Мне не больно

– Вам с сахаром? – Нина появилась внезапно, неся большую дымящуюся чашку.

«С медом», – хотел было ответить Михаил, но вовремя сдержался: подобная просьба уже попахивала использованием служебного положения в личных целях. Оставалось поблагодарить, положить три ложки сахара и приняться за привычное с детства лечение. Молоко приятно согревало, и Ахилло начал вспоминать слышанную когда-то пословицу о том, что пить молоко после вина – яд, а до – лекарство. Впрочем, в подобной последовательности он не был твердо уверен.

Двор наконец опустел. Приближалась полночь, окна громадного дома гасли одно за другим, законопослушные граждане укладывались спать. Вероятно, представилось Михаилу, таинственный Седой тоже смотрит сейчас в окно, ожидая условного часа. Интересно, есть ли у него семья? Ведь должен он как-то объяснять свои ночные странствия? Наверно, скрывать такое трудно… И тут Ахилло подумал, что в случае ареста пострадает и семья Седого: в подобных случаях всех совершеннолетних, включая детей, судили за соучастие, а тех, кому не было шестнадцати, отправляли в спецраспределители. Мысль об этом сразу же испортила настроение. Вспомнилось Перевальное, хозяйка уютного дома, амфора, стоявшая у кухонного окна… Теперь там висят сургучные печати, а скоро новый хозяин выбросит все, чем гордился покойный Семен, как ненужный хлам…

– Может, вам лекарство дать? – Девушка успела удобно устроиться в соседнем кресле и, похоже, начала скучать.

– А? Нет, не надо. Нина, уже поздно, тебе пора спать.

Ответа не было. Ахилло решил не настаивать:

в конце концов, пусть гражданка Шагова понаблюдает за поимкой врагов народа. Все-таки – небольшая компенсация за беспокойство.

– Нина, а ты почему испугалась? – Вопрос вырвался сам собой, хотя ответ был очевиден. Но иногда интереснее не что отвечают, а как.

– Ну, так ведь… – осторожное пожатие плеч, девушка, похоже, лихорадочно соображала, – время сейчас такое… сложное…

– А какое? – наивно спросил Ахилло. Сам он на подобную провокацию рубанул бы с плеча: «Как сказал товарищ Сталин, классовая борьба по мере продвижения к социализму усиливается…» – Ну… Товарищ Сталин сказал… На февральско-мартовском… то есть на историческом февральско-мартовском пленуме, что по мере продвижения к социализму классовая борьба ужесточается…

Михаил едва удержался, чтобы не рассмеяться. Дальнейшие вопросы на эту тему решил оставить – ни к чему трепать девушке нервы.

– Ты, выходит, одна с отцом живешь?

– Да. Мама умерла в прошлом году… Брат сейчас служит на Дальнем Востоке, он летчик. Папа тоже часто уезжает, я остаюсь одна, а здесь так пусто… Хотела пригласить одноклассницу, чтобы у нас пожила: у них в одной комнатушке семеро. Сказала папе…

Она недоговорила, но Ахилло понял. Очевидно, папа не разрешил. В подобных сферах благотворительность не рекомендовалась.

– Папа твой – большой начальник?

– Наверно…

Расспрашивать о Шагове-старшем Михаил не стал, это походило бы на сбор информации. В конце концов, это его совершенно не касалось, если, конечно, большой начальник не связан с Седым. Мысль возникла внезапно и показалась не особо глупой. Обитатели Дома на Набережной, наверно, неплохо знают друг друга. Сейчас, когда коса вновь пошла косить, они неизбежно должны понять, что спасаться всегда лучше вместе. Многие партийцы с дореволюционным стажем имеют опыт подполья…

Одинокий пешеход не спеша шел по тротуару. Ахилло лениво поднял бинокль: молодой человек в плаще, в руке – какая-то сумка, большое плоское кепи на голове… Михаил вздохнул и положил бинокль на место.

