MMMCDXLVIII год(Рукопись Мартына Задека)
Шрифт:
— Хоть бы сова посветила своими глазами.
— Шарь же ты по одной стороне, а я по другой, покуда наткнемся на железную дверь.
— Что?
— Покуда еще ничего.
— Ну?
— Что ну! Хоть света дожидать!
— А! Ступай сюда!
— Нашел?
— Железная дверь есть, теперь стоит только подать голос.
— Пятой гвоздь с угла отщитан; а! Подается!
— Чу!
За дверью послышался гул подобный удару в колокол без отголоска; вскоре кто-то приблизился к двери; два раза повернулся ключ в замке, два раза стукнула щеколда; отворяющиеся двери заскрипели на пробоях и отворились; шарообразное
— Кто?
— Царские слуги.
— Ну?
— Аз!
— Идите за мною!
Это был Эмун; он почти бежал чрез длинный коридор по лестнице, под сводами, между колоннадою, чрез галерею, чрез длинный ряд покоев, и наконец, остановясь пред огромным зеркалом, пожал пружину, скрытую в бронзовой раме; зеркало отделилось от стены — и мнимые Орай и Луч вошли в след за Эмуном в покой, украшенный древним оружием.
Из сего покоя отворились двери в кабинет Властителя. Он сидел перед столом, спиною к двери.
— Исполнили?
— Все готово! — отвечали они, и опустив мешки на пол, вынули окровавленные головы и поставили на стол, Иоанн, взглянув на головы, вдруг вскричал:
— Это не те!
Обратился к мнимым слугам своим, но слова замерли на устах его, он побледнел и вскочил с места.
— Мы принесли те, которые тебе нужны, но на плечах, а не в мешках! — вскричал Эвр, и, выхватив пистолет, бросился на Иоанна, схватил его за грудь и произнёс приставя дуло: — Здорово, Эол! Властитель Босфоранский!
Товарищ его сделал тоже и занес кинжал над ложным Иоанном.
— Кому теперь помолишься: Богу или нам?
— Дьяволы! Ни вам, ни Богу! — произнес, задыхаясь Эол, — мне не о чем просить!
Пустите, злодеи!.. Дайте мне еще вздохнуть свободно и сказать правду!.. Пустите! Я ваш! Слышите ли, ваш, низкие души!.. Слышите ли слово Эола? Оно вернее ваших кровавых рук!
— В последний раз верим тебе, говори! Все равно, спасения нет!
— Думаете вы, что мне нужна жизнь, царство, власть, богатство, сон, прах, блеск? Нет, малодушные! Нужна мне была свобода, независимость, пространство, которое не имело бы пределов, время, которое не тяготило бы меня ни часами, ни днями, ни изменчивостью своей; солнце, которое светило бы постоянно; ум, который бы не заблуждался; чувства, которые бы не ведали горя; глаза, которые бы не знали ни слез, ни ночей, ни сна; тело, которое не испытывало бы усталости; женщина, которая стоила бы взоров, чувств и молитвы моей; друг, который бы не учил, а понимал меня!.. Но ни здесь, ни в целом мире, ни во всей жизни, нет того, чего искал я!
Низкие души! Что мне в царстве, когда и вы, презренные, встали выше меня и можете попирать меня ногами!
Эти блестящие оковы, эта алмазная темница, прозванная чертогами; эта гранитная скала, подавляющая человеческие силы, названная державою; эта страшная зависимостью, называемая властью — я проклял их в то мгновение, когда взошел на первую ступень невозвратного восхода, ведущего на поднебесную высоту, от которой до бездны один только шаг! На этой высоте одного только жаждал я: я хотел повергнуться в бездну… Эолом!
Слышите, низкие души? — я хотел умереть Эолом! И потому искал и вашей смерти, чтоб ни вы, ни случай не открыли:
кто я, и не лишили бы меня последнего земного блага: снять самому недостойную личину, которою Эол покрыл себя! Или не верите мне? Вот вам рука моя!С сими словами, Эол сорвал со стены меч, сбросил ножны, отсек одним размахом кисть левой руки своей, а правою сжал её и остановил хлынувшую кровь.
Эвр и Нот, пораженные удивлением, молчали; казалось, что в них возродились чувства, которые испытывает слабый пред сильным.
— Еще говорю вам, — вскричал Эол, — вот рука моя! Теперь вы можете дать клятву, что я не завладею вашею долею. Вот вам и золото, рабы! Кажется, я откупил у вас жизнь свою до завтра! Приходите же в полдень на площадь: там покажу я вам и всему народу, где у меня сердце. Там повторю я, что лучший плод данный мне жизнью, есть смерть!
Идите, рабы! Вот лежит золото и камни; они чище души человеческой, но также, как человек, готовы быть злодеями!
Постойте! Скажите женщине, которую вы почитали за мать мою, что я не сын её…
Там есть Мери, скажите ей, чтоб она благословила дочь мою Лену! Но нет! Вам эти слова не понятны! Вы не будете уметь пересказать их!
Ступайте! Вот царский лист; с ним вы можете пройти все царство и забрать все золото в казнохранилищах. Ступайте!
Пораженные поступком Эола, Эвр и Нот взглянули еще раз на него и вышли молча; уста их сковались удивлением, они не могли произнести — прощай — бывшему начальнику Стаи Нереид.
Все жители острова Св. Георгия столпились, смотреть на пойманного Эола. С радостным криком и с проклятиями провожали они носилки, на которых несли мнимого врага в дом правителя острова. Вслед за ним вели бесчувственную Мери и плачущую Лену.
По слухам, Эола не воображали человеком:
— А! морской дьявол, попал! Вечная честь и слава острову Св. Георгия! Целый свет избавил от разбойника Эола! Где он, где? Покажите, дайте посмотреть на его крылья! Это дракон! Верно весь в железной чешуе!
Так кричал народ, сбежавшийся смотреть Эола.
Но восторги, обезображивающие людей, эта безумная радость, когда они смотрят на волю и силу лишенных свободы, исчезли при взгляде на беспамятного пленника, которого воины несли на носилках.
Душа женщин добрее, сердце чувствительнее, взоры светлее. С первого взгляда они лучше нас умеют понимать наружность и черты, выражающие душу и сердце. Доброта ближе к ним, по природе. Они узнают ее везде как родную. Они верят истине, что «за ясным небом не скрываются громы».
— Неужели это Эол? — раздавались женские голоса со всех сторон.
— У него на устах улыбка! Добрая наружность! С этим спокойствием на лицо мог ли он быть злодеем?
— Это что за женщина?
— Говорят, жена его.
— Пираты не женятся!
— Неужели? Но все равно, он любит ее. Да за что ж ведут и ее как преступницу? А дочь — посмотрите, как идет она за матерью, как слезы текут из глаз её!
— Боже мой, как хороша она собою! О, верно она не была участницею злодейств своего мужа!
— Как должна она страдать за него?
— Она его страстно любила!
— Она, может быть, и не знает, что он пират.
— Верно, не знает. Если бы и узнала, так уже поздно; любовь хуже честного слова, назад не возьмёшь!