Модель событий

Всё-таки не зря все прочие Бойцы восхищались талантами сестёр Гусевых. Вырвавшись из объятий гипноза, они через мгновение уже стояли на ногах, сжимая в каждой руке убийственно-острое орудие. В горло Дмитрия Олеговича почти уткнулся скальпель. В горло Миши — что-то вроде финского ножа. На Колю была нацелена антикварная опасная бритва, остро отточенная, а личное пространство Эрикссона ограничивал мясницкий тесак.

— Пока вы раздумываете, на сколько частей нас нарезать, я попрошу уважаемое чудовище признать за нами право оказаться в чудесном мире... — очаровательно улыбнулся Миша, чуть отодвигая в сторону руку, сжимающую орудие убийства.

— Это он о чём? — строго спросила Галина.

— Дядя говорит, что хочет занять ваше место на том свете, — любезно пояснил Дмитрий Олегович. — А именно отправиться в чудесный мир, в который так хотел попасть я.

Тесак и скальпель переместились к лицам Коли и Миши.

— Вы добровольно и без принуждения занимаете наше место? — громко и торжественно спросила Галина Гусева.

Дмитрий Олегович снова впился ногтями в несчастную рану на руке: на этот раз, чтобы не засмеяться. Когда на тебя нацелено столько колюще-режущих предметов, сложно признать, что ты делаешь выбор добровольно. Однако Коля и Миша не нашли в ситуации ничего забавного: видимо, и вправду устали от своей никчёмной и бессмысленной жизни. «Да, занимаем», «Да, добровольно», — вразнобой ответили они.

В воздухе засверкал, то сворачиваясь, то вновь разворачиваясь, диковинный металлический веер. Казалось, что невидимый художник покрывает его алыми росчерками и узорами.

Всё произошло слишком быстро — будто опасаясь, что Миша последним усилием воли вновь переместит их в мир грёз, сёстры Гусевы позволили шемоборамизгнанникам отправиться в крысиный ад без дополнительных мучений.

— Ну а теперь ты, Студент... — проворковала Галина. — Думал, мы на этом остановимся? Прикончим всех одним ударом — и можно помирать. Эй, Студент?

Сёстры Гусевы уставились на стул, на котором только что сидел Дмитрий Олегович.

Разумеется, он и не думал ждать, пока Бойцы доберутся до него, и удрал через незакрытую входную дверь. Не зря он входил последним.

— За вами интересно наблюдать, — ухмыльнулся Эрикссон. — Прямо как Том и Джерри. Ну до встречи в следующей серии. Желаю вам удачи. Кстати, примите добрый совет и сматывайтесь отсюда тоже. Зная своего ученика, могу сказать: амулет не позволит ему причинить мунгам вред, так что серый отряд он вызвать не сможет. Но позвонить в милицию и вызвать сюда отряд ОМОНа ему вполне по силам. А у вас тут, извиняюсь за выражение, два жмура на полу и улик полные карманы.

Продемонстрировав неплохое знание российской действительности, Эрикссон сверкнул призрачными желтоватыми зубами и исчез.

На улице было прохладно, но не холодно. Пахло бензином и почемуто укропом. Вернее, ароматизатором «укроп», идентичным натуральному. Виталик почему-то вспомнил, что укроп по-английски будет dill. Dill chips — чипсы с укропом, значит. Со вкусом и запахом укропа. Идентичным натуральному. Так вот из чего делают идентичный вкус — из бензина. Но на сей раз этого вкуса сделали так много, что пришлось вернуть немного обратно в баки авто. И автомобили носятся по улицам, создавая вокруг укропное настроение. А первые велосипедисты разъезжают по чистым улицам и трезвонят: dill-dill-dill!

Виталик не рассчитывал на то, что в пятницу вечером Вероника будет сидеть дома и поджидать его, сервируя ужин на две персоны. Однако именно это она и делала.

— Ты очень вовремя. Я уже начала беспокоиться, что придётся звать соседку. Раздевайся и топай на кухню! — поприветствовала Техника эта невозможная женщина.

— А почему ты беспокоилась за соседку? — спросил Виталик, неуклюже плюхая на стол коробку шоколадных конфет.

