Млечный путь (сборник)

Бронетранспортер — не грузовик с продуктами, поживиться тут нечем, разве что лишний десяток автоматов, но сейчас в отряде недостатка в них нет. Однако остановить Трофимыча уже нельзя.

— Подойдем близко и забросаем гранатами.

— Не подпустят!

— Подпустят. Им солнце в глаза. — И когда до транспортера оставалось меньше трехсот метров, предупредил: — Я бросаю первым. Все — за мной. Отходить будем через дорогу и дальше через Васютинский бор на Яремное. В случае провала никому назад не пятиться! На шоссе нас будут ждать и тогда уж рассчитаются заодно и за столбы…

Руслом реки прошли еще двести метров. Дальше речка поворачивала вправо. Ее высокий заснеженный берег мог служить неплохой защитой при обороне, но сейчас его пришлось покинуть. Оставшееся расстояние ползли на брюхе, сдерживая дыхание. Немцы разогревали на костре консервы с мясной тушенкой, затолкав несколько банок в огонь, и при этом громко разговаривали и смеялись. Два человека копались в моторе, еще два стояли рядом и смотрели через их спины. По дороге взад и вперед прохаживался офицер в начищенных до блеска сапогах и курил сигарету, держа ее между пальцами. На головах солдат были стальные каски, под ними виднелись подшлемники, а офицер, молодой румяный юноша, щеголял в новой летней фуражке с высокой тульей и лишь изредка незаметно для солдат потирал уши кожаной перчаткой. Еще дальше, у самой обочины, стоял часовой и смотрел в сторону дальнего леса. Шум проезжавших по основной магистрали грузовиков и ясный морозный день, открытое, ослепительно ровное поле с редкими рядами заиндевевших кустов, похожих на рождественские елки, успокаивали, вселяли в людей беспечность. Солдаты, увидев разогретые банки, принялись за еду, офицер, подняв к солнцу круглое мальчишеское лицо, закрыл на минуту глаза…

Граната Трофимыча разорвалась возле самого костра. Немцы повскакивали, опрокидывая консервные банки и котелки, но тут же стали падать, сраженные осколком или автоматной очередью. Офицер даже не успел вынуть парабеллум. Фуражка с его головы скатилась под откос. Часовой и еще двое солдат пытались отстреливаться, забравшись внутрь бронетранспортера, но Елизар кинул туда гранату…

Обеспокоенные шумом немцы сигналили с шоссе — кидали ракеты.

— Пора сматываться, — сказал Елизар, — сейчас нагрянут.

Захватив трофеи, партизаны спешно отходили к лесу, когда на самой опушке Трофимыч остановился и, хлопнув себя ладонью по лбу, сказал: — Вот же память стала! Едва не забыл!

— Чего? Чего забыл? — крикнул ушедший далеко Елизар, но Котков уже не слышал. Прихрамывая, он бежал обратно к дороге. Партизаны остановились, нерешительно поглядывая на его заместителя. У поворота показалась немецкая автомашина.

— Пойду помогу командиру, — сказал Елизар озабоченно, — верно, что-то важное…

Он был моложе и легче на ногу и скоро догнал Коткова. Из-за поворота вывернула вторая машина, за ней третья.

Партизан заметили, но они были уже возле бронетранспортера.

— Документы вон у офицера, — догадался Елизар.

Вместо ответа Трофимыч взял из костра уголек и принялся рисовать на бронированном борту странный овал с двумя точками в верхней части.

— Ты чего это? Рехнулся? — спросил Елизар, прячась от первых пулеметных очередей. — Бери документы и айда!

Так же молча Трофимыч пририсовал к овалу сверху две вытянутые петли. От непосильного труда он вспотел, но не бросил работу, пока не нарисовал внизу кривую дугу.

— Теперь все! — сказал он, удовлетворенно рассматривая рисунок.

Елизар минутой раньше забрался в бронетранспортер и вел огонь из крупнокалиберного пулемета. Немцы оставили машины и залегли вдоль обочины. Они стреляли из автоматов. Трофимыч побежал к лесу. Его заметили, и человек десять немцев устремились ему наперерез, но огонь «эм-га» прижал их к земле.