– А ты что читала, когда я позвонил?

– Сельвинского. «Пушторг».

– В школе задали?

– В школе… Михаил, вы за шпионами наблюдаете?

– Конечно! Наш отважный разведчик по кличке «Соколиный глаз» сообщил, что японцы собираются устроить подкоп под ваш дом. Вот я и гляжу, не начнут ли…

В ответ – обиженное сопение. Похоже, Нина окончательно уверилась, что ее принимают за маленькую. Михаил усмехнулся собственной нехитрой шутке и вдруг подумал, что много бы дал за то, чтобы исследовать здешнее подземелье. Наверно, Иофан продумал все: и ход за реку, и секретную ветку метро… Надо было заглянуть к старику, и Михаил пожалел, что за делами так и не удосужился этого сделать.

Он оглянулся: девушка задремала. На лице все еще оставалось выражение легкой обиды – похоже, история «Соколиного глаза» ее расстроила.

А ведь в шутке было немало истины. Только агента звали Арвидом, и сообщил он не о подкопе под правительственный дом, а о таинственном убежище в Столице…

Теперь время тянулось медленно. Двор был пуст и тих. Стрелки ползли по циферблату, но ничто не нарушало ночной покой Дома на Набережной. Почти все окна погасли, и Ахилло позавидовал тем, кто сейчас мирно почивает после трудовой недели. Захотелось спать. Пришлось тереть слипающиеся глаза, а затем найти в темной квартире ванную и как следует умыться. По дороге Михаил снял с вешалки теплое пальто и укрыл спящую девушку. Теперь можно допить молоко и вновь взяться за бинокль.

Ахилло не спеша принялся осматривать тротуар. Он был пуст: ни возле первого, самого дальнего, ни возле второго подъезда – ни души. Михаил перевел бинокль, чтобы поглядеть, что делается поближе, и руки дрогнули: у четвертого подъезда стояла большая черная машина. Ахилло негромко ругнулся и взглянул на часы: двадцать минут второго. Прошляпил! Машина уже успела подъехать И высадить пассажиров! Правда, никаких доказательств, что это именно тот, нужный ему, автомобиль.

Сходство имелось: черный или темно-синий «ЗиС», рассчитанный на шесть пассажиров с багажом. Оставалось ждать, не появится ли шофер…

Минуты тянулись долго, наконец дверь подъезда отворилась. По ступенькам спустился высокий мужчина в сером пальто. Какая-то странность приковала взгляд, Ахилло присмотрелся – и присвистнул. На неизвестном не было головного убора, пышная шапка белых волос покрывала голову, и даже отсюда можно было понять, что это парик. Седой! Ну конечно! Парик, надвинутый на самые глаза, неплохо меняет внешность и первым делом бросается в глаза случайным свидетелям. Правда, все это могло быть совпадением, но в душе уже зрела уверенность. Черная машина, шофер в седом парике, Дом на Набережной… Нет, такие совпадения едва ли возможны! Жаль только, Ахилло пропустил главное – что делал этот человек? Привез ли пассажиров или просто зачем-то поднимался наверх? Но память зафиксировала: половина второго, черная машина, четвертый подъезд…

Сон пропал. Капитан встал и осторожно, чтобы не разбудить девушку, прошелся по комнате. Итак, машина уехала. Оставалось подождать, не вернется ли. До утра еще долго, Столица спала – самое время для Седого…

Черное авто вернулось неожиданно быстро – через полчаса, – вновь притормозив у четвертого подъезда. Дверца отворилась, Седой вышел, осмотрелся и открыл заднюю дверь…

Четверо – двое взрослых, двое детей, все с вещами. Михаилу даже показалось, что один из детей – мальчик лет двенадцати – держит в руках клетку с канарейкой. Да, они не спешили. Собрали вещи, подождали черное авто с шофером в седом парике… Неужели «Вандея»? Правда, Ахилло знал пока только номер подъезда, но остальное было просто, очень просто…