чего ты как воришка, – Марк опирается на теплицу.

– Так давай я соберу, она же осыпется. Маме отвезешь.

Не знаю, с чего вдруг я такая сговорчивая стала. Видимо, просто стало жалко ягоду.

Марк округляет глаза.

– Хочешь, чтобы меня выперли из дома с этой черешней? Мама вчера только приперла два ведра. И то вон не все собрала. О!

Словно его что-то осеняет, скрывается в домике и выходит с ведерком.

– На, тете Марине наберешь. Она просила ещё Стасяна, но у того, как всегда, времени не было.

Оттопыриваю губу.

– Всегда знала, что инициатива меня убьет.

На половине ведра одолевает желание сгонять в туалет. Сама в домик я пойти не рискну. Не дома.

– Эм, – подхожу к Марку, который что-то делает возле теплицы, – Марк.

Оборачивается. Окидывает меня взглядом, словно проверяя, что я в порядке.

– Что такое, Насть?

– Где тут туалет? – от его взгляда щеки вспыхивают.

Ну а я что сделаю? Куда я дену свои естественные потребности.

– Вон, – тыкает куда-то в угол участка, – за кустиками.

Замечаю небольшое деревянное строение.

Супер! Туалет на улице.

Ну ладно. Мы девочки не гордые, можем и в будку. Это лучше, чем умереть от разрыва мочевого пузыря.