Мнемозина, или Алиби троеженца

– Не ублажала, а была моей женой, – нахмурился я, и снова разлил спирт по стаканам, – человек побеждает порой тогда, когда перестает быть самим собой! Не знаю почему, но я неожиданно полюбил тебя, и я бы никогда и ни за какие деньги не согласился подделывать результаты этой экспертизы! И дело не только в моей честности, даже судя по ранам Германа на снимках, нельзя избежать очевидного вывода о том, что кто-то приложил к его голове свою руку, а то, что ты, почти сразу как началось следствие, прибежала ко мне, лишний раз подтверждает твою вину!

– Ты просто старый козел! – снова расплакалась Мнемозина, но когда я протянул ей стакан со спиртом, она охотно выпила.

Теперь она была сильно пьяна, и как-то страстно безумно улыбалась, глядя мне прямо в глаза.

Я легко поставил ее на четвереньки и снова проник в нее.

Ее грубые оскорбительные для меня слова, еще сильнее разожгли мое желание, своим проникновением в нее я как будто возвращал Мнемозину в животное состояние, доказывая тем самым всю бесполезность ее слов, как и ее эмоциональной вспышки.

Я опять умело довел ее до оргазма, словно клещ, присосавшись к ее нежной шее, оставив с правой стороны заметный красный засос.

В эту минуту я хотел, чтобы она принадлежала только мне одному, весь свет, все человечество и вся моя жизнь оставались где-то далеко в глубинах подсознания, и казались неудачными и никому ненужными вещами.

Я наслаждался всем ее существом, ее юная красота, прелестный изгиб тела, легкий взмах руки и горячее прерывистое дыхание на глазах воссоздавали сказочный образ, образ, навеянный снами, мечтами, всем недостаточно реальным, чтобы существовать на этой земле… Она возникла словно чудо на мгновенье…

– Ну что, добился своего, – прошептала она, откинув голову назад, мне на плечо.

– Кажется, добился, – прошептал я, и быстро прислонившись, поцеловал ее в губы.

О, как же прекрасно, как хорошо ее всю ощущать, чувствовать, целовать! Я целую ее губы, а мне кажется, что я целую все ее тело, каждую ее складочку, и бьющийся в ее груди комочек, и самую-самую нежную кожу…

Глава 10. Любовь как чувственная психопатия

Мы с Мнемозиной вступили в брак, не дожидаясь ее родителей из кругосветного турне.

Таково было мое желание, и Мнемозина подчинилась ему, и вообще с того самого памятного дня, когда она впервые пришла ко мне, и я впервые овладел ею в своем кабинете, прошло немало событий.

Первым встрепенулся Карл Иванович Лурье.

Узнав о том, что я женился на его подследственной, да к тому же еще проводил экспертизу ее бывшего супруга, с которым она быстро развелась как с психически больным и недееспособным гражданином, Лурье назначил повторную экспертизу, но тут уж меня выручили коллеги!

Им даже не требовалось давать никаких денег, тем более что в прошлом это были мои ученики!

Тогда Лурье назначил комплексную экспертизу с участием психиатров, но вывод был однозначен – Герман сам ударился головой о косяк, к тому же он и ранее обнаруживал признаки психического заболевания.

Как оказалось, это совпало с некоторыми фактами, которые накопал и сам дотошный Лурье!

Так, водитель Германа Владик дал показания, что шеф заставлял его в машине заниматься онанизмом, за чем сам наблюдал с огромным удовольствием и заплатил ему за это неплохие деньги.

Также его секретарша, еще совсем молодая девушка, призналась, что ее шеф неоднократно уговаривал ее оголять ягодицы, по которым с нескрываемым восторгом хлестал специальной кожаной плеткой, за что она постоянно получала солидную надбавку к своей зарплате.

Мнемозина эти откровенные факты восприняла почти безо всякого удивления, да к тому же и огорчаться ей было вредно, так как от меня она была уже беременна!

Я быстро почувствовал, что беременность – это большой козырь, как в руках женщин, так и мужчин, в зависимости от того, кто кого хочет сделать своим супругом или укрепить свой брак!

В конкретном случае это козырь был в моих руках, ибо давно уже понял, что только дети по настоящему могут связать двух супругов, и как желание увидеть в них свое будущее и продление рода, и как общая любовь к ним, и голос их крови, объединяющийся в одном живом создании!

Кроме всего прочего нас объединил секс! Мнемозина постепенно поняла, что главное это не мой возраст и не моя внешность, а то удовольствие, которое я ей приношу, когда физически обладаю ею и завершаю сам акт нашим общим оргазмом!

Когда человек кричит в момент физического наслаждения и уже не помнит сам себя в момент близости, то потом, даже, несмотря на отсутствие любви, он наполняется к тебе глубочайшей благодарностью!

Как, однако, бывает легко перевернуть весь мир одним движением плоти! Изо дня в день, приобщая свою Мнемозину к сексу, я заметил, что она настолько осмелела, что обращается со мной уже как с подопытным кроликом.

Ее молодое горячее любопытство, как и жадное, до грехов тело, все чаще и чаще требовало любви, если так можно назвать наш секс.

Я овладевал Мнемозиной сзади, спереди, сбоку, лежа на письменном столе или в ванной, заполненной водой, стоя возле камина, напротив огня, абсолютно все возбуждало и притягивало ко мне Мнемозину.

Любая вещь, предмет вовлекались в хоровод наших безумных совокуплений!

Возможно, это объяснялось тем, что период полового созревания Мнемозины совпал с периодом ее активного полового увлечения.

Правда, вся наша чувственная психопатия длилась совсем недолго, после двух недель активной половой жизни Мнемозине стало неожиданно плохо, и мой знакомый врач-гинеколог Новоселов запретил нам заниматься сексом во имя сохранения будущего плода.

Тогда Мнемозина превратилась в дикую кошку, она каталась по постели, испытывая страшный зуд во всем теле.

Ее влагалище зудело, чесалось, как человек, не мывшийся годами.

Проникнувшись к ней сочувствием, я приучил ее к оральному сексу.

Теперь стоило мне только расстегнуть на брюках ширинку, как Мнемозина тут же хватала мой фаллос нежными губами!

Она удивительно легко овладела этим изящным искусством, чарующими прикосновениями губ извлекать из моей флейты прелестные звуки.