— Так-то, сукины дети! — приговаривал Елизар, высматривая новую цель. — Думаете, мы тут зря с вами балуемся?

Чтобы выручить Уткина, партизанам пришлось вернуться. Завязался бой. Не зная, сколько партизан находится в лесу, немцы не осмеливались уходить далеко от дороги. Очередь «эм-га» попала в бензобак, и передняя машина вспыхнула. Немцы на время отступили, дожидаясь, по-видимому, подкрепления. Воспользовавшись этим, Уткин выскочил из бронетранспортера и побежал к лесу. Только после этого начали отходить и партизаны. К счастью, никто не был ранен и люди шли быстро. Дойдя до первого привала, Уткин не утерпел:

— Ну давай, командир, не томи душу, покажи, чего нашел! Ежели документы, сдадим в штаб, а карты не отдавай. Самим пригодятся. Я немного по-немецки читаю… Да ты чего это? Чего?

Котков рисовал на снегу сломанной веточкой овал с двумя точками.

— Братцы, да он спятил! Где карты?

— Отставить! — глаза Трофимыча сердито сверкнули. — Сам товарищ Наумов приказал такой знак оставлять на каждой уничтоженной вражеской боевой единице! Понятно?

— Понятно, — проговорил сраженный наповал Елизар, — если сам товарищ Наумов… Тогда хоть объясни, что это за птица!

— Не видишь? Заяц!

— Заяц?!

Партизаны придвинулись ближе, старательно запоминая рисунок.

ЖИЛИ-БЫЛИ КОРОЛЬ С КОРОЛЕВОЙ… Рассказ

1

Почему именно эту избу отвели под медпункт, Лидия Федоровна не знала. Это произошло без нее, пока она ездила в медсанбат «выбивать» медикаменты и перевязочный материал, которого здесь всегда расходовалось больше нормы.

Издали домишко выглядел совсем плохо; кривобокий, с развалившейся трубой и подслеповатыми оконцами. Однако искать другое помещение было некогда, и Лидия Федоровна согласилась.

В огороде трое бойцов копали котлован под землянку. Руководил ими солдат по фамилии Галкин. Сейчас все стояли без дела. Хозяйская дочь Варвара, широкоплечая и сильная, как грузчик, уперев руки в бока, стояла наверху, а Галкин — внизу, на полутораметровой глубине. Подняв глаза, он видел ее полный мясистый живот, большую грудь и бесстыдно открытые ноги. Вероятно, от этого лицо Галкина было красным, будто ошпаренным…

— Уйди девка, — говорил он глухим басом, стараясь не смотреть наверх.

— Не уйду, — отвечала Варвара, — ишь чего надумал! Другого места, окромя нашего огорода, тебе нет! Сколь трудов положили, а он на-ко! Да ты на землицу-то глянь, на землицу! Как пух! Одного навозу летошный год убухали возов десять!

— Никуда он не денется! — ворчал Галкин, косясь на выкинутый из котлована бесплодный серовато-желтый песок. Котлован у Галкина почти закончен. Осталось совсем немного, и можно возводить накат. Еще мечтал солдат поставить в землянке небольшую печурку. Трудно спасаться от холода в окопе. Иной раз так намерзнешься — зуб на зуб не попадает. А печурку ему обещали сделать славную. И всего только за десять пачек махорки.

— Никуда не денется твой навоз! Ясно? — кричит Галкин. — Вон он лежит под песком! Уйдем — котлован закидаешь и сей себе на здоровье чего хочешь!

— То-то и есть, что под песком! — сердится Варвара, — Сразу видно, что ты в крестьянстве ни уха ни рыла не понимаешь!

— Это я — ни уха ни рыла?! — возмущается Галкин. — Да я до войны бригадиром был! Лучшая бригада в районе! Вот же нарочно не уйду с твоего огорода за такое оскорбление! Мне здесь больше нравится! Вот тебе и «ни уха ни рыла»!