Младший научный сотрудник 4

— У нас с этим, как в вашей армии насчет нетрадиционной ориентации, — ответил я, — мы не спрашиваем, вы не отвечаете. Если не выпячиваешь религиозность и не разглагольствуешь про это на каждом углу, то никаких проблем не получишь.

— Ясно, — пробормотал Энрико, потом показал, как надо ложиться на стол, потом врубил агрегат, предупредив, что процедура длительная, около часа.

И не соврал ведь он — действительно почти час эта дура елозила взад-вперед по моему телу, издавая разнообразные звуки. Я уже устал считать в уме секунды, складывая их в минуты… но все на свете когда-нибудь да заканчивается, остановился и аппарат МРТ.

— Вылезай, — скомандовал Энрико, — сейчас мы расшифруем результаты, а дальше будет следующая процедура.

Я послушно вылез, но не удержался, чтобы не спросить:

— А что вы хотите выяснить с помощью этого вот МРТ? Мне правда интересно.

— Выясним состояние твоих мягких тканей и опорно-двигательного аппарата, — рассеянно пояснил мне он, углубившись в длинную ленту, выползшую из недр агрегата.

Через четверть часа, прошедшего в гробовом молчании, я кхыкнул, чтобы напомнить о себе — Энрико оторвался от изучения результатов и строго взглянул на меня.

— Кхм, — сказал он в сторону Дональда, — расшифровка займет больше времени, чем я думал, поэтому наверно имеет смысл разместить нашего гостя на постой… а потом я тебя вызову, -добавил он многозначительную фразу, — если понадобится.

Дональд, которому похоже тоже надоел этот кабинет, с готовностью вскочил и взял меня за предплечье — мол, не дергайся при ходьбе, парень. И мы вместе покинули это подземелье.

— Слушай, Дональд, — задал я ему один простой вопрос, пока мы поднимались по лестнице, — а какой у меня статус сейчас?

— В смысле? — не совсем понял он.

— Ну всех же наших людей передали, как я понимаю, с вашего авианосца на наш корабль, а я у вас застрял почему-то… я кто — задержанный, подозреваемый, военнопленный?

— Почему, это ты и сам хорошо знаешь, — ухмыльнулся он, — а что по поводу статуса… можешь считать себя покойником, если уж так приперло.

— В смысле? — тут уже я не очень понял.

— В самом прямом… сейчас дойдем до казармы — там тебе отдельное помещение выделено, и я покажу доказательства.

Казарма оказалась в пешей доступности от лаборатории, оборудована она, похоже, была в бывшем здании аэровокзала… при входе имел место огромный холл, по бокам две лестницы наверх, а наверху ряд комнат с номерами от 101 до 122. Вот в эту самую последнюю Дональд меня и определил, там была двухъярусная койка, стол со стулом и унитаз, отгороженный перегородкой от остального пространства. Я сразу на окно посмотрел — выходило оно на бетонную полосу аэродрома и имело крепкую стальную решетку. Ну чего, стандартная камера в СИЗО.

— Ага, это чтобы ты ноги отсюда не сделал, — пояснил Дональд, видя мой интерес. — А теперь про покойников, если тебе так интересно.

— Интересно, конечно, — подтвердил я, — не каждый день узнаешь, что ты уже на том свете числишься.

— Так вот, — Дональд прошел к столу и вынул из внутреннего кармана кителя свернутую пачку бумаги… это фотографии оказались.

— Смотри, Питер, — он начал выкладывать передо мной эти фотки одну за другой. — Это ты за сутки до обмена…

Да, там были запечатлены все вчетвером в каюте авианосца — Ираклий, Серега, Виталик и я, о чем-то беседуем.

— Это, — он вытащил следующую карту из колоды, — обмен пленных, если так можно выразиться.

Тут было изображение уже троих наших ребят без меня, а напротив те двое американцев, что свалились на борт корейского десантника.

— А это вот объяснение того, что ты в обмене не участвовал, — показал мне третье фото Дональд.

Здесь был синий мешок с молнией, и в разрезе этой молнии виднелась моя физиономия с закрытыми глазами.

— А это фотокопия акта о смерти, который мы передали вашим ребятам.

Я прочитал, что там написано было, шевеля губами… фотка получилась неразборчивая и размытая, но в целом можно было понять, что со мной, Петром Балашовым, на борту авианосца «Дуайт Эйзенхауэр» случился внезапный сердечный приступ, в результате которого я и скончался на месте.

— Зачем вам этот цирк понадобился? — спросил, наконец, я, слегка отдышавшись. — Просто сказали бы, что задерживаете меня до выяснения обстоятельств, да и дело с концом.

— Распоряжение сверху такое поступило, — скупо пояснил Дональд.

— А тело советская сторона не потребовала выдать? — спросил на всякий случай я, хотя ответ и так понятен был.

— Потребовала, как же, — ответил он, — только у нас свой регламент — ответили им, что не положено.

— Таким образом, — подытожил я сказанное, — по всему получается, что я теперь на небесах и должен договориться с апостолом Петром насчет того, в какую мне дверь идти…

— Можешь Энрико считать Петром, — еще раз ухмыльнулся Дональд, — если будешь хорошо себя вести и заинтересуешь его контору, он тебе откроет двери куда надо.

Он собрал фотографии, засунул их обратно, потом прошелся по камере до окна и обратно и, наконец, начал прощаться:

— Ты посиди пока здесь, а если что срочное понадобится, жми вот на эту кнопку, — и он показал, на что жать.

— Пожрать бы чего-нибудь не мешало бы, — напомнил я, — в животе урчит уже.

— Я распоряжусь, — кратко бросил мне Дональд и исчез, заперев за собой входную стальную дверь.

Это явно не та дверь, что ведет в рай, с сожалением подумал я, обследовав ее периметр. Максимум в чистилище через нее попадешь. Проверил койку и животных не обнаружил. За отсутствием других занятий, подтащил стул к окну и начал рассматривать окрестности… ничего там особенного видно не было, кроме взлетной полосы и бетонного забора за ней. Где-то совсем далеко колыхались под ленивым бризом пальмы, подтверждающие, что это не Курилы и не Камчатка, там максимум, что росло бы, так это каменная береза или сосновый стланик. И тут вдруг постучали в стенку слева…

Я подошел к ней и внимательно рассмотрел — обнаружил дырку диаметром в 3–4 сантиметра, заткнутую какой-то ветошью. Вытащил ветошь и сказал в получившуюся коммуникационную амбразуру:

— Хай, бро — ху а ю?

Тут же выяснилось, что по тут сторону стенки сидит еще один подопытный кролик Стенфордского института по имени Цой.

— Ух ты, — перешел я на корейский, — ты в натуре из Чосона?

— Когда-то родился там, — признался собеседник, — но уже двадцать лет в Штатах живу. А ты кто? И язык откуда знаешь?