Могикане Парижа

– Позвольте, маркиза, просить вас поскорее кончить: я жду к обеду, ровно в шесть часов, своего племянника. Вы не сделаете нам чести отобедать с нами?..

– Вы очень добры, дорогой генерал, но я непременно должна обедать сегодня у брата. Сегодня должен быть изготовлен контракт брака Регины с…

– С вашим милым графом Раппом. Итак, не желая вас задерживать, я скажу вам все в двух словах: если закон допускает, г-н Рапп будет министром, а чтобы закон допустил, вам еще недостает тридцати или сорока голосов, и вы просите мой голос и всех моих собратьев…

– Пусть так, – начала заискивающим тоном маркиза, – если это единственная причина моего визита, что скажете вы в ответ?

– Я выскажу сожаление, что не обладаю сотней, пятью сотнями, тысячей голосов, чтобы противопоставить их этому закону, который я считаю пошлым и, что всего хуже, не имеющим смысла!

– Право, генерал, – вскричала маркиза, раздражаясь в свою очередь, – вы умрете без раскаяния, я вам это предсказываю!

– У меня на этот счет свое мнение.

– Все это для того, чтобы поставить препятствие человеку, которого вы ненавидите, тогда как должны бы были…

– Маркиза, вы меня доведете до бешенства, предупреждаю вас!

– Вы будете голосовать за либералов. Знаете ли вы, что все эти якобинцы и приверженцы республики, начнись теперь революция, заставили бы вас играть роль Лафайета?.. У вас ведь уже голова седая, – стыдитесь! О! Если бы могли воскреснуть все Куртенэ, мне любопытно знать, что сказали бы они, видя, что имя их носят корсар, якобинец и художник.

– Маркиза!.. – вскричал генерал вне себя от гнева.

– Я ухожу, генерал, ухожу. Однако утро вечера мудренее: надеюсь, что вы к завтрашнему дню несколько измените ваше мнение.

– Изменить мнение?! Ни завтра, ни послезавтра, ни через год, ни через сто лет – никогда! И вы совершенно напрасно побеспокоились.

– Вы меня выгоняете? Выгоняете мать вашего…

– Господин Петрюс Гербель, – объявил Франц.

В ту же минуту пробило шесть часов!

VI. Дядя и племянник

Петрюс показался в глубине галереи.

– Иди скорее, – сказал генерал, – ты приходишь как нельзя более кстати.

– Мне кажется, вы вовсе не нуждаетесь в подкреплении, генерал, – проговорила маркиза. – Если бы вы пришли пятью минутами раньше, господин Петрюс, – продолжала она, обращаясь к художнику, – ваш дядя дал бы вам хороший урок вежливости.

И маркиза дополнила речь свою жестом, доказывающим некоторую фамильярность по отношению к молодому живописцу.

– Как? Вы знакомы с моим племянником, маркиза? – спросил генерал.

– О, да. Слух о нем дошел и до нас, и моя племянница пожелала иметь свой портрет работы вашего племянника. Вы должны гордиться, генерал, имея такого племянника, – прибавила она не то спесивым, не то насмешливым тоном.

– Я и горжусь, потому что племянник мой один из наиболее благовоспитанных людей, каких я только знаю.

– Прощайте, генерал. Подумайте о предмете моего визита, а теперь расстанемся друзьями.

– Я ничего не имею против того, чтобы расстаться, но добрыми друзьями – это дело другое.

– О, дерзкий! – выбранила его маркиза, уходя.

Только успела она выйти, едва затворилась за нею дверь, как генерал, не отвечая племяннику, который спрашивал о состоянии его здоровья, бросился к сонетке [8] и с яростью дернул ее.

Прибежал Франц.

Ни креста, ни галунов на нем уже не было – так строго он исполнял приказания генерала.

8

Сонетка – в старину комнатный звонок, приводимый в действие шнурком.

– Вы звонили, господин генерал?

– Да, я звонил. Подойди к окну, дурак, и отвори его.

Франц отворил окно.

– Смотри на улицу!

Франц высунулся из окна.

– Смотрю, господин генерал.

– Что ты видишь?

– Ничего, господин генерал. Ночь очень темна.

– Смотри хорошенько.

– Я вижу карету, господин генерал, и даму, которая входит в нее. Дама, что вышла отсюда.

– Итак, Франц, если эта дама когда-нибудь еще приедет и спросит меня, ты ей скажи, что меня нет на свете!

– Слушаю, господин генерал!

– Хорошо. Затвори окно и уходи.

– Господин генерал, ничего не прикажете еще?

– Черт возьми! Я еще имею права приказать тебе: дай в шею повару!

– Слушаю, господин генерал. – Он остановился в дверях. – А если спросит, за что?

– Ты скажешь ему, что уже ровно шесть часов и пять минут, а обед не на столе.

– Что обед не подан, господин генерал, виноват не Жан.

– В таком случае, ты виноват? Поди и скажи Жану, чтобы он дал тебе в шею.

– В этом виноват кучер маркизы…

– Отлично. Недостает только, чтобы была виновата ее карета!..

– Он вошел в кухню с собачкой маркизы на руках, от собачки пахло мускусом… От мускуса соус свернулся.

– Ты слышишь, Петрюс? – сказал генерал самым трагическим тоном, оборачиваясь к своему племяннику.

– Да, дядя.

– Никогда не забывай, что из-за маркизы твой дядя вынужден обедать в шесть с четвертью. Извольте идти, господин Франц, и не смейте носить вашего креста и галунов ровно три месяца.

Франц вышел в полном отчаянии.

– Как мне кажется, визит маркизы вас порядком раздосадовал.

– Я полагаю, что тебе известна его причина?

– Да, до некоторой степени.

– В таком случае, тебе должно быть известно и то, что куда бы ни сунулась эта старая ханжа, – точно сам черт побывает там.

– Виноват, дядя, но поговаривают, что вы когда-то удостаивали эту старую ханжу большой преданности?

– У меня, брат, так много недругов… Да, ну ее к черту! Поговорим о чем-нибудь другом. Получал ты какие-нибудь известия о морском разбойнике – твоем отце?

– Дня три тому назад получил, дядя.

– Ну что, как поживает этот старый корсар?

– Очень хорошо, дядя. Целует вас от всего сердца.

– Чтоб удушить?.. Стой! Скажи, ты это для меня так нарядился?

– Частью для вас, а главным образом для леди Грей.

– Ты от нее?

– Я ходил поблагодарить ее.

– За что? Не за то ли, что братец ее, адмирал, каждый раз, когда меня встречает, поздравляет с морскими подвигами твоего отца-разбойника.

– Нет, дядя, за ее старания продать моего «Кориолана».