Многогранники

Маша вздохнула и, подавив зевок, придвинула к себе тетрадь. Под монотонный бубнеж Валерки она принялась размышлять о Крестовском. Тот сегодня на занятия не пришел. Маше в голову лезли наставления медсестры о том, что в случае ухудшения состояния ему нужно обратиться в больницу, и его уверенное «если что, я позвоню “девять-один-один”». Она ловила себя на том, что в самом деле волнуется. Хоть и не должна бы. Крестовский не просто был для нее чужим человеком, он еще и ясно обозначил свое нежелание общаться. Маша, конечно, вчера успела придумать ему пару-тройку оправданий, но сегодня с утра решила, что это глупо. Если человек хочет с кем-то общаться, то ничто не сможет ему помешать. Причина в том, что Крестовский просто не хотел.

И все же, взглянув в очередной раз на пустующее место рядом с Шиловой, Маша нахмурилась. Где его носит? На мгновение Маша встретилась с Шиловой взглядом, и они обе как по команде отвернулись друг от друга. Вообще Шилова сегодня вела себя странно. Сначала она демонстративно не поздоровалась с Машей, хотя обычно была выше всяких глупых игр, потом так же демонстративно отворачивалась, стоило Маше посмотреть в ее сторону. При этом с Димкой Шилова не только поздоровалась, но даже, отозвав его в сторону, успела о чем-то с ним побеседовать до семинара.

Димкин телефон загудел, оповестив о сообщении. Волков переставил его на беззвучный режим, потом прочитал сообщение, пригнулся на миг к парте, чтобы взглянуть на Шилову, которую загораживала Маша, чему-то усмехнулся и принялся набирать ответ. Маша упорно смотрела на кафедру, игнорируя происходящее. Отчего-то в голову лезло пафосное в данном случае слово «конец». Только конец чего именно, Маша так и не сформулировала. Зато ей в голову пришло, что Шилова вполне могла рассказать Волкову о том, что они пересеклись вчера у Крестовского. От этой мысли засосало под ложечкой. Впрочем, она ведь не совершила ничего дурного. Она пошла к Крестовскому не по собственной воле, и если бы Волков вчера не игнорировал ее звонки и сообщения, то узнал бы эту информацию от нее. Так что сам дурак.

Стоило прозвенеть звонку, как Волков усвистел в неизвестном направлении, не успела Маша даже рта раскрыть. Ей ничего не оставалось, кроме как в одиночестве отправиться на следующую лекцию.

На статистику Крестовский заявился со звонком. Его переносица по-прежнему была залеплена пластырем, а под глазами за ночь проступили синяки. Выглядел он как недобитая панда. О чем вздохнувшая с облегчением Маша и сообщила Волкову, склонившись к его уху. От Димки привычно пахло одеколоном и кондиционером для белья, и Маша даже на миг забыла об их конфронтации. Однако, когда он никак не прокомментировал ее слова, разом все вспомнила и отодвинулась подальше. Волков хмуро смотрел на идущего к своему месту Крестовского и вновь игнорировал Машу.

Препод по статистике был, вероятно, наслышан о случившемся, поэтому внимания на внешнем виде Крестовского заострять не стал, а начал с места в карьер рассказывать о важности правильной интерпретации статистических данных в условиях экономического кризиса. Маша принялась записывать лекцию, с раздражением отмечая, что почти на всех предметах они с Димкой сидят через проход от Крестовского и Шиловой. И если Волкову, сидевшему у стены, обзор закрывала Маша, то сама она боковым зрением невольно улавливала все движения за соседней партой. Шилова обеими руками обхватила предплечье Крестовского и что-то зашептала тому на ухо. Ее алый маникюр на ткани светло-серого пиджака Крестовского смотрелся вызывающе. Маше с удвоенной силой захотелось узнать, о чем Шилова переписывалась с Волковым.

