Могикане Парижа

– Ну, да, – ревную.

– К кому же это, позвольте спросить?

– Прежде всего ко всем на свете.

– О, это не так опасно, потому что ревновать ко всем – значит не ревновать вовсе.

– А еще к кому-то…

– Верно, к самому Господу Богу, потому что, кроме вас, ваше высочество, я люблю только Его.

– Нет, не к Богу, а к человеку.

– В таком случае – вашей собственной тени?

– Не смейтесь над моей мукой, Розина!

– Над мукой? Значит, вы ревнуете меня даже до боли… А! В таком случае надо эту боль уничтожить сейчас же! Скажите прежде всего, кто это?

– Он был сегодня в театре.

– В таком случае то, что вы говорите, совершенно верно. Сегодня в театре у вас действительно был соперник.

– Вы в этом сознаетесь?

– И этот соперник объяснился мне в любви самым натуральным образом.

– Как его зовут, Розина?

– Публика, ваше высочество.

– Ах, да я и без этого знаю, что весь город поголовно влюблен в вас! – вскричал Рейхштадт с заметным нетерпением. – Но я говорю о человеке, на которого вы смотрели такими страстными глазами, что я, право, не прочь придраться к нему из-за первого пустяка и проучить его.

Розина расхохоталась.

– Держу пари, что вы говорите про индуса! – вскричала она.

– Разумеется, о нем. Он так нагло восхищался вами в своей ложе.

– Отлично, отлично, продолжайте, ваше высочество! Я вас слушаю.

– О, не смейся, Розина! Говорю тебе, я ревную серьезно. Он не сводил с тебя глаз все время, пока ты была на сцене, а когда шла опера, он зевал по сторонам, точно и пришел в театр только для того, чтобы рассматривать людей, которые сидят в ложах.

– И кого же это он искал, по-вашему? Уж не меня ли?

– А ты, злая девочка, иногда отворачивалась от меня и смотрела на этого набоба. А когда ты вышла на вызовы, – какой драгоценный подарок бросил тебе этот лахорский раджа?

– Вот, можете посмотреть, – ответила девушка, поднимая руку на один уровень с глазами юного герцога.

– Да я уж и так узнал эти бриллианты. Они так сверкнули в театре, что ослепили даже меня в моей ложе… О! Мой бедненький букетик, что за жалкий предмет представлял ты наряду с ними!

– А где был этот букетик фиалок, ваше высочество?

Принц улыбнулся.

– А где индийские бриллианты? – продолжала девушка. – На мне, но только потому, что я не хотела отделять их от кошелька, который был мне передан вместе с ними.

– В таком случае, зачем вы не оставили этот кошелек дома?

– Потому что в нем лежит одно письмо.

– От этого человека?

– Разумеется, от него.

– И он смеет писать тебе, Розина? Послушай, не мучь меня больше! Видела ты его когда-нибудь раньше сегодняшнего вечера? Ты его знаешь? Ты любишь его? Ты его любишь?

Эти последние слова вырвались у него с таким выражением муки, что отозвались в самой глубине сердца артистки.

Лицо ее мгновенно приняло серьезное выражение, и в голосе уже не слышались потоки шутливости.

– Когда говоришь с вами, Франц, всякий пустяк обращается в дело серьезное, – сказала она. – Продолжать мою шутку в виду вашей муки было бы жестоко. Я знаю или, вернее, догадываюсь о причинах, которые порождают ваши совершенно неосновательные подозрения, и считаю себя обязанной уничтожить их как можно скорее. Да, Франц, ваша правда, – этот человек действительно смотрел на меня весь вечер… Только… не дрожите так… Дайте мне кончить… Поверьте мне, что в свойствах взглядов этого человека женщина никогда не ошиблась бы. Взгляды его были вовсе не страстными, а скорее, преданными и умоляющими.

– Но ведь он писал же, писал вам! Вы сами сказали мне это сейчас.

– Я и теперь повторяю, что он писал мне.

– И вы прочли его письмо.

– Я прочла его сначала один раз, ваше высочество, а потом еще во второй и в третий.

– Но что же сделала бы ты в таком случае с моим письмом, Розина?

– Ваше письмо, ваше высочество? Я перечитываю ваши письма не раз и не два, а беспрестанно.

– Прости, Розина, но одна мысль, что есть на свете человек, который осмеливается писать тебе, – приводит меня в бешенство.

– И это даже раньше того, как вы узнаете, по какому поводу он мне писал? Бедный вы безумец!

– Ну, да, сумасшедший, если хочешь! Но человек, сошедший с ума от любви! Слушай, чудная избранница моего сердца, не мучь меня дольше! Мне становится так душно, будто здесь совсем нет воздуха.

– Да ведь я же говорила вам, что уже прочла его письмо, и я привезла его с собой единственно затем, чтобы показать его вам.

– Так давай же скорее!

Принц нетерпеливо протянул руку к ароматическому мешку.

Девушка схватила ее и горячо поцеловала.

– Разумеется, сейчас я дам вам его, – сказала она, – но только такое письмо нельзя брать в руки в гневе.

– Так говори скорее, как мне его взять, только не мучь дольше, а то я, право, кажется, умру!

Но Розина, вместо того, чтобы отдать письмо, положила руки на лоб и на сердце принца, как это делают магнетизеры.

– Успокойся, вечно кипящее сердце, остынь, разгоряченный мозг, – сказала она.

Но тотчас после этой шутки опустилась на колени.

– Теперь я стану говорить не с избранником моего сердца, принцем, а с Наполеоном, королем Римским, – продолжала девушка.

Юноша вздрогнул и выпрямился.

– Что с тобой, Розина, – проговорил он, – каким именем ты меня назвала?

Артистка продолжала стоять на коленях.

– Я называю вас тем именем, которое вы получили перед людьми и перед Богом, государь! – сказала она. – И имею счастье передать вашему величеству это прошение от одного из самых храбрых генералов вашего отца.

Все еще продолжая стоять на коленях, она достала из ароматического мешка письмо, которое в нем лежало, и подала его Рейхштадту.

Он нерешительно взял его.

– И ты думаешь, что мне следует прочесть его? – спросил он.

– Не только следует, государь, но вы должны это сделать!

Принц достал платок, вытер холодный пот, выступивший на его побледневшем лбу, развернул письмо и прочел: «Сестра моя!»

– Значит, он ваш брат, Розина?

– Читайте, читайте, государь! – твердила девушка, все еще не вставая с колен.