Модификаты

ГЛАВА 41

Рисве исчез из моей жизни незаметно и совершенно неожиданно. Пока оседали пыль и паника после разгрома базы землян, пока мы с доком и теми, кого удалось привести в состояние адекватности быстрее остальных, оказывали помощь случайно пострадавшим, вычленяли оставшихся ближайших пособников Тюссана, братья держались рядом со мной. Выдирали с мясом уцелевшие двери одиночных камер Естественных женщин, выносили наружу тех, кто потерял сознание от страха и выброса копившегося так долго напряжения. Утихомиривали буквально взбесившихся от ужаса мужчин, чей наглухо запертый корпус мы вскрыли. Построен он был за основной территорией базы, огражденной высоченным сплошным забором, окружен тремя рядами колючей проволоки под током и выглядел настоящим бараком концлагеря, что мне случалось видеть в кино и на исторических фото. Вонь там стояла страшная, мужчины выглядели изможденными и грязными, скорее озверевшими или до невменяемости запуганными животными, нежели людьми и долго не могли понять, что Рисве и Агова пришли вовсе не закончить их жалкое существование, а спасти. А когда наконец осознали, многие бросились неконтролируемой толпой на оставленных в живых охранников, не оказавших активного сопротивления после демонстрации смерти капитана, и растерзали нескольких, прежде чем удалось их отогнать. Предсказание жрицы сбывалось: освободившись, земляне желали больше всего именно мести и крови. Так называемое "женское общежитие" произвело не менее тягостное впечатление, несмотря на строго индивидуальные помещения и стерильную чистоту повсюду. Удобства, светлые комнаты, идеальный уход и кормежка не отменяли того факта, что это была тюрьма или даже, точнее, стойла для племенных животных, как бы омерзительно это ни звучало. Выяснилось, что большинство пассажиров, спавших всю дорогу, садились на борт "Ковчега" уже состоявшимися парами или даже официальными семьями, о чем как-то не упоминалось в новостях, их именовали смелыми молодыми переселенцами, чья первоочередная задача — устройство плацдарма для последующей активной экспансии землян. Но скорее уж теперь это выглядело именно так, как представлял капитан — "золотая молодежь", дети самых сливок общества прибыли сюда, дабы занять лучшие места в новом мире по праву первенства. Впрочем, какая теперь уже разница? Смотреть, как воссоединяются парни и девушки, что прожили больше года буквально лишь в нескольких сотнях метров друг от друга, но ничего не знали о судьбе своих ближних, было тяжело, но гораздо хуже оказалось лицезреть горе тех, кто не находил своих пар. Часы шли в бесконечной суете, разъяснениях, успокоениях, устройстве, разборе завалов, уничтожении подавляющей части оружия и установлении степени вины и опасности жителей основного корпуса базы — замкнутого огромного пятиугольного строения, напоминающего американский Пентагон, с внутренним роскошным двором и бассейном, кухней для элиты, шикарными спальнями, и даже двумя так называемыми "залами удовольствий", на фоне которых каморки для Естественных, обслуживающих — во всех смыслах слова — это непотребное великолепие, выглядели отвратительно убогими кельями. И я даже не сразу ощутила тот момент, когда Агова и Рисве испарились. Просто оглянувшись в очередной раз поняла, что давно уже утро следующего дня и рядом их нет. Все это время я отодвигала мысли о том, каким будет наше прощание и сколько сил мне понадобится, чтобы его пережить и не истечь кровью, суметь отпустить, а не начать остервенело цепляться за моего Глыбу всеми конечностями. И вот, местные Духи решили все это без моего участия, оставив в толпе соплеменников, но абсолютно одинокой. Мой выбор.

Элизабет Кюблер-Росс в свое время писала о пяти стадиях горя при потере близкого человека, и, кажется, я прошла четыре из них до того момента, пока настало время улетать, и странным образом мои внутренние стадии страдания совпали с внешними событиями.

Мое сознание действительно полностью отрицало окончательность ухода любимого, переключаясь на миллион сиюминутных дел, заботу о чужих мне людях, но каждый раз, оглядываясь, я продолжала искать моего энгсина, предвкушая увидеть его сосредоточенный на мне одной взгляд, окунуться в его утешающую улыбку и объятия, когда смотреть на последствия жестокости становилось невыносимо.