— Потому что ей не нужно ехать домой на метро. И она может засидеться до часу ночи, а тебя в любой момент можно выставить за дверь, — любезно пояснила Вероника, высыпая в кастрюлю добрую пригоршню мелко порубленного свежего укропа.

Виталик обречённо осыпался на стул: так вот почему его привечают. Пришёл, покривлялся, получил оплату в виде вкусной еды — и ушёл, как только ему указали на дверь. Неплохо, но вряд ли напоминает начало прекрасного романа. Он жалобно поскрёб ленточку, которой была перевязана коробка.

— Так, конфеты на сладкое, — распорядилась Вероника, убирая подношение в холодильник. — Не порти аппетит! Садись, рассказывай что-нибудь.

— С детства боюсь съесть лишнюю конфету, — ухмыльнулся Виталик. — Бабушка никогда не считала конфеты в вазе, но считала фантики. Хорошим тоном было съедать не более двух конфет в день. Лучше одну. Или даже не одной. Две — ладно, так и быть. Три — ни за что. Разве только по праздникам. А у меня не доставало хитрости прятать лишние фантики, да я и не знал, что бабуля их считает. Подумаешь — мелочь какая. Однажды мне попалась конфета, завёрнутая в три фантика. Правда, очень здорово. Такой неожиданный сюрприз, танец семи покрывал. Разворачиваешь фантик — а там ещё один. Под ним — следующий! Ну совсем как матрёшка. Я думал, что их будет бесконечное множество, как вдруг увидел её — конфету! Это была самая вкусная на свете конфета. Я потом развернул и съел следующую — но она уже была совсем обычной. Тогда я побежал куда-то, на улицу, наверное. А фантики так и остались лежать на столе. Бабушка потом очень ругалась.

— С тех пор ты научился прятать фантики? — усмехнулась Вероника.

— Нет. С тех пор бабушка научилась прятать конфеты, — признался Виталик.

Вероника всыпала в кастрюлю с супом последние приправы, вышла на лоджию, приоткрыла окно и махнула гостю рукой — мол, присоединяйся. Виталик послушно поднялся на ноги и подошёл к ней.

— Если бы у меня была лоджия, я о таком порядке мог бы только мечтать, — вздохнул он.

— Почему же «только»?

— Потому что в мечтах моих она была бы красивой и благоустроенной. А на деле я забросал бы её всяким хламом, велосипед туда поставил, лыжи, магазинную тележку, которую мы с Лёвой на спор угнали в «Ленте», уродливую хозяйскую тумбочку, испорченный телевизор...

— Телевизор-то зачем? Его точно выбросить надо!

— Да я его выбросил, конечно. Но был бы балкон или лоджия — поставил бы туда, чтоб на помойку не тащить.

— Нет, я так не могу. Я — квадратно-гнездовая особа, и мне надо, чтобы всё было разумно и удобно. Кресло, к примеру, стоит здесь не просто так, а с умыслом: если присесть на него, видно в просвет между домами башенку с флюгером. Летом тут всё утопает в зелени, можно чуть-чуть прикрыть глаза, глядеть на эту башенку и воображать, что дело происходит в Голландии.

Виталик посмотрел в сторону просвета между домами, но башенки никакой не разглядел, увидел лишь мутное пятно, очертаниями в самом деле напоминающее башенку.

— Ты линзы, что ли, носишь? — завистливо спросил он. Да, ему окулист уже много раз предлагал поставить линзы, гарантирующие стопроцентную коррекцию зрения, но их же надо каждый вечер снимать. И каждое утро надевать. Это же рехнуться можно!

— Линзы? — удивилась Вероника. — Зачем? У меня просто хорошее зрение.

— Бывает же.

— Бывает. И не так редко, как кажется. Если с детства следить за своим здоровьем, оно, как правило, не портится.

— Ууу, начинается! Сколько можно! Не читай в темноте — ослепнешь! Не сиди за компьютером — глаза сломаешь! Не делай то, это и это, тогда проживёшь свою единственную и неповторимую жизнь здоровым, скучным и печальным овощем.

— Ммм?.. Это ты к чему? — удивлённо взглянула на него Вероника.

— К тому, что я сам решу, что мне делать, а чего нет.

— А мы разве сейчас о тебе разговариваем? Мне показалось, ты спросил, ношу ли я линзы.