Мне тебя нагадали

Открываю один глаз (трудновато найти смертника на ощупь), и понимаю, что с обидчиком лучше не связываться. Вернее, бесполезно связываться, потому как мелкими, но бойкими каплями на меня сыплется вовсе не вода из чайника-кружки-стакана, а дождь. Да-да, обычный дождик. Обычный противный дождик вкупе с прочей слякотью, моросью и далее по списку.

Вокруг (кстати, между прочим) самый обычный лес, а вместо постельных принадлежностей, как и самой постели, гора еловых веток-шишек-и-еще-какого-то-мусора. Тоже самых обычных, хе-хе. Мило. Я, конечно, делаю лицо кирпичом, мол, плавали – знаем, и уже ничему не удивляемся. Подумаешь, оказалась в лесу. Подумаешь вокруг то ли поздний вечер, то ли теплая летняя ночь. И нет ничего страшного в том, что я не знаю: как отсюда выбраться, да еще и дождь пошел, а я босиком, в какой-то полу-пижаме…. Подумаешь… Ага, счас-с-с!

В следующую секунду я ору. Да так ору, что, наверное, все елки-шишки трясутся. Потому как ноги в «пижамных» штанах не мои, хотя и тридцать шестого (на вскидку) размера. Руки не мои. Плечи не мои. А-а-а, кто-то и грудь мою спер!

Так, спокойствие, только спокойствие, как завещал нам дедушка Карлсон. Это лишь, чужое тело! Ну да, странное незнакомое место, я в теле… кстати, я парень?! Зашибись, до кучи я еще и парень! Украдкой проверяю наличие того самого. Угу, на месте. Даже не знаю, уже можно рвать на себе волосы или пока рано? Блин, РЫЖИЕ волосы!!! Я в шоке!

Зеркало бы мне! Эх…

Украдкой смотрю еще раз. Я, наверное, жуткая пошлячка? Ладно, будем считать, что это в целях самообразования – когда еще увижу? Тьфу ты, аж щеки краской залило.

Так, забить на ерунду всякую! О другом думать надо – что делать-то теперь?

Из состояния оцепенения меня выводит странный звук. Да, знаю – лесные шорохи (и запахи, и прочее) для меня непривычны, но с момента как я очнулась, прошло какое-то время, и общий звуковой фон успел стать незаметным. Именно поэтому звук крадущихся шагов: чмоканье мха, случайное потрескивание ветки, – словно взрыв петарды под ногами.

Интересно, кто это может быть? Грибники-ягодники бродят? Так ведь вроде не сезон, да и не то время суток. И вообще в лесу никого нет страшнее грибника – человек с ножом, между прочим!

Спрятаться! Надо куда-нибудь спрятаться!

Ползком отчаливаю за ближайший мохнатый кустик. Так себе место, и при желании найти здесь притаившегося: не проблема, но вдруг пронесет? Хе-хе, главное, чтобы не меня со страха.

Шаги ближе… ближе… Ну-ка, посмотрим, что за зверь ночной по чаще бродит. Угу, зверь…

На полянке один за другим появляется фигур десять. Человеческих…э-э-э…мужских фигур. Н-да…то, что я приняла за неаккуратное движение одного «грибника», на поверку оказалось слаженным перемещением десятка. Шаг в шаг они шли, что ли? Круто. Будем надеяться, что они меня не слышали, не видели и вообще, меня тут нет!

14

– Думаешь, он спрятался в лесу? – Один из мужчин подал голос, и моя голова непроизвольно ушла в плечи по самую макушку.

– Такие, как он грезят служением, и для них территория вокруг монастыря вирцов будто медом намазана.

– Но мы там все обыскали! Не в монастырь же он проник, ей богу! А кричал здесь кто-то. – Еще один голос, более осторожный, с едва скрытой паникой. Интересно.

– Надо проверить! А в лесу – что ему тут делать? Отсиживаться до утра? – Какая хорошая мысль. Приму ее к сведению.

– Если бы не предстоящий выбор и Матушкин запрет, сейчас подняли бы всех на ноги, пересчитали поголовно! Отсутствующим оторвали бы что-нибудь…

Очередной «грибник» встрял в беседу. Н-да, видимо по части «оторвать» он особенный мастер. Стараюсь не дышать. Мне мое (пусть и не мое вовсе) и самой пригодится.

Интересно, как можно покалечить человека, который отсутствует, да и не только покалечить, но чисто физически с ним хоть что-нибудь сотворить? Будем надеяться, я этого не узнаю. Кстати, меня здесь тоже как бы нет.

– Еще раз пройдемся у монастыря, и хватит на сегодня. – Чуть перевожу дыхание: кажется, компания не задержится надолго. – Потом отбой. Завтра день тяжелый, и необходимо выспаться.

– Черт бы побрал этого малого! Из-за него полночи бродим!

– Могу поспорить, что это Лютик! В его стиле сбежать накануне посвящения.

– Принимаю. Я ставлю на Каддиша – он тоже парень не промах!

Кто еще на кого поставил, я не услышала. Спор прекратился по мановению палочки, стоило компании скрыться за деревьями. Скорее всего, дело не в звукоизоляции, а вожак «стаи» приказал заткнуть тотализатор. Н-да, крутые парни. Странно, что меня не заметили – видимо сейчас все-таки ночь, и следопыты тоже хотят спать. По правде говоря, мне не показалось, что они так уж стремятся найти беглеца. Бродят словно для профилактики – по долгу службы.

– Ну что? Так и будем сидеть в кустиках? Ты там обделался, что ли, от страха?

Голос прямо в ухо чуть не вызвал именно такую реакцию. Черт, нельзя же так людей пугать! Я в миг летать научилась – настолько высоко подпрыгнула на месте. Правда, сердце, застрявшее в пятках, давит вниз.

– Ха, испугался?

– Еще бы!

Выдавливаю из себя и оборачиваюсь. Угу, парень. Один. Сидит на ветке, ногами болтает. Кстати, в такой же поношенной «пижаме» с оборванными полами, как и я. Босиком.

Интересно, он на самом деле парень? Если да, то надо быть осторожной. Кто-то ведь говорил мне… предупреждал… не выдавать себя ни в коем случае. Кто же? Ладно, вспомню как-нибудь, осмыслю позже.

– Чё-т я тя не знаю… новенький что ли?

– Угу.

– Понятно. Можешь не рассказывать: откуда и как попал. Новенькие всегда молчат о происхождении. Задаваки! Не то, что мы – рожденные в Брикхолле! Коренные мулгары, так сказать. – Не знаю, по-моему, в этих словах не было гордости, только печаль. А может, показалось? – Как зовут-то хоть?

– Маш… – Голос срывается на писк и обрывается кашлем. Ну, ты, блин, даешь, Манюня! Это же надо так проколоться! Слышал или нет? Понял или нет?

– Мыш? Прикольно! У тебя и голосок как у девчонки писклявый, хе-хе. Да и росточком не вышел… – Давлюсь словами. Кто не вышел?! Я не вышла?!!

В следующий момент незнакомый парень спрыгивает на землю, и я понимаю, что в его словах есть толика смысла. Перед глазами в лучшем случае пупок, и я вытягиваю шею, заглядывая наверх, туда, где, помниться, была лохматая голова.