Мое время

Я вела ее домой, возможно, она вела меня к себе домой и все обещала историю, хныкала и бесполезно протирала в щеках борозды.

Потом в затхлой московской квартире она поила меня кофе и рассказывала:

– Николай, князь молодой, пить стал, да только не прекратилась рана в сердце его, через месяц застрелился. Тогда гордая княгиня поняла все, и не было утешения ей, затворилась, не выезжала, не принимала никого, два месяца только и прожила. И оставила все монастырю, где похоронили бы ее вместе с сыном, в одну могилу...

Аглая Андреевна достала фотографию из комода с тонным женским лицом старомодной русской красоты.

– А княжна Чернова в монастырь ушла, и судьба положила ей горько жить да ходить на общую могилу любви, на могилу смерти ее...

Не знаю, действительно ли эта старушка была княжной Черновой, или только придумала себе затею, - было что-то бутафорское во всем ее виде, в распевном повествовании сохранных подробностей, но театральность иногда усугубляет память, ритуально длит ее.

В кофейном запахе много памяти.

Но вкус - без памяти. Это страсть.

Пробуждение.

Пробуждение же не состоялось.

Я просыпаюсь утром. Это острое включение сознания, свежее, без мысли, сквозное осознание жизни, начало действия, - сейчас движения могут стать открытиями!
– но это только секунда. Во вторую - я уже знаю, как все последует...

И я хочу наслаждения. О! Сладострастники знают.

Я хочу пробуждение тянуть.

Мое тело со мною в полном содружестве для продолжения сна. Никогда, как утром перед пробуждением оно подчинено мне с добровольностию, оно так пластично, что не вызывает ни малейшего раздражения, оно не сделало еще ни одной судороги действия, чтобы стать некрасивым.

В это время оно может сделаться темой возвращенного сна, натянутой, потому как сон уже управляем, и в управ-лении есть корысть встречного сопонимания тела, терпе-ливого вслушивания в его томление...

Покорное, я помещаю его на грани наслаждения и сознания, в этот резкий экстракт вкуса,

хочу уловить миг пророждения,

увеличить каждую деталь его,

рассмотреть в микроскопе сна:

...из хмельного теплого сна медленный в озеро вход...

Праздник тела...

Пальцы ног соскальзывают с окатых камней, видны в воде их загорелые цепкие движения, ожог схватывает икры, колени, щекотно выше, дальше выдержать нельзя...

во всю длину, вперед руки, струнная линия,

натяжение мышц,

над затылком, я знаю, смыкается очень гладкая

поверхность...

Сверху: я плыву в янтаре, движения затяжные-длинные, радужными нитями образуют горизонтальность, плоскую, вровень с поверхностью, - не пускает, заполирована.

Под моими глазами: мозаика дна, оскольчатая, сконструированная, глаза ящерицы.., окатанная в общую поверхность,

мое движение открывает в них огромный узорчатый взгляд, притягивает, не пускает...

Слом от вздоха, вдох - ах - глубокий, мокрый, не вдох - глоток, воздух на губах - сладкая солнечная вода...

Солнце вливается в меня,

в полный сосуд, глиняный,

загорелый камешек, омытый, окатанный,

на берегу озера лежу...

Пробуждение. Утренние лучи легли веером мне на щеки. Веки дрогнут сейчас в предвкушении вскинуть над лицом полукружье ресниц. Издревле дарована нам эта благодать совпадения: пробуждаться с восходом Солнца.

В глубине сна, в первой точке сознания зарождается союз света и тьмы, одномоментно же прорезается между ними бегущая текучесть времени, вот оно!
– Пробуждение.

Схвати возможность!

В неоткрытом же зрении

делает полный свой период: день-ночь, сон-явь,

стоячая волна, закрепленная повседневностью.

Стимулятор и паралич действия.

Я удерживаю сон с принуждением. Образы слишком быстры и определенностию снимают фантастичность длительности, я уже стремлюсь фиксировать его в реальности, в слове,

и видение фальшивит, - оно хочет утвердиться.

... А казалось, - вот сейчас, здесь,

была же Она!
– истина. Растаяла. Не уловилась.

Действительность концентрирует меня.

Оконный свет прорезает глаза.

Будильник глядит в упор, прищурив одну свою последнюю минуту перед окриком:

Get up! Stand up! Ready!

Одежда вытянулась во фрунт, щелкнув каблуком.

Сейчас я попаду в неуклонно следующие за пробуждением утренние действия.

Механистичные и режимные, они мне так и будут всю мою жизнь строжиться со школьного листа, который мы обязаны были в первых классах расписать и на жизнь себе вывесить - "Режим дня".

Эта буква "Р" с заглавной высокой прической, она олицетворяла для меня Руководительницу класса, что и дома следила меня:

"подъем, зарядка, туалет, завтрак" - скороговорка,

заучка, без задоринки, без сучка

прописным почерком выписанные движения...

скучная на вкус умывальная вода, как она гладкой струей

стоит из крана, если его удачно открыть,

и грех на душе: зарядку опять не сделала.

Намек на действие, - не сделала зарядку,

да ведь действие ж, - помнить всю жизнь, что не сделала, преступила, протест,

я помню, мы верили, что на фронте за такое расстреливают.

Можно очень долго не просыпаться,

весь день, не просыпаться вовсе,

но тогда можно бы и закончить рассказ.

Да, пробуждение может быть целым делом.

Если бы кто-нибудь спросил меня за поздним кофе:

– Что вы делали сегодня утром?

Я бы так и ответила:

– Я делала пробуждение.

4. Жесткое утро

Утро выхватывает нас из небытия.

Иногда мы смягчаем его теплой медлительностью,

часто встречаем с нетерпением ожидания.

Чаще наше утро буднично, - всего лишь интервал

между звонком будильника и звонком на работу...

Есть особенное счастливое "утро в лесу", в степи, в горах, на берегу, в общем, "в шалаше"...

Вставая с лучом солнца; в утреннюю ли свежесть; с правой ноги или с левой; с улыбкой или мучительно разлепляя веки; под шорох дождя, под смятение ветра; навстречу успеху или предчувствуя беду...