Моби Дик
Шрифт:
Обычно, когда какой-нибудь вельбот подбирает экипаж разбитой шлюпки, спасенные гребцы присоединяются к своим спасителям и погоня продолжается, как говорят, на двойных веслах. Так поступили и теперь. Но все же умноженная сила гребцов не могла сравниться с умноженной силой кита— он шел, по-видимому, на тройных плавниках, ясно давая понять, что дальнейшая погоня ни к чему не приведет. Тогда Ахав решил продолжить преследование на «Пекоде». Оба целых вельбота и обломки разбитого были подняты на палубу, и «Пекод», взгромоздив на мачты все паруса, ширококрылый, точно альбатрос, помчался по ветру вслед за Моби Диком. Через положенные промежутки времени кит пускал сверкающие фонтаны, а когда с мачт сообщали, что он нырнул, Ахав засекал время, и лишь только истекали отпущенные кашалоту шестьдесят
Так прошел день: Ахав то неподвижно сидел в своей корзине, то безостановочно шагал по палубе, окликая дозорных или приказывая матросам подтянуть паруса и развернуть их пошире, чтобы они лучше наполнялись ветром.
И всякий раз, проходя мимо обломков своего вельбота, он мрачно поглядывал на них. Наконец он остановился перед ними и, как порой на сумрачное небо, затянутое облаками, набегает черная грозовая туча, так на угрюмое чело старика легла новая тень.
Стабб видел, где остановился Ахав, и, желая показать, что дух его не сломлен первым поражением и капитан по- прежнему может полагаться на своего доблестного помощника, подошел к остаткам шлюпки и воскликнул:
— Итак, осел не смог сожрать чертополох — колючки искололи ему пасть. Ха, ха, сэр!
— Кто этот бездушный, что смеется над обломками крушения? — мрачно ответил Ахав. — Ни стон, ни смех не должны звучать перед обломками крушения!
— Да, сэр! — сказал Старбек, подойдя к ним, — печальное зрелище! Быть может, это еще одно предостережение свыше.
— Предостережение? Дай мне словарь — я не знаю такого слова! Когда богам приспичит говорить со мной, пусть говорят честно и прямо, а не намеками и приметами. Подите прочь. Эй, наверху! Вы видите его?
День угасал, и хотя тьма сгущалась, дозорные по-прежнему оставались на мачтах.
— Ничего не видно, сэр! Слишком темно! — раздался голос сверху.
— Каким курсом он шел в последний раз?
— Как и раньше, сэр, прямо по ветру!.
— Хорошо! Ночью он пойдет медленнее. Убрать бом-брамсели и брамсели, мистер Старбек. Мы не должны его обогнать. Может статься, он захочет отдохнуть. На руле! Держать судно в ветре! На мачтах! Спускайтесь вниз!.. Мистер Стабб, пошлите на фок-мачту свежего человека. — Он шагнул к золотой монете, прибитой к мачте. — Люди! Это золото мое, ибо я заслужил его. Но я оставлю его здесь до тех пор, пока Моби Дик не будет убит. Тогда монету получит тот, кто первым заметит Белого Кита в день его смерти. А если и в тот день первым замечу его я, то десятикратная стоимость золотого дублона будет разделена между всеми вами. Все! Расходитесь.
Он повернулся и пошел к трапу, ведущему вниз, в каюту, но спускаться не стал, а остановился у борта и простоял так до самого утра, лишь изредка поднимая голову и вслушиваясь в ночь.
Глава семьдесят первая
Погоня. День второй
Лишь только забрезжил рассвет, как трое матросов сменили одинокого дозорного на фок-мачте «Пекода».
— Ну что видите? — крикнул Ахав, когда немного посветлело.
— Нет, сэр! Ничего не видать.
— Всех наверх! Ставить все паруса! Он идет быстрее, чем я ожидал. Брамсели! Эх, не надо было спускать их на ночь. Но ничего, теперь мы его догоним.