Злость же нашла свой выход на третий день, когда мы с доком решили, что все достаточно оправились для объявления о скором неизбежном отлете на родину. Собрав всех, я взобралась на большой бетонный осколок и, потребовав тишины, кратко и четко обрисовала план действий на ближайшее время, озвучив причину: нас здесь не хотят видеть и терпеть, и выбор стоит лишь между обратным полетом и смертью. Я, конечно, ожидала раздражения и непонимания все еще измученных людей, но все же не того потока ярости и неприятия, что обрушился на меня.

— С какой стати мы должны улетать, — закричал высокий парень с уродливым шрамом через правую щеку. — Мы уже столько выстрадали тут и хотим наконец начать заниматься тем, ради чего летели — строить новую жизнь в чистом мире. Кто ты такая, чтобы указывать нам? Всего лишь биолог из экипажа. Вот и занимайся своими букашками и бактериями, чтобы обезопасить нас.

— Она та, кто пришла и привела для вас помощь, освободила вас, хотя у вас самих должно было хватить храбрости и решимости сделать это уже давно, — раздраженно парировал Питерс.

— Помогла — спасибо ей за это, — поддержал первого оратора еще кто-то из толпы. — Но это не дает ей теперь никаких властных полномочий и права решать, что нам делать дальше. Мы должны проголосовать, выбрать руководство, и оно уже станет думать…

— Думать за вас? — не выдержав, взорвалась я. — Вам не хватило до сих пор? Да в гробу я видала все эти ваши властные полномочия, но осознайте своими зашоренными умишками, что вы хоть заизбирайтесь, но это не придаст вашему долбаному вновь провозглашенному руководству сил и возможностей сделать так, чтобы мы остались на этой планете. Мы здесь не хозяева, а крайне нежеланные вторженцы, терпеть которых никто не намерен до бесконечности. Нам отпущено местными силами, о величине которых вы имеете смутное представление, всего пятьдесят суток на то, чтобы убраться к черту или сдохнуть всем до единого. Не. Вы. Тут. Решаете.

Поднялся ужасный гвалт, все спорили со всеми, в мой адрес полетели сотни возражений, а то и просто оскорблений, напоминающих о той репутации, что создал мне Тюссан. Питерс встал ближе и обхватил за плечи, удерживая, а меня прямо-таки колотило от гнева и возмущения. Вселенная, и ради этих людей, что сейчас готовы растоптать меня и вцепиться в глотки друг другу, я отказалась от своего единственного шанса на счастье? Да что же я за идиотка такая? Да гореть им всем в аду и мне вместе с ними за проклятое геройство, что никого, похоже, не спасло в полном смысле этого слова.

— Почему мы должны верить тебе? — орали мне из толпы. — Ты уничтожила Компенсаторы. Твои родители — сволочи, из-за которых озверели Модификаты. Они вообще их создали. У нас нет большей части команды, как нам лететь? Если бы ты была достойной землянкой, то рассказала бы нам, как заставить аборигенов подвинуться и дать нам жить тут. Вы с Питерсом жили среди них и должны знать их слабые места.

— Да провалитесь со своей верой, кому она нужна, недоумки, — Часть меня понимала, что вести себя так — недостойно, и понимания, оскорбляя и бесясь, не достигнуть, но неистовая боль от пустоты в груди рождала такую же свирепость. — С Компенсаторами Тюссан превратил бы вас в гребаных зомби и марионеток, хотя, глядя на вас, я думаю, что он и без них справился. Хотите знать о слабостях местных, тех самых местных, что всего пару суток назад пришли и спасли от участи быть униженными рабами и племенным скотом ваши жалкие задницы, а вы им, естественно, за это бесконечно благодарны? Так вот: у них нет никаких слабостей. Ни одной. Но у них есть Духи, в существование которых вы можете не верить хоть сто раз, но если мы не уберемся с планеты в положенный срок — сдохнем. Так понятно?

