Модель событий

— Вот, посмотри, хорошее место, — перебила его Наташа. — А ты уверен, что кто-нибудь, кроме нас, придёт смотреть на ледоход? И где гарантия, что он начнётся именно в воскресенье?

— Придут, придут! Я уже запустил эту идею в Интернет и дёрнул всех толковых журналистов. Каждому обещал эксклюзив. Придётся как-то выкручиваться.

У Лёвы в кармане затрезвонил мобильный телефон.

— Алё, Игорь? Всё в силе, да. Я тебе вечером место и время скину. Держись.

— Опять журналисты? — улыбнулась Наташа.

— Пятый канал прорезался. Теперь нельзя отступать.

— И что же ты им всем наговорил?

— Что Пётр Первый любил смотреть на ледоход и от этого успокаивался. И что потом Екатерина Вторая хотела ввести такой обычай, но тут появился Пугачёв и отвлёк её. Потом о начале хрущёвской оттепели. Якобы Хрущёв приехал в Ленинград, встал на берегу, понаблюдал за ледоходом и подумал: а не пора ли оттепель нам учредить?

— И тебе поверили? Зачем ты только всё это придумал?

— Не знаю. Захотел сделать тебе подарок. Сперва хотел звезду с неба достать, но потом подумал: звёзд так много, они такие одинаковые, люди так часто дарят друг другу звёзды, а ещё чаще обещают их подарить, что это уже стало традицией. И тогда я решил создать новую традицию. И посвятить её тебе.

Лёву снова отвлёк звонок мобильного.

— Да-да, я тебе сегодня вечером точно скажу, где это будет. Никому ни слова. Чао.

— Хорошую штуку ты придумал, — сказала Наташа. — Может быть, именно во время ледохода я встречу того, кого жду.

— Может быть, ты уже его встретила. Хватит бегать по кругу: от того, кто нас любит, к тому, кого любим мы. Надо разорвать этот хоровод, повернуться лицом к тому, кто любит нас, и попробовать полюбить его в ответ.

— Скоро начнётся ледоход. Обычно лёд двигается по течению, только вперёд. Если льдина остановится и повернётся лицом к той, которая бежит следом, будет затор, начнется наводнение.

— И город наводнит любовь.

— Расскажи об этом Евгению и Медному всаднику.

Лёвин телефон снова застрекотал, требуя внимания.

— Здорово, Евгений. Ты где сейчас? В Питере? Возле Медного всадника? Слушай, мне нужно срочно с тобой поговорить! Стой там и никуда не уходи.

Лёва убрал телефон в карман, схватил Наташу за руку:

— Бежим скорее! Евгений с Медным всадником ждать не будут!

— Ты Петра Первого, случайно, не пригласил? — еле поспевая за ним, выкрикнула Наташа.

У Лёвы снова зазвонил телефон. — Алё, Пётр, это ты? Как, уже на Первый перебрался? Рад слышать. Хочу пригласить тебя на одну тусовку...

Дмитрий Олегович шагал по Невскому проспекту в сторону Московского вокзала, любовался огнями вечернего города, вдыхал свежий тёплый весенний воздух. Он сумеет договориться с проводником — не впервой — и доедет до Москвы. А там устроится, зацепится и будет жить, просто жить. Коля и Миша — неповоротливые и негибкие неудачники, не сумевшие выгодно использовать своё изгнание. Он не повторит их ошибки.

— А кто это у нас тут в изгнанники собрался? — остановил его ворчливый, прокуренный голос, спутать который невозможно было ни с каким другим.

Цепочка на шее стала тяжёлой и горячей. Ингвар Эрикссон собственной персоной обогнал ученика и преградил ему путь.

— Ты мне ещё пригодишься! — заявил он. — Поворачивай, вон наша маршрутка, останови её, и поехали.

— Хозяин, у меня денег нет.

— Пошарь в карманах.

Уже совсем стемнело. Промчавшись по Невскому, свернув на Васильевский остров, поплутав в каких-то дворах и высадив всех пассажиров, кроме Дмитрия Олеговича и невидимого Эрикссона, маршрутка направилась в сторону Приморской.

«На Смоленское кладбище везёт меня. Там он меня и закопает», — подумал Дмитрий Олегович.

— Конечная! Выходите! — окликнул его водитель.

Он вернулся в реальный мир. Маршрутка остановилась в чистом поле. Вдали, освещённые тусклым фонарём, высились ограждённые забором развалины.

Дмитрий Олегович послушно вышел на улицу, и маршрутка умчалась прочь из этих безлюдных мест.

— Ну, топай за мной, — приказал Эрикссон.

Они подошли к забору, выкрашенному синей краской, Эрикссон сдвинул в сторону ничем не отличающуюся от прочих секцию, пропустил ученика внутрь.

— Это бесконечная стройка, — непонятно пояснил он и зашагал дальше.

Первый этаж огромного здания был отстроен почти целиком. За остальные не брались, видимо, очень давно . По сравнению с забором, постройка казалась древней.

Они вошли в здание, спустились вниз по щербатой лестнице, повернули налево — и оказались в знакомом коридоре.

— Добро пожаловать в родную камеру, — осклабился Эрикссон, распахивая дверь перед своим пленником.

— То есть я всё это время провёл здесь, в этом городе? Неудивительно, что я чувствовал себя будто дважды в тюрьме. Этот город не создан для счастья. Не было у его создателей такой цели — сделать счастливыми будущих здешних жителей.

— Но здешние, как ты их называешь, жители, если очень постараются, найдут своё счастье там, где родились, — возразил Эроикссон. — Только если очень постараются. Счастья здесь много — оно прячется в глазах сфинксов, в лапах львов, в перекрытиях мостов, в свете фонарей и изгибах оград. Честь и хвала тем, кто его нашёл. Такого счастья они не увидят ни в одном другом городе.

Дверь захлопнулась. Наступила тишина.

Последний день

Всю ночь Дмитрий Олегович шагал по коридору. Не доходя до невидимой стены, он возвращался обратно, к своей камере, и снова шел вперёд. Теперь уже он был согласен вернуться на волю и прожить жизнь в Петербурге — но не взаперти, а хоть в подмастерьях у Джорджа. Каникулы закончились внезапно, неожиданно и слишком быстро.

Он не знал, сколько времени прошло: голода он не испытывал, в туалет сходил только один раз. Свет в коридоре всегда был одинаковый — ровный, изматывающий, ненастоящий.

Ингвар Эрикссон давно уже наблюдал за своим рабом со стороны и ждал, когда тот проявит характер, попытается пройти сквозь стену, которой на самом деле уже нет, сделает несколько шагов навстречу свободе и уйдёт отсюда. Но пленник мерил шагами воображаемую клетку, не подозревая о том, что свободен.

Несмотря на то, что Дмитрий Олегович сполна отработал свой грех перед учителем, шемоборские законы позволяли ему продолжать сотрудничество с Зелёными хвостами.

«Так тому и быть, — рассудил Эрикссон. — Пусть пока остаётся моим рабом. Зачем мне терять хорошего помощника?»

— На улице такая погода — сказка! — заявил он, внезапно преграждая путь ученику. — Зеленеет, цветёт и щебечет всё, даже заброшенный чан с давно засохшим цементом.

— Рад за него.

— Не желаешь прогуляться?

— А что, холопам нынче вышло послабление?

— Если не хочешь, то не надо.

— Идёмте.

Они свободно прошли сквозь стену, которой на самом деле и не было, поднялись по лестнице и вышли на улицу.