Надо сказать, что во время промысла в южных морях китобои довольно часто предпринимают такую вот настойчивую погоню за одним определенным китом, и погоня эта длится иной раз несколько суток подряд, не прекращаясь и по ночам. Ибо таково удивительное искусство прирожденных мореходов Нантакета, что порой им достаточно лишь издали поглядеть на кита, чтобы довольно точно предсказать не только направление, в котором он будет спасаться от преследователей, но даже и приблизительную скорость его бегства. Как лоцман, удаляясь от берега, держит в памяти всю линию побережья, чтобы в любое время иметь возможность точно сориентироваться в открытом море и пристать в назначенной гавани, так и опытный китобой безошибочно представляет себе в открытом океане путь невидимого кита. Он буквально читает написанное на воде с той
же уверенностью, с какой лоцман читает написанное на карте. И как на земле мы с часами в руках высчитываем движение могучего «кита» на железных рельсах и уверенно заявляем, что он прибудет на такую-то железнодорожную станцию точно в такое-то время, и ни минутой позже, — так и гениальные нантакетские китобои, поглядев на небо, на флюгер, на часы, с такой же уверенностью говорят: «К восьми часам утра этот кашалот пройдет столько-то миль и мы встретимся с ним на таком-то градусе широты и долготы».«Пекод» мчался по ветру, вспарывая волны, точно пушечное ядро, которое, миновав цель, вспахивает мирное поле.
— Клянусь пенькой и солью! — вскричал Стабб. — Наша палуба так гудит, что у меня сердце готово вылететь через
глотку и будто гарпун помчаться за Белым Китом! Ха, ха, ха! Мы с «Пекодом» бравые ребята! А ну-ка, мальчики, спускайте меня за борт — клянусь всеми заклепками, что я поплыву не хуже вельбота! Ха, ха, ха! Два загребных весла и пара кормовых — ну, чем не шлюпка?
С мачты разнесся голос:
— Фонтан! Фонтан! Прямо по носу!
— Вот, вот! — вопил Стабб. — Я так и знал, что ему не уйти от нас! Напрасно плюешься, братец, ничего тебе не поможет, ведь за тобой гонится сам дьявол! Дуй в свою дудку, надрывай селезенку, все равно Ахав выпустит в море твою кровь, как хозяйка сливает в яму ведро помоев!
Устами Стабба говорил весь экипаж «Пекода», ибо все матросы были охвачены охотничьим азартом, и страсти их кипели и пенились, как забродившее старое вино. Если до этого и оставались у кого-нибудь дурные предчувствия и за-таенные страхи, то теперь эта нечисть разбежалась врассыпную, как зайцы, заслышавшие топот бизона. Все сердца бились в едином ритме, воспламененные первой схваткой и неистовой погоней.
Как самые разные материалы — дуб и клен, сосна и пенька, железо, медь, деготь — соединились, чтобы составить корабль, так и самые разные люди — трусы и храбрецы, святые и безумцы, преступники, романтики и скупердяи — сплавились воедино, чтобы, объединенные могучей волей обреченного Ахава, безудержно стремиться к недостижимой цели.
Снасти ожили. Точно плоды и листья высоких пальм, свисали с мачт руки и ноги, торчали головы и шапки. Вот в воздухе висит матрос — он уцепился за стеньгу одной рукой и в страшном волнении размахивает ногами; а вон другой — прикрыв глаза от слепящего солнца, сидит на самом конце раскачивающейся реи. Ах, как им хочется поскорей увидеть своего убийцу!
— Что же все молчат? — спросил Ахав, когда, после первого крика дозорных, минута протекла в молчании. — Поднимите меня. Вы верно ошиблись: если вы видели один фонтан, то где же последующие?
Так и было. Обманутые собственным нетерпением, дозорные ошиблись и приняли за фонтан какой-то случайный всплеск. Но едва только Ахав поднялся на свой пост, едва успели закрепить его корзину, как новый восторженный вопль тридцати луженых глоток грянул со снастей, и опять первым был вопль Ахава. Ибо гораздо ближе вымышленного фонтана, меньше чем в миле от корабля, он увидел самого Моби Дика. Не тихим и безмятежным фонтаном объявил теперь Моби Дик о своем присутствии — всей тушей выскочил он из воды. Бывает, что кашалот, с огромной скоростью всплывая из глубин, вот так выскакивает высоко в воздух, взбивая гору ослепительной пены, которая точно львиная грива свисает с его головы и туловища.
— Выпрыгивает, выпрыгивает! — кричали люди, когда Белый Кит снова и снова взлетал к небесам, сияя белоснежной тушей на фоне голубого неба.
— В последний раз ты прыгаешь к солнцу, белый дьявол! — кричал Ахав. — Настал твой час, близка твоя смерть! Вниз! Все вниз! Пусть только один останется на фок-мачте! Вельботы! Вельботы к спуску!
Матросы, будто позабыв о существовании веревочных лестниц, посыпались на палубу.
— Спускайте! — скомандовал Ахав, как только очутился в запасной шлюпке, которая была оснащена для него еще с вечера. — Спускайте!.. Мистер Старбек, судно в твоем распоряжении. Держись в стороне от вельботов, но все же не слишком далеко.