Мое ускорение

Топаю на вторую половину конкурса. Хоть и старался я легкие вопросы для конкурса выдумывать, но девушки сыпались и на них. А если уж попадались сложные… Одну девушку спросил про «поход на пентагон», это когда американцы протестовали против войны во Вьетнаме, так она назвала среди ключевых фигур … Рэмбо! Тут же, правда, поправилась, но смешки в зале были слышны. «Рэмбо, первая кровь» уже вышел на мировые экраны, и часть зрителей в зале была знакома с этой кинолентой, видиков становится всё больше и больше в стране. В общем, моя Людмилка и сегодня смотрелась абсолютным лидером.

Конкурс закончился, но никто не расходится, ждут, когда мы подсчитаем баллы, и решим, кто выйдет в финал финала. То есть, кто будет завтра в последний день во Дворце спорта выступать. А особенно ждут нашего решения конкурсантки. На первом месте — моя протеже, на втором — Марина Иванова, отлично ответившая на все вопросы. Знала тоже, что ли, что будут спрашивать? А на третьем месте оказалась неформатная толстенькая любимица Астафьева, которая нам вчера читала свои стихи. Что-то неверно я составил регламент. Девушка, хоть и живчик, но платье на ней сидит, как седло на корове.

— Толя, у нас проблема, — говорит Виктор Васильевич, составляющий список.

Глава 37

Глава 37

— Что такое? — удивился я.

— У нас две участницы набрали одинаковое количество баллов, — пояснил горисполкомовец.

— Ну? — туплю я.

— Те, что в конце проходного списка на семнадцатом и восемнадцатом местах. Кого уберём? Или расширим последний тур финала? — поясняет дядя.

— Давайте проголосуем, — предлагаю я.

— Да что там голосовать, давайте уж обеих в финал, — волюнтаристски махает широкой рукой Астафьев.

Святая простота! Чтобы потом нам кто-нибудь предъявил, что мы регламент нарушили? Переглянувшись с опытным аппаратчиком Виктором Васильевичем, я всё же упрямо предлагаю:

— Голосуем, — и поднял руку.

Мой «подпевала» Илья, писатель и я были «за», Годенко отошел, позвонить ему срочно нужно, а Виктор Васильевич замялся, и … воздержался.

Вывесили списки сразу в пяти местах, чтобы толкучки не создавать, она, конечно, всё равно образовалась. Ну и со сцены я зачитал фамилии тех, кого ждём завтра на финал. Зачитал торжественно, медленно, а свалил со сцены быстрым шагом, пока не началось. Так-то завтра на последний выход все должны прийти, а вот в творческом конкурсе, чтении отрывков и дефиле будут участвовать только восемнадцать девушек. Некоторые из них сейчас радовались, а кое-кто и рыдал вовсю. Слабый пол! Мы с Виктором Васильевичем предусмотрительно успели удрать от вопросов, как и Годенко с Астафьевым, заспорившими между собой о чем-то своем. Свалили все, кроме простофили Ильи, а я ведь его звал, но он разговаривал с кем-то из своих знакомых и, как следствие, поплатился за промедление. Сейчас его окружил табунчик девиц, и они требовали, требовали, требовали. Десантник попытался вырваться, но не тут-то было! Большой он — так просто не ускользнуть, вцепились в него хваткие дамские пальчики. Как бы не подрали! Но выручать его никто не пошёл. Лезть в корзину со змеями?

На улице холодно, успеваю запрыгнуть в автобус, идущий до Академа. Повезло. Сейчас толпа из БКЗ повалит. Я еду к Людмилке порадовать её выходом в финал. У девушки проблема — туфли ей выдали с открытым носком, типа босоножек. Она сначала хотела носочки одеть или следки, но я настоял на профессиональном педикюре. Пришлось ехать с ней в салон на проспект Мира, недалеко от кафе «Рига». Там и меня попытались вовлечь в индустрию красоты, предложив чистку лица. Отказался. Делал я один раз в прошлом теле, процедура не из приятных, лицо потом неделю заживало.

