Могаевский

Вернувшись на Невский, посожалел он и о пропаже магазина «Фарфор — стекло». Зато на месте оказался полуподвальный «Спорт — охота — рыболовство», где покупал он разноголосые рыболовные колокольчики для любимой, а также совершенно натуралистических (поскольку рыбы, для которых наживка предназначалась, признавали реализм и только реализм) пластмассовых больших мух-жужелиц, чтобы пошутить над нею, подложив муху в молоко или в мороженое. Впрочем, дни сего оазиса были сочтены.

В Елисеевском исчез большой аквариум с живой рыбою, чтобы вынырнуть, вернуться через несколько лет.

А вот и волшебное кондитерское заведение «Север», прежде носившее имя «Норд»; после ужасов войны и блокады ничего нордического в городе не должно было остаться. Они побывали тут с мамой Олей, полуподвал, окна серо-голубого стекла, фарфоровые огромные белые медведи; пейте глясе, клиенты, посетители, вы в безопасности, как в бомбоубежище, что там, за закамуфлированным светящимся окном, и не спрашивайте, забудьте, вон идет красотка официантка в белоснежном фартучке, накрахмаленный сахарный кокошник надо лбом, скажите ей волшебный пароль: «Эклер!»

Католическую церковь миновал он, по обыкновению, читая надпись на фронтоне:

«Domus mea domus orationis»; перед ступенями толклись художники-халтурщики, продающие непомерного уродства картины с налетом невиданной красотищи; всякий раз приходилось ему сдерживаться, чтобы не вляпаться в искусство, не купить одно из полотен в подарок жене.

Если мимо небольшой цвета небесного, трогательно бирюзовой армянской церкви, ввергнутой в глубину с линии домов проспекта, шел он с улыбкою, всегда случалось ему остановиться против Петрикирхе, даже подобраться поближе ко входу, постоять недолго.

В кирху ходил его дед и водил туда за ручку его маменьку.

Маменька была немка, звали ее Эрика.

Недавно появившийся возле Петрикирхе бюст Гёте напоминал ему деда.

Он глядел на дверь немецкого храма, всегда стаивал тут не меньше четверти часа, но внутрь не заходил никогда.

Перейдя Невский на углу, занимаемому некогда прекрасной «Демкнигою», где покупали календари, детские книжки, книги по искусству, невиданные репродукции, в магазине постоянно толклись переводчики, страны народной демократии издавали книги стихов современных поэтов всего мира, можно было найти романы и эссе на немецком, толклись и художники, круг постоянных посетителей, знакомых лиц, с которыми всегда раскланивался с улыбкою узколицый веселый продавец с торчащими вперед, словно у зайца, зубами, Сережа по прозвищу Зубки, стал он сожалеть и о магазине, и о продавце: Сережа осуществил в девяностые юношескую мечту — купил кожаный пиджачок, его нашли с проломленной головой, без этого, будь он неладен, кожаного пиджачка, о котором, видать, мечтал и его убийца; Сережа умер в «скорой» по дороге в больницу.

За «Демкнигою» когда-то привлекало богатеньких модниц шикарное дорогущее ателье «Смерть мужьям». Вторая жена отца Ольга за фешенебельными прикидами советских лет не гонялась, так же как и Эрика. Он старался не вспоминать о матери, хотя мыслей его прочесть никто не мог, о них и речи не было, отец взял с него слово, что он никогда с ней не увидится и никогда не станет искать встречи с ее родственниками.

— Ты мужчина, — сказал отец, — и должен слово держать.

А сама Эрика когда-то говорила ему:

— Ты немец и должен слово держать.

Помедлив, он перешел Невский по тому же переходу, вернулся, чтобы пройти мимо доски, оставленной на доме с военных времен: «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Как всегда, около надписи лежали цветы.