Когда по рядам пустили раздаточный материал, Маша на миг встретилась взглядом с Крестовским и отчего-то прыснула, хотя он выглядел совсем не смешно. Его, скорее, хотелось пожалеть. Крестовский на ее хихиканье не отреагировал — отвернулся к Шиловой. И это тоже взбесило Машу. Какого черта они все ее теперь игнорируют?

После урока Маша дернула Волкова за рукав. Ткань его толстовки ощущалась под пальцами тоже очень привычно. Маша ожидала, что вставший со своего места Волков вновь опустится на стул, как сделал бы раньше, однако он неожиданно уперся в стул коленом и остался стоять, нависая над по-прежнему сидевшей Машей.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила она, убедившись, что в аудитории, кроме них, никого не осталось.

— По поводу? — не очень натурально удивился Волков.

— По поводу фото, например. — Маша решила, что лучшая защита — нападение. В конце концов, с его идиотского поступка на «Рене» все началось. Это он ее бросил и развлекался со всеми, включая Шилову. А теперь строит из себя оскорбленную невинность.

— А я должен это как-то прокомментировать? — Волков дернул плечом, возвращая на место попытавшийся сползти рюкзак.

— Не мешало бы. — Маша скрестила руки на груди, понимая, что ее несет в какие-то дебри, но не имея сил остановиться. — Ты предъявляешь нам с Крестовским какие-то претензии, хотя сам отжигал с Шиловой и Мокровой. А Шилова, между прочим, несвободна.

Димка несколько секунд молча смотрел на Машу сверху вниз, и ей вдруг стало страшно. Она ведь, в сущности, не имела на него никаких прав. За все время их общения он ни разу не попытался перевести их дружбу во что-то большее.

Димка оперся ладонью о парту и наклонился ближе, обдав Машу запахом жвачки и одеколона.

— Считай, что все претензии сняты, — негромко произнес он.

Рюкзак все-таки соскользнул с его плеча и грохнулся о парту, заставив Машу вздрогнуть.

— Что это значит? — спросила она.

— А вот пусть он тебе объяснит, — указал Димка на Крестовского, который, Маша была уверена, уходил из аудитории, но почему-то вновь оказался у своей парты.

— Что случилось? — спросил Крестовский, глядя исключительно на Волкова.

Волков прожег его взглядом, с силой оттолкнулся от парты, забросил на плечо рюкзак и, обойдя Машу, оказался в одном проходе с Крестовским. Толчок плечом в плечо заставил Крестовского пошатнуться и опереться ладонью о Машину парту. Дверь за Волковым захлопнулась с таким грохотом, что, наверное, было слышно во всем корпусе.

Маше дико захотелось то ли заорать, то ли зареветь, но это было бы совсем по-детски, поэтому она на миг прикрыла глаза и глубоко вздохнула, а потом зачем-то уставилась на руку Крестовского. У того были длинные пальцы и пижонское кольцо на мизинце. По виду — из белого золота. По кольцу струилась какая-то надпись.

— Что у вас случилось? Вы поссорились? — голос Крестовского звучал до противного участливо.

Маша вскинула голову и посмотрела на него в упор. Крестовский склонился так, что еще чуть-чуть — и он начал бы нарушать ее личное пространство. Вид у него был одновременно виноватый и раздраженный.

— Да тебе-то какое дело? — огрызнулась Маша и, сдернув с парты свою сумку, вскочила на ноги.

Крестовский выпрямился. Он больше не выглядел виноватым и раздраженным. Смотрел безразлично. «Как у них легко все, — думала Маша, обходя Крестовского и стараясь его не задеть. — Захотели — проявили участие, а чуть только получили отпор — так сразу и интерес пропал. Значит, участие такое было! Все они — дешевые фальшивки. И Волков в том числе».

В дверях окончательно разозлившаяся Маша остановилась и обернулась. Крестовский уже успел взять со своей парты оставленную тетрадь и теперь тоже шел к выходу. Увидев, что Маша остановилась, он на миг притормозил, но потом все же подошел и, зажав тетрадь под мышкой, засунул руки в карманы джинсов. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец Маша произнесла: