Мне спустит шлюпку капитан
Шрифт:
Мама, не доверяя Аделаиде, сама садилась за телефон:
– Анна Васильевна! Здравствуйте, дорогая! Как ваши дела? Да, да, это я. А-а-а, мои тоже ничего, ничего. А в школе у вас как? Да? Недавно искали замену? А почему мне не позвонили? Нет, ну, вы же знаете, как я вас уважаю – я всегда рада вас заменить! Конечно, если мне надо будет – скажу! Я же знаю, какой вы сильный преподаватель! С вашими классами работать одно удовольствие! Обязательно! Обязательно! Анна Васильевна! Милая, а Пашенька дома? Да, моя дура опять где-то простудилась! А чёрт её знает! Может, воды холодной из крана выпила? Правды-то от неё не дождёшься! Что не скажет – то соврёт! Что не скажет – то соврёт! Пускать-то я её никуда не пускаю, она всё время у меня на глазах. Но по школе-то
Мама так умоляла Анну Васильевну позвать «Пашеньку» к телефону, как будто Пашенька ну как минимум высиживал цыплят и если он встанет, то весь выводок остынет и скончается прямо в яйцах!
Здравствуй, Пашенька! Здравствуй, милый! – мама прямо сочилась мёдом. – Как твои успехи? Да? Ну, молодец, молодец! Пашенька, ну-ка продиктуй-ка мне, что вам задавали по всем предметам, пока моей не было. Давай, давай, записываю!
Как же – замену тебе! Обойдёшься, не облезешь! После твоей замены полгода класс приводить в порядок надо! – неизменно фыркала мама, вешая трубку. – Аделаида! Иди сюда! Спасибо скажи, что у тебя мать есть! Так бы и пошла в школу с неприготовленными уроками! Ты сейчас должна много заниматься, чтоб войти в колею и восполнить все свои пробелы! А то все уйдут вперёд, а ты останешься за бортом! Давай, хватит шататься по квартире. Садись и начни делать уроки! Вот, по математике был новый материал. Ничего, давай делай всё остальное, а математику в последнюю очередь. Береговой потом позвоним – она решит.
«Берегова» преподавала математику, они с мамой были, как мама это называла, «приятельницами». Аделаида никогда в лицо эту самую «Берегову» не видела и в гостях не была. Знала только, что у «Береговой» есть дочь тоже в четвёртом классе, но в другой школе. Родители очень практиковали осчастливливание загадочной Береговой задачами из Аделаидиного учебника математики. Они довольно часто звонили ей, чтоб она «проверила», правильно ли их дочь решила задачу, просили объяснить Аделаиде по телефону тот или иной материал.
Если пробел сразу не восполнить, потом вообще не восполнится! – часто говорили мама и папа. – Ты останешься за бортом!
Аделаида уже с большим трудом старалась держаться в отличницах, а «матэматичская галава» (математическая голова) ей в этом совершенно не помогала. Подробные объяснения Малины на уроке для неё всё чаще и чаще становились пустым звуком. Несомненно, что даже если бы Берегова ей «рассказывала» по телефону, она бы всё равно ничего усвоила. Однако безотказная и с большим чувством ответственности «Берегова», заняв чем-то двух своих детей, часами «консультировала» Аделаиду, решала за неё задачи в любое время суток, в любой день недели, и в будни и в праздники. Видимо, мама и папа считали, что они оказывают ей честь, звоня по три раза за вечер, потому что они же звонят именно ей, не кому-нибудь другому! «Берегова» должна гордиться собой, что звонят именно ей и поэтому оправдывать высокое к ней доверие. А ведь в городе оч-ч-чень много учителей математики!