Оказавшись сызнова на нечетной стороне, оглядел он кассы Аэрофлота, их венецианский дворец дожей принимал он в юности за здание банка гриновского «Крысолова», затем остановился у дома номер пять, где некогда красовался любимейший Учпедгизовский магазин наглядных пособий, куда хотелось зайти словно бы вовсе без цели, ради одного только удовольствия, то был не то что маленький храм науки, а вроде как ее натуральное наглядное пособие. Все очаровывало его: скелет в углу, сложенный из пазлов торс из папье-маше, чьи части вынимались, открывая по мере необходимости бутафорские потроха — сердце, легкие, кишки, печень, селезенку, все разноцветное, лакированное, поблескивающее. Таблицы, развешанные по стенам, являли оку географические, астрономические, исторические картины. Эмбрионы (или все же эмбрионы плавали в прозрачных банках там, за Невою, в Кунсткамере?), заспиртованные змеи, глисты, черви, коллекции бабочек, жуков, минералов, электрические игрушки, чьи молниеподобные разряды зримо доказывали существование электричества, чучело глухаря; а колбы всех форм и размеров, бюретки, пробирки... Будь у него деньги, он купил бы себе несколько учебных пособий, но денег не было, да он и не знал, имеет ли право частное лицо, не достигшее совершеннолетия, в сем волшебном месте обзавестись черепом либо заспиртованным чудом природы — или их выдают только представителям народного образования. В конечном итоге, уже будучи студентом и заядлым туристом, он купил два компаса: себе и любимой девушке, которая после нескольких общих походов стала его женой.

Он увлекся туризмом в последних классах школы, городские соревнования по спортивному ориентированию, но и не только, кроме хождения по азимуту с точным определением расстояния до секретки с указанием координат последующей части маршрута, требовалось на время правильно сложить рюкзак, зажечь единственной спичкой костер под моросящим дождем, поставить палатку, залезть на дерево, претерпеть испытание под названием «переправа». В те годы словно вся страна помешалась на туризме, значки, маршруты, команды, тройки, одиночки; что это было? Молодежный протест против «мещанского уюта»? форма бродяжничества? тяга к кочевью? игра то ли в партизан, то ли в индейцев? не горожане, не труженики расформированных эпохою деревень: крутые, бывалые ребята — туристы! Свои герои, свой фольклор, свои охотничьи рассказы, свои песни. «Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретимся с тобою?», «Сиреневый туман», «Если им плохо, не плачут они, а смеются...» и т. п., — сентиментально, мило, как бы романтично. Окуджаву почти не пели, то ли он возник позже, то ли сочинял для других. Зато задолго до рэпа горланили ничему не подобное хор и солисты рэпообразное: «С деревьев листья опадают, пришла осенняя пора, а я, молоденький мальчишка (лет семнадцать, двадцать, тридцать), на фронт германский ухожу!» Далее следовало описание переполоха в доме новобранца: «Мамаша в обморок упала (с печки на пол), сестра сметану пролила. Мамашу с пола подымите (взад на печку), сестра, сметану подбери (языком)». Последующие сцены включали армейские будни и военные действия: «Здорово, братцы-новобранцы, матерь вашу! (вашу тоже)» {...} «Бежит по полю санитарка, звать Тамарка (в больших кирзовых сапогах) (...) Бежит по полю Афанасий, восемь на семь (метров морда)...» И тому подобное. Звучал макаберный романс: «Когда ты умрешь, когда мы все умрем, приходи ко мне, погнием вдвоем».

Некое событие отменило для всей его туристской компании этот бобок-романс, как все другие полуромансы и гимны-песни, а для него с невестою весь многолетний сюжет с рюкзаками, палатками, картами, кострами, сиреневым туманом.

В начале 1959 года в первые дни февраля на Северном Урале в Ивдельском городском округе, между горой Холатчахль и безымянной высотой 905 погибла группа туристов; кажется, то были начинающие альпинисты. Трагическая гибель студентов при загадочных обстоятельствах стала одним из засекреченных событий для узкого круга лиц. Хоронили погибших в закрытых гробах, одну из двух девушек нашли без глаз с вырванным языком, у другой, по слухам, вырезана была на затылке пятиконечная звезда. Слухи, желание родственников и близких выяснить, что случилось с группой Дятлова (так назвали этих девятерых по имени руководителя, а потом и перевал, подле которого застала их страшная смерть, назвали перевалом Дятлова), сделали эту историю достоянием всей страны, о происшествии знали альпинисты, туристы, геологи, археологи, биологи, ботаники, каждая и всякая экспедиция обсуждала этот мрачный реалити-детектив без разгадки, развязки и наказания убийц. Позже возникло даже негласное сообщество исследователей «Перевал Дятлова», пытались найти свидетелей, писали книги, по-разному трактовавшие происшедшее, проводились гласные и негласные конференции, на которых обменивались мнениями, рукописями, сначала только самиздатовскими, потом изданными малыми тиражами. В местах, где погибла группа Дятлова, находились: гулаговский Ивдельлаг, ракетодром — на некотором расстоянии,— на котором испытывались разного рода ракеты, гора Мертвецов, поселение манси, пещерное мансийское святилище, где приносились жертвы разного рода языческим божествам (ходила легенда, что «туристы осквернили святилище, разграбили, взяли принесенное в жертву золото», а за это манси во главе с шаманом «их угробили»), немецкий бункер (некоторые говорили «фашистский», он недоумевал: откуда под Свердловском мог таковой взяться?), секретный аэродром, а также тайные тропы, урочища да лабазы охотников-хантов, браконьеров, снежных людей и золотодобытчиков.

Однажды, будучи в командировке в Свердловске, он попал на конференцию из вышеупомянутых, проводимую в выходной день в одном из НИИ. Среди версий, озвученных докладчиками, были естественно-природные (лавина, ураган, мороз), криминальные (нападение беглых зэков, гибель от руки манси, ссора между туристами, нападение браконьеров-сотрудников МВД), «техногенно-криминальные» (испытание нейтронной бомбы в районе Плесецка, очередная авария с ядерным топливом в закрытом Озерске), шпионские (с десантом шпионов иностранного государства, со встречей со шпионом при передаче «контролируемой поставки»), мистические и фантастические (нападение йеху, то есть снежного человека, нашествие инопланетян, восстание духов горы Мертвецов, где в недатирумые времена уже погибли девять человек, а дятловцев тоже было девять).

В перерыве между заседаниями участники были приглашены на чай в местный буфет.

Он оказался за одним столиком с лысым человеком в очках, и они разговорились.

— Вы из Свердловска?

— Нет, из Ленинграда. Я впервые на таком мероприятии, почти случайный слушатель, я тут в командировке.

— Что значит «почти»? — поднял брови его собеседник.

— Видите ли, я из компании туристов, несколько лет ходившей в походы в разных частях страны. А когда погибли дятловцы (мои ровесники), стали мне сниться кошмарные сны, хотя к трактовке снов и страхам был я не склонен, мы с моей невестой, девушкой из нашей группы, в этих снах оказывались в заснеженной палатке среди дятловцев, я слышал сквозь вой вьюги шаги и голоса подходящих к палатке убийц, просыпался с криком, сны повторялись, и меня одолел такой страх за судьбу любимой девушки, что я поклялся покончить с походами и увести из нашего туристского братства мою любимую под благовидным предлогом. В качестве предлога сделал я девушке предложение, последовали смотрины, знакомство родителей, свадьба, обмен комнат, переезд и тому подобное, — и семейная жизнь вкупе с новой работой, из которых испарились познакомившие нас туристские приключения. Скажите, а у вас есть своя версия происшедшего с группой Дятлова?

— Да.

— И какова она?

— Очень простая: все версии верны, но сплетены между собой не так, как можно себе представить. Сначала об инопланетянах, которых давно уже носит над нашими головами; если они и пролетали в тот момент над горой либо перевалом, то вели себя скромно, традиционно: глядя на человеческие забавы, инопланетяне репу чешут, буркалы протирают и чакрами трясут. Йеху вкупе с менквом, похоже, тоже в числе неподсудных. Авария с радиацией (а следы радиации найдены были на остатках одежд всех дятловцев) произошла за год до событий на перевале в Озерске, и следы ее можно было найти на половине Урала несколько лет. Шпионы, конечно, могли по Уралу шляться с дозиметрическим заданием, чтобы разведать степень последствий озерской аварии (кстати, один из дятловцев, Кривонищенко, был в числе ее ликвидаторов), даже стащить что-нибудь из одежды ребят, дабы изучать следы атомного происшествия годичной давности дома на досуге. Охотники манси присутствовали, знали, что произошло и почему, но от страха молчали и продолжают. Заключенные включены в события, участвуют в их цепочке, виделись со студентами в поселке Ивдельлага, возможно, входили в группу киллеров. Браконьеры же являются первопричиной произошедшего.