Моё сердце в тебе бьётся

Горько усмехнулся, а потом и потонул в воспоминаниях. Ведь как-то же я до всего этого дошел…

Глава 25 – От судьбы не убежишь

POV Никита

Мне было пять, когда отец сдал меня в самый обычный детский сад. Я психовал и протестовал против таких нововведений в моей жизни, ведь я привык расти свободным, делать все, что вздумается, пока единственный родитель отчаянно пытался утопиться в бутылке. Но в один прекрасный день мир изменился.

Тогда все, что так стремительно происходило вокруг меня, казалось каким-то абсурдом. Был огромный трехэтажный дом, с бассейном, камином и собственной детской. И вдруг ничего этого не стало. На смену роскоши пришла однокомнатная квартира на окраине города, где мы с отцом пытались ужиться на сорока двух квадратных метрах. И я возненавидел этот новый дом, подъезд, где вечно так ужасно воняло соседской собакой и заочно детский сад, куда меня почему-то не хотели брать.

– Мест нет, – говорила грузная женщина с фиолетовыми волосами на голове и яркой морковной-красной помадой на губах.

– Надо найти, – давил ее отец взглядом, а потом что-то писал на листе бумаге и демонстрировал ей.

И да, произошло чудо. Место для меня действительно нашлось. Покосившийся, скрипучий шкафчик с вишенкой и воспитатель с устрашающим именем Акулина Васильевна, что сурово смотрела на меня, пока отец торопливо переобувал меня в сандалики – это было слишком для моей хрупкой, детской психики. А уж каша, похожая на клейстер, так и подавно.

Нервы сдали, и я решил, что пора совершить побег из Шоушенка.

Так я и встретил ее – мою Алёну.

Я мчал по коридору, словно бешеная шимпанзе, а потому на полном ходу и навсегда вписался в девочку, что неожиданно вырулила из-за поворота. Видимо, в руках она несла какую-то поделку, на которую я упал вместе с ней и совершенно испортил, а потому малая тут же скуксилась и разревелась в три ручья.

Я был в шоке. Я вообще не понимал, что с этим делать. И, наверное, именно потому я сурово шикнул на девчонку, а потом и выпалил, чтобы поскорее привести ее в чувство:

– Ты чего ревешь, дурында? А ну-ка рот закрой!

Ну, как вы понимаете, никто мои жалкие потуги не оценил. Наоборот, меня, как злостного нарушителя порядка, усадили на стульчик, лишая возможности хоть что-то сказать в свое оправдание. И маленькая блондинка все смотрела на меня исподлобья, хмурила брови, а когда я рискнул все-таки подойти к ней после амнистии и начать все с начала, оттолкнула от себя и мстительно выдала:

– Уйди от меня, дурак!

– Сама дура, – пробурчал я, но решил, что больше на мировую не сунусь. Еще чего!

Вот так меня и угораздило.

Конечно, я потом миллионы раз прокручивал этот день в своей голове и думал, как бы сложилось наше с Княжиной будущее, если бы я тогда не налетел на нее в коридоре и не сломал чертову поделку? Ай, убогая рефлексия, согласен. Ведь от судьбы, как говорят, не убежишь…а мне, видимо, было на роду написано, чтобы Алёна меня ненавидела.

Ну, а потом оказалось, что мы с девчонкой не просто ходим вместе в одну группу, но и еще живем в одном доме, подъезде, да еще и на одной лестничной площадке.

И началось.

Мои глаза сами смотрели на нее, хоть я и пытался этого не делать. Снова, снова и снова. И так меня бесило, что она на меня совсем не глядит в ответ! Ой, кто бы знал! А когда я все-таки добивался ее внимания очередной проказой, то получал в ответ только злобный прищур и жалобу на плохого Никиту строгому воспитателю.

Вот только я уже не мог остановиться. Я тогда, мне кажется, совершенно не понимал, что именно со мной происходит. Меня просто бесило ее равнодушие, но сам стать равнодушным я был не способен от слова «совсем». И я разглядывал ее, во все глаза, а понять не мог, почему же меня так отчаянно тянет к этой девочке. Но и этого мне было недостаточно, я горел желанием дотронуться до нее, поэтому не гнушался никакими методами, даже самыми отпетыми и отвратительными.

Через год я впервые разбил мальчику нос просто за то, что он посмел высказать свою симпатию по отношению к Княжиной. А через неделю и второму, когда тот предположил, что я сам запал на Алёнку. Я тогда реально думал, что все это чушь несусветная. Ну какая может быть любовь в шесть лет, правда?

И я с еще больше силой ударился в отрицания, совершенно не понимая простую истину – ненависть порождает только ненависть. Но, я был мал и удал, а потому на регулярной основе творил дичь, доводя Алёнку до слез с завидным постоянством.

И каждый раз я упивался тем, что смог сделать это, несмотря на то, что выхватывал от отца за свое поведение. Но мне и здесь везло как утопленнику, ибо папаня мой был почти круглосуточно занят и выписывал мне головомойки косо и криво. К слову, мне было абсолютно фиолетово, что меня ругают. Да и вообще, мне казалось, что отец читал мне морали только ради «галочки», а не потому, что действительно волновался за то, кем я в итоге вырасту.

И я рос, почти на сто процентов предоставленный самому себе. А уж когда школа пошла и нас с Аленкой определили в один класс, так вообще возликовал.

Я тогда, перед первым сентября ночь не спал. Лежал, смотрел в потолок и тащился от того, что долгие одиннадцать лет буду рядом с ней. Я еще не знал, что буду делать, но прекрасно отдавал себе отчет в том, что в покое ее точно не оставлю. И плевать я хотел с высокой горы на ее желания и предпочтения.

Ага…

А еще я не мог смириться с тем, что она не желает даже сидеть со мной за одной партой, тогда как я зачем-то выпросил у отца купить два дневных абонемента на карусели. И меня кидало из крайности в крайность. Мне казалось, что я ненавижу ее за то, что она не желает обращать на меня внимание. Маленькая, хрупкая, с этими своими глазищами голубыми в половину лица, а я препарировал ее своим взглядом и выдумывал все новые и новые злые шутки. Зачем? Хрен его знает, но, когда она плакала, мне самому становилось легче.

Княжина ко мне неравнодушна. На остальное насрать!

Все изменилось на Новогоднем утреннике, когда один из наших одноклассников посмел подкатить к моей Аленке и подарить ей какую-то там открытку. В итоге об этом подарке, кажется, пожалели все. И даритель, и сама Княжина, и я.

Ведь я тогда так испугался, что девчонке может понравиться этот жалкий подкат. Я реально боялся, что перестану быть ее единственным раздражителем в этом мире. А потому сунулся к ней и ничего лучше не придумал, как купить ей мороженое в декабре. Её любимое – клубничное. Идиот? Ну, возможно. Черт его знает, с чего я вдруг решил, что она все это оценит и сменит гнев на милость.