Мне – 65

Но все-таки появление краски – большой прогресс, все-таки раньше приходилось листок вытаскивать, соскабливать неверную букву обломком лезвия безопасной бритвы, их называли «чиночками», а потом впечатывать заново. А если учесть, что печаталось обычно через копирку, другого способа получить копию не было, разве что снова печать по буковке все заново, то это нехило – всю процедуру повторять и на копии! А если копия не одна, то на всех. Правда, редкая машинка могла дать больше трех копий. «Москва», к примеру, и третью давала такую бледную, что едва различались буквы.

Анекдот тех дней, непонятный в век принтеров: «Доктор, у меня член к концу дня чернеет, что делать?» – «Кем работаете?» – «Я директор». – «Скажите своей секретарше, чтобы не подтиралась копиркой».

Герои боевиков жутко орут, когда их пытают. А ведь было время, когда это считалось позором. Люди в самом деле, не только в кино под пытками не просто держались стойко, не выдавали тайн, но и смеялись, пели, издевались над противниками. Именно это считалось стойким поведением. Так поступали даже простые воины, простые бойцы, красноармейцы или белогвардейцы, солдаты Красной Армии…

Но вот пришло время, когда даже самым суперагентам при отправке во вражеский тыл уже не дают ампулу с цианистым калием, а говорят: «Все равно признаешься, так что выкладывай все сразу, а то еще вдарят…»

Пришло новое слово «коктейль», а также «кофе с коньком». Причем даже в кафе и барах рюмку коньяка вливали прямо в чашку с горячим кофе, не соображая, что спирт тут же улетучится. Коктейли сперва пили, как и вино, стаканами, потом пришла мода пить через соломинку. На столах появились пучки оранжевых соломинок, много позже их научились заменять пластмассовыми трубочками.

Кириченко сел за стол, потянулся к солонке, щедро посолил мясо и молча принялся есть. Я подумал, что где-то в середине семидесятых годов уже по этой детали сразу бы выловили инопланенянина. Или человека, заброшенного в наше время из другой эпохи. Тогда по всему миру как раз прошла эпидемия «Соль и сахар – белые враги», из-за чего солевая и сахарная промышленность едва не кукукнулись, выжили только за счет поставок в арабские страны.

А у нас, в Европе, тогда солью и сахаром почти не пользовались, а если вот так кто-то прилюдно положит в чашку чая ложечку сахара или посолит мясо, он всегда с извиняющейся улыбкой чем-то объяснял свой странный поступок.

Потом, ессно, эта эпидемия прошла, вернее, сменилось какой-то другой: не помню, то ли что яйца есть смертельно вредно, там обнаружили смертельный для человека холестерин, то ли принялись пить только прокипяченную и отстоянную воду, удалив все соли, но уже все снова жрали сахар в три горла, солили всласть, а яйца, что ж… Через два-три года обнаружилось, что холестерин организму необходим, минеральные соли тоже необходимы, а опасными оказались некие загадочные нитраты.

Он говорил с мягким украинским «г», и я вспомнил старое взрывное «гэ», по которому отличали москвичей и которое теперь кануло в прошлое. Мягкое украинское «г» теперь доминирует по стране, вытеснив в русском языке все остальные варианты, а сам язык стал единым от Карпат и до Владивостока, ибо сперва радио, а потом телевидение быстро принесло единый стандарт даже в самые глухие села.

До чего же много зависит от воспитания, окружения, отношения!.. Одному из наших инженеров, что работали не то в Перу, не то где-то еще в Южной Америке, оказывая братскому помощь какому-то из местных народов не то в борьбе, не то в подъеме очередной плотины, подарили щенка. В те времена правила в нашей стране были строгие, но это не посчитали взяткой, тем более что подарили уже на прощание, у трапа самолета.

Инженер, не будучи собачником, щенка привез, но не занимался им, а просто выпускал во двор. Жил он на третьем этаже, щенок на своих кривых лапках ковылял вниз, во дворе писал и какал, а потом бежал обратно и скребся в дверь. Вырос он в какую-то уродливую мелкую тварь, похожую на большую отвратительную крысу. Или на урода-поросенка.

Таких собак у нас во дворе не было, да и вообще не знали. Инженер решил, что над ним подшутили, а бабы на лавочке у подъезда сразу поняли, что гады капиталисты подсунули негодный товар. Но на Руси калек и уродцев жалеют, так что этого щенка, а потом взрослого пса все тоже жалели, гладили, иногда подкармливали. Он целыми днями носился во дворе вместе с дворовыми собаками, играл с детьми в песочнице, облизывал всех пенсионерок на лавочке, всем незнакомым вилял хвостиком и говорил: я свой, я хороший, я бедненький…

Правда, собакам спуску не давал, хотя сам и не задирался. Но когда на него «наезжали» псы даже покрупнее, дрался отчаянно, от обидчиков клочья, и скоро ни один пес не смел на него посмотреть косо. Инженер про него забыл вовсе, выпускал утром, когда уходил на службу, пес целый день во дворе, на детской площадке с детишками, что тоже любили его, таскали за уши и за хвост, кувыркались с ним в песочнице. Инженер работал допоздна, но пес чуял его приход, всякий раз ухитрялся почуять заранее, бросал любую игру и кидался навстречу.

Тот делал небрежный жест, мол, да люблю я тебя, люблю, и бедный пес прямо помирал от счастья. Они уходили в дом, и там пес оставался до следующего утра. Шли годы, пес постепенно старел, хотя оказался на редкость долгоживущим, как и положено непородным собакам. И вот когда он уже был старым, хотя и не совсем дряхлым, больше предпочитал не кувыркаться с детьми в песочнице, а лежать у ног старушек на лавке и слушать их пересуды, вдруг в газетах появилась информация о новой очень дорогой породе собак, что ввозят в Россию новые русские, это ж собаки-убийцы, людей едят, убивают направо и налево. Вдобавок были помещены фотографии этих исчадий ада…

Новый управдом наткнулся на этого пса, ужаснулся, поднял крик. И что надо в наморднике и на поводке, и строгий ошейник с шипами, и вообще держать вдали от населенный мест, а то щас вызовет милицию, и его пристрелят. Бабы подняли хай, за любимого и коротконогого уродца встали стеной, а про газеты сказали дружно, что там всегда брешут. Управдом не сдавался, вызвал милицию. Все это было днем, инженер на работе, бабы защищали уродца сами, а когда кому надо было отлучиться, выставляли взамен себя троих-пятерых соседок.

Кажется, битва длилась почти месяц. Но уродца отстояли. И жизнь, и свободу, и право бегать без намордника. Правда, он уже не бегал, ходил степенно, больше лежал на солнышке у подъезда, в ожидании любимого хозяина, но по-прежнему старался лизнуть в лицо каждого ребенка, всем приветливо вилял хвостиком, а каждый взрослый нагибался и гладил это неудавшееся противненькое существо с поросячьей мордой.

Что добавить? Ну не знали бабы, не знали, что это – ужасная собака-убийца!.. А когда узнали, было поздно. Да и пес не знал, никто ему такую «правду» не сказал.