Спрыгнув с куска бетона, я зашагала прочь и не остановилась до тех пор, пока не очутилась в лесу, где упала в траву лицом и зашлась в яростном крике, колотя землю кулаками и заливаясь горькими злыми слезами.

Спустя пару часов меня нашел Джеремая, молча поднял, умыл и напоил из принесенной с собой бутылки.

— Ваш мужчина ушел насовсем? — спросил он, когда я немного успокоилась.

— Да, — сухо ответила ему, чувствуя, как невольно кривится лицо в пренебрежительной гримасе. — Потому что я эгоистичная дура с манией героини, а такая ему ни к чему.

— Не говорите ерунды, София, — предложил он мне снова бутылку. — Я хоть и не слишком хорошо успел узнать Рисве, но не нужно быть великим чтецом по лицам, чтобы понять: для этого мужчины Вы были всем и он ни за что не оставил бы Вас по собственной воле. Я лишен поэтического дара, но сравнил бы его восприятие Вас с солнечным светом, без которого нет жизни. Для меня странны столь сильные чувства, возникшие практически одномоментно между существами настолько разными, но, если подумать, сколько чудесного и искреннего мы утратили с нашей рассудочностью, цивилизованностью, верой исключительно в доказанные наукой факты. Например, надежду на существование твоей единственной во всей Вселенной второй половины, которую стоит ждать хоть вечность и, встретив, принимать без единой тени сомнения.

— Ну что же, я настоящая дочь своей цивилизации, — недобро усмехнулась, глядя в небо Реомы. — Я встретила-таки своего единственного, получила шанс на истинное счастье и променяла его на сиюминутное геройство, не сумев договориться со своей чертовой совестью. И Вы правы, док, Рисве не ушел бы сам. Это я просила Духов стереть меня из памяти его и всех хротра. Такая дура-дура-дура. Да лучше бы я попросила вырвать из своего мозга все воспоминания о Земле, "Ковчеге" и Тюссане. Жила бы себе дальше с любимым в блаженном неведении ни о чем.

— Да, София, может, так и лучше, не мне судить, но то, как поступили Вы — правильно. И для меня Вы теперь навечно пример того, какими следует быть всем нам.

— Правильными и бесконечно несчастными? — фыркнула я раздраженно.

— Настоящими людьми, как бы пафосно это ни прозвучало.

Этап жалкого торга с судьбой начался для меня спустя еще неделю, когда стали переправлять первые партии землян челноками обратно на "Ковчег". Перед этим случился еще один отвратительный момент, когда женщины, насильно оплодотворенные Модификатами, собрались и потребовали у Джеремаи прервать их беременности, невзирая на сроки. Не все, но процентов восемьдесят желали этого и подходили с подобными просьбами к Питерсу поодиночке и до этого. По моему настоянию он упорно отказывал им, хоть в тюссановском "пентагоне" и уцелел медкабинет. Я была просто уверена, что местные Духи сочтут массовые аборты буквально плевком им в лицо после проявленной терпимости, и последствий нам не избежать. Поэтому было принято решение переправить всех наседавших на него скандалисток в головной модуль "Ковчега" и там уже приступить к операциям. А это значило, что теперь я оказалась совершенно одна, даже без дока, который делал мое перманентное состояние потери хоть немного терпимее. Конечно, я могла тоже полететь с ним, но никак не находила в себе сил решиться покинуть Реому, пусть для меня тут уже не осталось ничего. В первую же ночь после отлета дока на орбиту, я выскользнула за раздолбанный периметр и, отойдя подальше в лес, стала просить. Сначала про себя, потом потихоньку вслух. О снисхождении, о великой милости, о щедрейшем чуде, да плевать на все и на всех, о шансе передумать, переиграть все назад. Клянчила, предлагала безмолвным небесам торг, готовая заплатить любую цену, наступить на горло всем принципам и никчемной совести, лишь бы вернуть моего Рисве, лишь бы унять ту невыносимую боль, что истязала меня каждую секунду без него. Я кричала, просила забрать всех этих проклятых спасенных в обмен на него одного, выдыхалась несколько часов спустя, плелась назад, весь день снова помогала в сборах и переправке, а следующей ночью повторяла все заново.