Мода на невинность

Я страшно перепугалась, потому что в первую очередь подумала о Вадиме Петровиче.

– Что?

– Костя здесь! – громко прошептала она. – Сидит в кустах неподалеку и преспокойно слушает твои безумные речи.

– Ах, как неудобно...

– Может быть, он и не понял ничего. Но все равно как-то...

– Послушай, ведь есть такие цветы – «царские кудри» называются? Я не знаю, как они выглядят, но мне кажется, что его волосы очень...

– Оля! – рассердилась Инесса. – Вот, очень кстати... он убежал. Наверное, испугался громких голосов.

– И незачем было так орать. Да, я Оля, я уже двадцать четвертый год Оля...

– Ты меня пугаешь – у тебя иногда бывают такие мысли...

Я вздохнула:

– Поэтому мне и надо уехать. Ни ты, ни тетя не обязаны со мной возиться, потому что все это из-за того человека, а я тебе уже говорила, что даже если он умрет, все равно я буду переживать, буду мусолить прошлое...

– Ты о Вадиме Петровиче?

– «Чернейший демон в черный день...» – пробормотала я.

На какое-то время мы опять замолчали. Рыбак ушел, так ничего и не поймав, над нашими головами летели облака, и время словно остановилось навсегда...

– Зачем тебе уезжать? – вдруг опять начала Инесса. – Здесь так хорошо. А эта Москва...

– Да-да, я знаю, тетушка уже устала повторять мне, что Москва – это новый Вавилон, в котором место лишь жрицам любви и извращенцам, а все прочие люди...

– Хочешь, я расскажу тебе свою тайну? – тихо, вполне будничным голосом произнесла Инесса. – Я чувствую, только это способно тебя остановить. Только это может тебя спасти...

– Я не понимаю...

– Нет, ты все прекрасно понимаешь, я уже давно заметила, что ты хочешь меня спросить, но никак не можешь решиться. Чего ты боишься? Ты мой друг, и у меня не должно быть от тебя тайн, – серьезно произнесла Инесса.

– Ты так мне доверяешь? – с ужасом спросила я.

– Да. Почему бы не рассказать тебе все? Знаешь, в какой-то момент я поняла, что должна рассказать свою историю кому-то, только вот не знала кому. А потом, когда увидела тебя... Именно тебе – ни матери, ни отцу, ни подружке из редакции, с которой мы обедаем вместе в соседнем с работой кафе, ни Владимиру Ильичу, ни случайной попутчице в дороге, когда приходится куда-то ехать, ни тем более детям... только тебе.

– Значит, ты все помнишь? – спросила я.

– Ну вот, ты опять плачешь... Сейчас же вытри слезы, а то я ничего тебе не расскажу и ты лопнешь от любопытства.

– Опять тайны, везде тайны!

– Я даже не буду просить у тебя клятвы, чтобы ты не...

Я так затрясла головой, что она чуть не отвалилась, – я точно знала, что никому и никогда не выдам тайну своей подруги, даже если меня будут пытать, даже если б от этого зависела жизнь всего человечества!

– А я не буду тебе клясться, потому что... – Я вдруг вспомнила кое-что, и меня даже затрясло от волнения. – Хочешь, я угадаю, кто был этим мужчиной, вернее, кто был...

– Угадай, – улыбнулась одними губами Инесса. Она была так печальна и так красива в этот момент, что мне хотелось умереть за нее.

– Это был твой одноклассник. Первая любовь – юношеская, сумасшедшая... вам пришлось все скрыть, потому что... Что, разве нет? – упавшим голосом спросила я, увидев, как печальная улыбка на губах моей подруги превращается в снисходительно-ласковую.

– Не угадала. Это был уже вполне взрослый мужчина, можно даже сказать – старик.

– Все-таки – Филипыч?! – ахнула я.

– Опять не угадала. Отец моих детей давно умер, и похоронили его...

– О боже, боже... – застонала я, обливаясь горючими слезами, – мою обожаемую Инессу тоже соблазнили когда-то, соблазнил гадкий взрослый, старый мужик, и именно поэтому она решилась рассказать мне свою тайну, потому что своим примером...

– Я его любила и люблю и никаких злобных чувств не испытываю к нему.

Инесса села, обхватив колени, и посмотрела на зеленый пруд перед собой удивленно и добродушно, как будто на своего бывшего любовника.

– Знаешь ли ты, что в нашем доме жил еще один сосед?

– Николай Александрович Ивашов? Князь? – удивленно произнесла я – я, никогда не помнившая имен.

– Ты помнишь? Тебе рассказывали?

– Да, но, насколько помню, он был очень стар, и потом... он умер задолго до рождения Бориса...

Ужасная мысль вдруг пришла мне в голову – а что, если Инесса сошла с ума и придумала себе эту историю, а что, если она действительно ничего не помнит?

– Да, он умер до рождения Бориса, но спустя две недели после его зачатия. Это был почти детектив... Мама, папа, твоя тетка – все, кто был посвящен в эту историю, гадали о том, кто мог быть отцом моих детей, и, признаюсь, несколько раз подозрение падало на Николая Александровича – потому что изучали все возможные кандидатуры, даже самые невероятные, ничего не упускали, но его смерть сбила их с толку. Тут дело в сроках – спустя какое-то время, когда стало уже ясно, что я снова беременна, эти сроки у всех в голове спутались, и уже никто не мог подозревать Николая Александровича. Двумя неделями больше, двумя меньше... в голове у всех засело только одно – он умер задолго до рождения моего второго сына.

Я смотрела на Инессу во все глаза – история, которую она мне рассказывала, была дикой, почти невероятной.

– Сколько же ему было?

– Много, очень много... один он являлся осколком прошлого. Странный, особенный человек, многие считали его сумасшедшим... ты знаешь, например, что он даже зимой ходил босиком? Нет, не целый день, а были у него ежевечерние прогулки – нечто вроде моциона, в любую погоду, он выходил очень легко одетый, без обуви, и шагал по целому километру, туда и обратно.

– Босиком! – Я вспомнила свою любимую цигейковую шубу, с которой не расставалась с ноября по апрель. – Да, наверное, этим можно объяснить его долголетие и его способность... ну, ты понимаешь.

– Не только этим... – покачала головой Инесса. – Потом я расскажу тебе о нем подробнее, что за человеком он был, но это особая история... сейчас речь о другом. Ты не находишь, что наши истории чем-то похожи?

– Да... то есть нет – раньше мне так казалось, – растерянно пролепетала я. – Но теперь я не уверена. Все дело в том, что ты любила его...

– А что мне было еще делать! – сердито крикнула Инесса. – Если б я не заставила себя полюбить его, все было бы хуже, гораздо хуже!

И в этот момент я поняла, что жизнь моей подруги была не так легка и безоблачна, как мне казалось раньше, – ее прекрасное, сияющее, уверенное личико вдруг померкло, страх и неуверенность отразились на нем – напоминание о прошлом, о тех временах, когда бедная девочка пыталась примириться с произошедшим, с тем, что с ней сделал гадкий старик. Я не сомневалась, что именно гадкий...