Вот и в этот раз во время реабилитационного периода после болезни Аделаида, стоя у окна, тоскливо рассматривала корпус недостроенного бассейна. Она с ужасом вспоминала последний школьный день, Лилию Шалвовну и «Директорскую» работу именно по математике. Ходить по квартире было можно, потому что создавалась видимость какой-то работы, какого-то движения, вроде как пыль вытираешь, или вещи прибираешь. Сидеть «без дела» было нельзя. «Без дела» – это было и рисовать, и вышивать, и клеить что-нибудь. «Без дела» было всё, кроме уроков и прибирания квартиры. Вспоминала Аделаида и про Горсовет, про Министерство Образования, куда должны были «пойти» их «директорские работы», и по спине её продолжали ползать струйки, как будто она снова «перепотевала» под одеялом и с малиновым вареньем в желудке…
Конечно, тогда
в классе, когда Малина привела с собой эту Лилю Шалвовну, она испугалась страшно! Сперва её испугал сам вроде бы и знакомый «элеватор», который засыпают «зерном». Она представила себе человека, упавшего внутрь и засыпанного насмерть. Зерно лезло в уши, в рот, в нос и не давало дышать… И закричать он тоже не мог, потому что на грудь тоже давило. Он не мог даже сделать вдох… Так его и не спасли, и его засыпало…Выполнив задание, она решила внимательно проверить – правильно ли сложила цифры. Нашла две ошибки. Стала вычислять снова. И снова нашла. Она поняла, что неправильно отнимает. Ещё раз прочитав задачу, она вдруг с ужасом обнаружила, что засыпали не «меньше зерна», а «больше», поэтому надо было не отнимать, а прибавлять! А потом ещё сложить всё вместе! Стала исправлять. Снова нашла ошибки… А человек всё лежал и лежал на дне элеватора, засыпанный пшеном, и никто его не искал, потому что думали, что он пошёл в медпункт…
Дальше – прямо какая-то напасть!
Прямой угол – это понятно – в девяносто градусов! Однако Аделаида почему-то начертила его не по прямым клеточкам тетради, а по косой и угол получился страшно неровным, и казался вовсе не прямым, а острым, как если б в нём не хватало градусов! Она перемеряла транспортиром, линейкой – девяносто! Меряешь – ровный, то есть – прямой. А смотришь на листочке – кривой! Пока она снова складывала зерно и чертила угол – прозвенел звонок. Урок и «директорская работа» были окончены!
«Ну, всё, – Аделаида вжалась в парту, – ну, всё! Четвёрки не миновать! Ой, что дома будет! Тут за простые оценки ругают, за простую контрольную могут по стене размазать, а уж за „директорскую“! Ой, что будет!»
Именно поэтому в тот раз температура поднялась как нельзя кстати. Мысль о клизме перекрыла математические раскаяния, она вообще даже забыла рассказать дома про математику!
«А, ладно, тем лучше! Авось пронесёт! Папа приходит в школу по вторникам, а сегодня только четверг! Вдруг в школе за пять дней уже всё забудут?»
К понедельнику Аделаида выздоровела окончательно и, практически забыв об элеваторе с похороненным в нём передовым колхозником, пришла в класс.
– Боча! А ты после болезни ещё толще стала! – Пашка Середа явно оказывал ей знаки внимания, выражая свою радость по поводу её возвращения. – Ты, наверное, лежала, болела и всё время ела, ела, ела! Правда?
– Дурак! – спокойно ответила Аделаида и стала вытаскивать из портфеля учебники.
Первым уроком был русский язык. Всё прошло нормально. Упражнение она сделала, правило выучила. Следующий – математика – как гром начался с Лилии Шалвовны. Она размашистой походкой и с немыслимыми пряжками на туфлях вошла со звонком в класс вместе с Малиной:
Ну, вот! – торжественно объявила Лилия Шалвовна. – Каждый из вас показал своё лицо! Кто староста класса? Андрюша, ты? – обратилась она к хроническому отличнику Буйнову. – Раздай, пожалуйста, листочки!
Толстый Буйнов лениво поднялся из-за парты. Он был очень серьёзным и положительным. Поэтому всегда всё делал медленно и с чувством собственного достоинства.
Их в классе было двое отличников с первого класса: Аделаида Лазариди и Андрей Буйнов – оба очень умные и очень толстые. Однако, в отличие от Аделаиды, Буйнова никто никогда не дразнил. Его просто любовно называли «Жоржа» от слова «жирный». Он был авторитет.
Буйнов стал ходить между рядами:
Дроздов, Синельникова, Середа, Лазариди…
Вот он – двойной листик, подписанный её именем! Страшный, как граната с выдернутой чекой, как змея, что ли, ядовитая…
На первой странице всё перечёркнуто красным карандашом. Перевернуть лист Аделаида просто не могла. Она, зажав в двух пальцах страничку, делала вид, что внимательно рассматривает ошибки, но ничего не видела, потому что красная и синяя паста смешивались и расползались, как если б на разноцветные чернила капнули водой. Сделав над собой невероятное усилие, она стала медленно-медленно заглядывать внутрь, так и не перевернув страницу.