Могикане Парижа
Шрифт:
Деятельный молодой человек не терял времени даром: остановившись проездом в Париже, генерал Ламот Гудан нашел жену свою вполне акклиматизировавшейся, отель отделанным на славу и поставленным на широкую ногу, что как нельзя более соответствовало его новому положению. Я говорю «проездом», потому что генерал только заехал в Париж. В конце февраля он уже был в Баварии, куда нас отчаянно призывал наш друг Максимиллиан. На этот раз генерал де Ламот Гудан захватил с собой и своего адъютанта, так что при принцессе осталась одна ее верная наперсница.
Не стоит и говорить, что в продолжение всей кампании 1809 года, начиная с победы при Аренсберге и кончая взятием Ваграма, как генерал, так и его адъютант являли чудеса
Адъютант уехал в тот же вечер и через семь дней был в Париже. Он приехал как раз вовремя, чтобы возвестить о великой победе, и, кроме того, как награду за утомление, принять на руки прелестнейшего ребенка – девочку, которую подарила черкешенка заслуженному французскому генералу спустя восемь месяцев после свадьбы.
– О, дядя!
– Друг мой, числа числами, не правда ли? Генерал женился на принцессе, которую сопровождал его адъютант, 25-го октября 1808 года, ребенок родится 13-го июля 1809 года, это составляет ровно восемь с половиной месяцев. К тому же тут нет ничего поразительного, учебники и доктора утверждают, что роды могут пройти совершенно благополучно и на седьмом месяце, тем более возможен счастливый исход через восемь с половиной. Так и случилось, доказательством чего служит то, что маленькая девочка и есть известная тебе Регина, которую назвали при крещении именем ее матери, переиначив его на французский лад, как было и с именем матери.
– Но, дядя, вы хотите всем этим сказать…
– Я ничего не хочу больше сказать, не заставляй меня договаривать.
– Что Регина – дочь…
– Генерала де Ламот Гудана, против этого не может быть возражений: Pater est quem nuptia demonstrant!
– Но что же может побуждать графа Раппа сделать эту подлость?
– У Регины миллион приданого.
– Но и годовой доход этого негодяя приближается к двадцати пяти тысячам ливров.
– Тогда у него будет семьдесят пять тысяч ливров, а так как после смерти генерала и принцессы Регина получит еще два миллиона, то доход его будет равняться ста семидесяти пяти тысячам ливров.
– Но ведь это значит, что Рапп – презренный злодей.
– А кто тебя убеждает в обратном?!
– Что генерал соглашается на этот брак, ничего не зная, – это понятно; но как же принцесса допускает, чтобы дочь ее вышла замуж за…
– О, боже мой, любезный друг, да это повторяется сплошь и рядом. Ты не можешь понять, как тяжело людям, обладающим огромным состоянием, передавать его в чужие руки. Потом надо принять во внимание, что положение принцессы ужасно: она больна одной из нервных болезней, которая приковывает ее к постели. Она дошла до того, что не может переносить дневного света, в комнате ее царствует постоянный мрак, и так она проводит целые дни. Может быть, она вовсе и не знает, что Регина выходит замуж.
– Но вы, стоящий так близко ко всей этой истории, неужели вы хладнокровно допустите, чтобы это преступление совершилось перед вашими глазами?
– Да разве это меня касается? По какому праву, наконец, вступлюсь я?
– По праву всякого честного человека, обязанность которого предупредить всякое незаконное деяние.
– Чтобы обличить незаконность известного деяния, нужны доказательства. Кроме того, не существует закона, который преследовал бы подобное преступление.
– Но я, я…
– Ты поступишь так же, как и я: ты будешь
спокойным свидетелем.– Нет, нет и нет!
– Видишь ли, друг мой, – продолжал генерал, – существует пословица, что между деревом и его корой пальца класть не следует, и это очень мудрая пословица. Кроме того, все, что я тебе сейчас изложил, – только праздные толки.
– О! И этот господин будет министром.
– Если я подам за него голос.
– Он не женится на Регине, дядя, это преступление не будет совершено!..
– Милый друг, через неделю Регина де Ламот Гудан будет графиней Рапп.
– Я говорю вам, что этой свадьбе не бывать! – повторил Петрюс, вставая.
– А я вам говорю, – возразил с достоинством генерал, – я вам говорю, милостивый государь, что вы сядете и будете меня слушать.
Петрюс снова опустился в кресло.
Генерал встал и оперся на спинку кресла, на котором сидел Петрюс.
– Я вам говорю, Петрюс, что, как бы вас это не раздражало, вы все-таки не настолько сильны, чтобы помешать этому браку только потому, что вы любите Регину. Теперь позвольте вас спросить: какое право имеете вы любить Регину? Кто одобрил эту любовь? Она? Мать ее? Отец? Никто! Вы посторонний человек, введенный в их дом. По какому же праву посторонний человек смеет принимать участие в судьбе семейства, которому его представили? По какому праву придет он к женщине, ставшей, может быть, жертвой наших разнузданных нравов, и сказать ей: «Вы – неверная жена», а счастливому мужу, игнорирующему прошлое и уверенному в настоящем: «Вы – обманутый муж!», или девушке, которая любит свою мать и уважает отца, потому что никому и в голову не может прийти, что маршал Ламот Гудан – не отец Регины: «Ты должна с сегодняшнего дня презирать мать свою, а в отце видеть постороннего человека!» Если вы, милый племянник, вы, считающий себя честным человеком, пойдете и сделаете это, вы будете негодяем, и вы этого не сделаете, я уверяю вас.
– Но что же тогда будет, дядя?
– Это не ваше дело. – отвечал генерал. – Это касается судьи более справедливого и строгого, чем ты, судьи, которому лучше известно, как и что произошло. Этот судья – Бог.
– Вы правы, дядя, – сказал молодой человек, вставая и протягивая руку дяде. – Я не заикнусь о том, что слышал от вас.
– Честное слово благородного человека?
– Честное слово!
– Ну, поцелуй меня, так как, несмотря на то, что ты сын разбойника, я верю твоему слову, как поверил бы… поверил бы слову твоего разбойника-отца.
Художник бросился на шею дяде, потом взял шляпу и поспешно вышел.
Он задыхался.
XI. Визит на Кишечную улицу
На следующий день, к несчастью, у Петрюса не было сеанса, и потому, не зная, как убить время, он предложил друзьям своим то увеселение, с которого начинается наш рассказ.
Мы были свидетелями начала шумного пиршества, после чего в пятом часу утра веселая компания начала расходиться: Людовик в сопровождении Шант-Лиля и ее подруг, а Петрюс прямо домой, на улицу Уэст Читатель помнит, что на приглашение Людовика не покидать веселого общества Петрюс ответил, что у него назначен сеанс. Сеанс этот был назначен ровно на час дня.
Вернувшись к себе, Петрюс попробовал было заснуть. Но под влиянием одиночества и тишины им опять овладело страшное беспокойство и негодование. Тысячи проектов вертелись в его голове, но ни на одном из них он не остановился. По мере того, как они сменялись, он находил их все более и более неприменимыми. Он не заметил, как пробило девять часов. Но возбуждение его не давало ему силы ждать дольше.
Он встал и вышел. Но зачем?
Почему игрок, потеряв все состояние, в надежде отыграться с нетерпением ждет возможности спуститься в ту бездну, где, может быть, вслед за его состоянием пропадет и его честь?