Мое идеальное убийство

В голове Борис нарисовал прекрасную картину, центральной фигурой которой должна была стать Белла. Задумка была такая: после того как огромные черные портьеры откроют публике вид на главный экран, установленный в центре заброшенного производственного цеха, на нем появится грандиозное изображение: на фоне закатного неба огромный розовый пеликан, раскидывающий крылья над своим гнездом. Несколько секунд он сидя машет огромными крыльями, захватывая внимание зрителей все больше, а затем одним движением вспарывает себе клювом брюхо. Из открывшейся раны вниз, в гнездо начинает медленно капать густая кровь.

Там же, куда опускается взгляд зрителей, следуя за первыми струйками пеликаньей крови, стоит белоснежная ванна с темной бурой жидкостью. В нее Борис опускает свою ношу — Беллу. Погрузившись в теплую воду, Белла раскидывает руки по обеим сторонам ванны. Длинным идеально наточенным лезвием ножа Борис вскрывает ей вены, и теперь уже ее кровь устремляется вниз.

Борис, сам обнажившись до скромной набедренной повязки и оставаясь в маске, скрывающей лицо, ложится у изножья ванны и губами ловит алые капли, падающие с рук прекрасной дамы…

Почему так?

Во-первых, это красиво.

А во-вторых, пеликан, вскрывающий себе брюхо клювом и кормящий собственной плотью птенцов — ярчайший символ родительства и самопожертвования.

Думая об этом образе, Борис вспоминал собственную мать, однажды вскормившую его своей кровью. Может быть, не буквально — он не пил ее, но творчески… образно. Все его безумие, все его маниакальное стремление к красоте, к воссозданию лика смерти, прекрасного и ужасного одновременно, взрастила в нем именно мама, однажды вечером перерезав себе вены в горячей ванне.

Боре было три или четыре года. И это его первое воспоминание в жизни.

Он сидел на полу, не понимая еще, что именно происходит, но любуясь своей прекрасной, тонкой, белокожей мамой, чьи роскошные рыжие локоны разметались по теплой воде и чей голос тихонько пел ему какую-то песенку, чтобы мальчик не волновался и не плакал, пока из мамы по капле уходит жизнь.

В голове Бориса Белла должна была стать квинтэссенцией его творчества, перерождением умершей матери. Именно Белла и никто другой. Она, само воплощение смерти, умирая, должна была подарить новую жизнь — на этот раз не только одному маленькому мальчику Борису, но и всем зрителям.

Шоу

Занавес разошелся, и публика ахнула, когда сверху на огромном экране разверз свои крылья розовый пеликан. На несколько секунд все замерли, любуясь величественной птицей, и вздох толпы нарушил внезапную тишину, когда пеликан вскрыл свое брюхо.

Борис со своей ношей поднялся на сцену, чтобы положить прекрасную обнаженную Беллу в ванну с водой, окрашенной в красный. И публика устремила свои взгляды на него.

Мементо Мори аккуратно погрузил тело Беллы в жидкость и опустился перед ней на колено: спокойно и величественно, словно средневековый рыцарь перед своей дамой. Затем нежно коснулся кожи на ее левой руке.

Лезвие ножа было наточено идеально. Он сам проверял его сегодня утром. Однако кровь едва выступила на месте тонкого пореза, набухло несколько капель, но… струи, которых так ждал Борис и которыми собирался напитаться, не потекли.

Еще не понимая до конца, что происходит, он обошел ванну, взял правую руку Беллы и сделал еще один надрез. И снова та же картина.

Почему? Почему не идет кровь? Что не так?

В голове роилось миллион мыслей. Зрители смотрели на него, замерев и даже как будто не дыша.

Борис сжал запястье Беллы. Пульса нет. Белла мертва. Мертва! Но почему? Снотворное не могло ее убить! Она должна быть живой, чтобы перформанс состоялся! Кто ее убил? Как?

* * *

В гробовой тишине, которая стояла в цеху, раздался голос, искаженный мегафоном:

— Уважаемая публика! Вам неслыханно повезло! Сегодня вы станете — нет, уже стали — участниками сразу двух представлений! Одно устроил вам Мементо Мори — знаменитый художник смерти, русский Бэнкси! Или как там еще его называет пресса?

Толпа взволнованно загудела, чувствуя, что происходящее вряд ли было запланировано заранее.

— Вы уже посмотрели его работы на видео. И только что прямо перед вами он убил живого человека, женщину. Да, там, в ванне, — не кукла!

Толпа снова ахнула. Взгляды, рассеянно бродившие по цеху в поисках источника звука, опять устремились на Бориса и его «главный экспонат» — обнаженную женщину в ванне.

Борис застыл. Он был настолько погружен в переживания, связанные с Беллой и ее «преждевременной» смертью, что никак не мог выйти из ступора, даже когда понял, что шоу развивается уже не по его сценарию.

— Вчерашний художник превратился в настоящего убийцу! Не об этом ли вас предупреждали многочисленные психоаналитики с экранов телевизоров?

Защелкали вспышками телефоны и фотоаппараты, направленные на Мементо. Кто-то сообразил, что неплохо бы снять и того, кто вмешался в этот жуткий перформанс.

Человека, говорящего в хриплый мегафон, уже не надо было высматривать. Он не прятался — наоборот, начал неистово колотить металлической трубой по балке рядом с собой, привлекая всеобщее внимание.

На фермах — конструкциях, предназначенных для светового оборудования, стоял Леонид Краснов. Живой, хотя и не сказать что невредимый. Даже на таком расстоянии Борис разглядел, что тело Лени словно чем-то стянуто, двигается он неестественно, а правая нога закреплена в какой-то громоздкой конструкции.

— Эй, журналюги и блогеры! Где вы там?! Мементо Мори теперь от вас никуда не денется. Я проверил: он не предусмотрел никакого отхода со сцены — наверное, рассчитывал, что ввергнет вас своим искусством в такой эстетический экстаз, что вы вынесете его на руках из этого пыльного цеха. Да, Мементо? Или я уже могу обращаться к тебе по имени?

Борис смотрел наверх и не верил своим глазам. Неужели этот идиот выжил после падения с девятого этажа? Немыслимо!

— Итак, второе представление подготовил для уважаемой публики я — Леонид Краснов. И это представление мне самому едва не стоило жизни. Да-да! Ваш любимец Мементо Мори пытался и меня убить. И, надо сказать, у него это почти получилось. Но, как видите, я выжил. Хотя и пролетел пару десятков метров. Меня вытолкнули с девятого этажа!

Толпа завороженно переводила взгляд с Мементо на Леонида и обратно. Люди еще не поняли, как реагировать на происходящее, и молча слушали, что рассказывал им странный человек с мегафоном.