Мне нравится твоя ложь

Или, может быть, я пойму, что умерла в этом особняке, что свобода — всего лишь призрачное принятие желаемого за действительное.

Кип возвращается с пинцетом и пузырьком, пахнущим спиртом. Он смотрит на книгу со странным выражением лица.

— Ты написал это? — спрашиваю я, указывая на стихотворение.

Он качает головой.

— Моя мама.

— О, — я снова смотрю на последнюю строчку, о выходе, о том, как выбраться из джунглей. Под землей. Она говорит о смерти. — Это красиво. И грустно.

— Такой была моя мать. Красивая и грустная. — Он смачивает ватный диск небольшим количеством спирта. — Хватит лжи. Я не хочу причинять тебе боль, но чем скорее мы начнем, тем скорее закончим.

То, насколько он напоминает Байрона, беспокоит…

— Делай то, что должен.

Он садится рядом со мной и кладет мою руку на свое бедро.

— Когда станет больно, сожми.

Он чувствуется твердым, словно колода под джинсовой тканью.

— Не думаю, что смогу сжать... Черт возьми, это больно.

Оказывается, у меня больше силы, чем я думала, особенно когда мужчина с большими нежными руками тщательно использует пинцет для извлечения стеклянных осколков из моей щеки. Я, наверное, оставила пять вмятин на его ноге даже через джинсы там, где мои ногти впивались в его бедро. Он не вздрагивает и не подпрыгивает, даже когда я держусь за него, как за дражайшую жизнь, даже когда я не могу сдержать хныканье.

Маленькие кусочки стекла, окрашенного в красный, выстраиваются рядком на полотенце, которое он выложил.

— Останутся пятна, — прошептала я.

— Ну и пусть.

Кушетка старая, но удобная, мягкая настолько, что в ней можно утонуть. Тем не менее, дом слишком женственный для Кипа. Все в розово-золотом и солнечно-желтом цвете, вельветовая мягкость и старые латунные светильники. И пыль. Такое ощущение, что в доме не живут. Ничего здесь не напоминает крепкого человека в кожаной одежде и грязной обуви.

— Ты вырос здесь?

Он не отвечает. Отсутствие выражения на его лице говорит мне, что да.

— Я не остаюсь здесь надолго.

— Тогда почему ты здесь сейчас? Это просто удобное место для проживания, пока ты меня выслеживаешь?

— Если бы это было так, я бы отвез тебя обратно в Неваду, когда впервые тебя встретил.

— Так почему ты этого не сделал?

Кип делает паузу после следующего осколка и смотрит мне в глаза.

— Это сложно.

— Это тебе не статус отношений.

— У нас нет долбаных отношений.

Я втягиваю воздух. Чувство такое, словно он ударил меня. Нет, хуже. Мне никогда не было так больно, даже когда Байрон нагибал меня и трахал всухую.

Затем он опускает голову, прежде чем я даже осознаю, что он может сделать. Я готовлюсь к большей боли. К большей лжи. Губами нежно, словно перышко, он касается моих. Я не двигаюсь, позволяя ему двигаться от уголка к уголку, находить каждый квадратный сантиметр и забирать боль поцелуями.

Когда он оказывается слишком близко к моей щеке, я не могу не вздрогнуть.

Кип отодвигается, с сожалением на лице.

— Нам нужно уходить.

— Нет никаких нас, — мягко говорю я. — Ты четко дал это понять.

Его глаза обретают строгость.

— Позволь мне закончить очищать раны. Тогда мы пойдем.

Я смотрю на Кипа, но все, что я вижу, это глаза Байрона, его нос, рот. Мое сердце трепыхается в груди, когда я вспоминаю лицо, нависающее надо мной, трахающее меня. Причиняющее мне боль. Я не знаю, почему я не смогла увидеть этого раньше. Конечно, они братья. Они одинаковые.

Я должна уйти без него. Я не могу ему доверять. Он был добр ко мне время от времени, но он также был грубым, резким и холодным. Насколько я знаю, он вернет меня Байрону из лояльности пред семьей. Delitto d'onore. Почетное убийство. Вот как все будет.

Мне нужно убираться отсюда. Нужно уйти без него.

Я не могу ему доверять, хоть и хочу. Боже, как же я хочу.

Он снова покидает комнату, чтобы убрать осколки, и я знаю, что это мой шанс.

Я вынимаю «Тейзер», который он мне подарил, и следую за ним в ванную. Его взгляд встречает меня в зеркале. Я улыбаюсь своей поддельной, соблазнительной улыбкой, которую усовершенствовала за часы на сцене. Одна рука скользит по его спине, чтобы отвлечь. Обезоружить.

Его не обмануть.

Что-то ужасное вспыхивает в его глазах — он знает, что должно произойти. Но что еще хуже — он принимает это. Кип достаточно сильный, достаточно быстрый, чтобы остановить меня.

— Хонор, — говорит он.

Всего лишь одно слово.

Это первый раз, когда он использует мое настоящее имя, и я отплачиваю ему, используя на нем «Тейзер». Он знает, что заслуживает этого, и я тоже это знаю, но от этого не легче.

Я прижимаю электрошокер к его боку и нажимаю на пуск.

Вибрация отражается на моей руке. Кип падает, словно дерево, сотрясая пол, падает на дверную раму всем телом, пронзенным мощным электрическим разрядом. Теперь больно Кипу, и я оставляю его на полу.

Я едва успеваю прошептать: «Мне жаль», прежде чем ухожу.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Запыхавшись, я практически бегу назад к мотелю.

Даже на полной скорости, перескакивая препятствия в виде куч мусора и грязных темных луж, я не могу забыть, как Кип смотрел, а его большое тело было охвачено болью, моими руками лишено способности двигаться. Почему тебе не все равно, что с ним происходит? Кип говорил это мне однажды. Но мне не все равно. Вина — это то, к чему я привыкла, но легче от этого не становится.

Я оглядываюсь назад, но улицы позади меня пустынны. Кипа нет. Вообще никого нет.

Я бегу к Кларе, пытаясь успеть, прежде чем она уйдет.

Может быть, ей будет лучше, если она сбежит. Я не могу избавиться от этой мысли у себя в голове. Это как вытолкнуть птенца из гнезда, потому что пришло его время научиться летать. Но я не могу этого сделать. Не могу отпустить ее. Возможно, это моя слабость. А возможно, ее деградация.

Или, может быть, я хорошо усвоила уроки, которые преподал мне отец.