— Может, останешься? — спросила Люда после жарких поцелуев. — Мои раньше девяти утра не приедут.

— Мне утром памятник открывать в Покровке, — вздохнул я. — И вообще, день трудный будет.

— Что ты! Я сама так переживаю! — поддержала меня подружка.

Утром двадцать девятого встал рано. Обязательно зарядка. Я не пренебрегаю ей, как и мой друг Бейбут, а в последнее время к нам и Ленка присоединилась. Жаловалась, что она начала толстеть, при этом оттопыривая пальцами кусок своего плоского живота. Я не гоню, мне всё равно, а Бейбут недоволен, но молчит. Пара кругов по стадиону, махи ногами-руками, отжимания и душ — аллилуйя! — уже нехолодный! Отопление в городе включили ещё в конце сентября. Тут вам не Ростов.

Подставила меня Сашка, уехав на горкомовской машине, которая, собственно, за мной прибыла! Никаких такси, только на автобусе. Экономлю. Сорок минут по дороге без пробок, и вот я уже около монумента памяти погибшим комсомольцам, а если быть точнее, «Мемориала комсомольцам Красноярска, погибшим при защите идей марксизма-ленинизма». Кроме нашего босса Овечкина, тут и военные, будут в воздух стрелять три раза, и пресса, в том числе и, неожиданно для меня, первый канал! Мослатая девица с микрофоном уже взяла интервью у кого-то. Меня вообще не заметила, пацан и пацан, хотя я при параде — ещё конкурс после обеда вести. Но на мне куртка, и регалий не видно. Зато Илья стоит, мерзнёт с наградами без шинели, солдатикам же в карауле тепло — на зимнюю форму одежды наш гарнизон уже тоже перешёл. Корреспондентка на Илью любопытно посматривает — мощный парень, ещё и закалённый, как видно.

Раз приехал первый канал, то, соответственно, идеологически выдержанную и заранее сверстанную речь читаю уже не я, а первый секретарь горкома ВЛКСМ Красноярска.

«Опять зря помылся», — грустно опошлило подсознание. Готовился, ведь. Однозначно, лучше бы выступил, чем читающий по бумажке Овечкин. Но, опыт есть опыт, Овечкин не запнулся ни разу, и хлопали ему дружно и от души.

Нас снимает оператор. Нас — это меня, Овечкина, Комлева, Илью и однорукого комсомольца с «Красмаша», последние оба в орденах и медалях. Вот как Комлев залез без мыла под софиты? Но не драться же с ним, скандал зачинать в такой ответственный момент не стану. Хотя, он зав отделом пропаганды и агитации, ему тут по должности положено стоять.

Отгремели три залпа, надеюсь, холостых выстрелов из автомата, и народ стал расходиться. Ветерок холодит присутствующих, на улице около нуля! Так что, долго мы тут не задержались. Тоже собираюсь уходить и слышу вопрос похожего на лошадь оператора своей напарнице:

— Бля! Где этот сраный Штыба! Замерз уже тут.

— А что хотел? — сразу развернулся я.

— Иди мальчик, — машет рукой здоровяк-оператор.

— Я Штыба, что хотел? И повежливей разговаривай, москва, — раздраженно говорю я.

— Ты? — удивляется мослатая москвичка.

— У вас есть минута, что хотели от меня? — уже спокойнее отвечаю её.

— Толя, ты едешь? — спрашивает у меня Овечкин, идущий к своему персональному авто.

— Иду! Тут наши гости из столицы сраного Штыбу ищут, — ехидно говорю я.

— Что? Так и сказали? — опешил дядя.

— Извините, Анатолий, замерзли тут, а у нас задание взять у вас интервью, — затараторила девица, бросая гневный взгляд на поникшего хама-оператора.

— На конкурс «Комсомолка Красноярска» придёте? — спрашиваю я.